Лёгкое, звонкое, чистое сопрано взлетало вверх хрустальными созвучиями, заполняло собой каждый уголок большой трёхкомнатной квартиры, обставленной антикварной мебелью. В воздухе витал едва уловимый аромат черёмухи и ландышей – нежный запах весны, хотя за окнами всё блестело от снега, за одну вчерашнюю ночь обильно засыпавшего городок.
Девушка пела, расчёсывая распущенные белокурые волосы. Они пенились густыми волнами, длинными прядями ниспадали на плечи.
– С подружками по ягоду ходить,
На оклик их весёлый отзываться:
«Ау, ау!»
Как же легко поётся в одиночестве! Магия голоса, волшебство напевов рассыпается прозрачными горошинами и возвращается назад, вновь наполняя, а не опустошая.
– Круги водить, за Лелем повторять
С девицами припев весенних песен:
«Ой, Ладо, Лель!»
Милей Снегурочке твоей,
Без песен жизнь не в радость ей.
Воистину не в радость! Что за жизнь без них у соловья? Все удивлялись – почему Надя Астахова не учится на певицу? Но кто и когда давал уроки певчим птичкам?
Надежда любила петь для себя, соловьи вообще любят уединение, но порой ей необходимы были слушатели. Даже если она на время лишалась сил, даря людям маленькое тайное чудо… Поэтому соглашалась выступать в концертах и в любительских оперных спектаклях, которые ставили в местном Доме культуры.
Заведующий как раз этим Домом культуры Надин отец в последние дни сбился с ног – организовывал русско-китайскую историческую конференцию. Он легко уговорил дочку спеть для иностранных гостей в рамках культурной программы. Хотя бы одну арию… Почему нет? Тем более, её любимая Снегурочка… Надя и сама была похожа на эту героиню – светлые волосы, тёмно-серые, странно мерцающие глаза, круглое личико с мягкими славянскими чертами, белая кожа, лишь чуть-чуть розовеющая на щеках нежным румянцем…
– Без песен жизнь не в радость ей,
Не в радость!
Горящий вдохновением взгляд упал за окно. Тёмный зимний вечер окутал застывшую вдалеке Волгу. Огоньки в старой части города омывали сердце ощущением уюта и предвкушением скорого праздника.
Юная певица улыбнулась и задернула штору. Комнату Нади заполняла мебель в её любимых тонах – серо-жемчужных. Многое здесь было современным, в отличие от папиной спальни и совмещённого с библиотекой кабинета. Хобби отца – антиквариат, а Надю все эти атмосферные отголоски старины уже утомили. Хотя и в её личном пространстве белел рукотворный иней некогда вручную связанных кружев, а стены покрывали вышитые крестиком картины на русские мифологические сюжеты.
Что ж… пора бы и переодеться в домашнее, давненько ведь уже вернулась из Дома культуры.
Надя стянула длинный искристо-серый свитер, и тут её взгляд упал на отражение в большом зеркале – невысокая стройная фигура с покатыми плечами и пышной грудью, туго обтянутой тёмным шелком… Но девушка смотрела сейчас не на себя. Что-то заметив в зеркале, быстро перевела взгляд на кулон – она всегда носила его, пряча под одеждой. Голубой хрусталь, словно нетающая льдинка, причудливо перевитый серебром… Обычно нежно и таинственно поблескивающий, сейчас он потускнел, и напоминал уже не кусочек льда в сверкании инея, а простую стеклянную безделушку.
Надя, закусив губу, принялась вновь натягивать свитер. Вышла в коридор, надела тёплую куртку, сунула ноги в сапоги… Входная дверь отворилась, и отец появился на пороге. Удивился.
– Куда ты это на ночь глядя, Надюша?
– Да так, папочка… надо кое-что проверить.
На приятном лице Дмитрия Астахова, поросшем пушкинскими бакенбардами, отразилось удивление – дочь выглядела слишком уж серьёзной и собранной.
– Надь… так поздно уже. Давай завтра, а?
Девушка наконец-то улыбнулась и звонко пропела:
– Пусти, отец!
Когда зимой холодной
Вернёшься ты в свою лесную глушь,
В сумеречки тебя утешу, песню
Под наигрыш метели запою…
Потом чмокнула его в щёку и выбежала за дверь.
Астахов вздохнул. Он знал, что у него необычная дочь. Но по какой-то негласной договоренности они с Надей никогда об этом не говорили. Лишь бы только с ней всё было хорошо… Её мать Татьяна умерла ещё совсем молодой, и Дмитрий больше так и не женился. Сам он, в отличие от покойной жены и дочери, был обыкновенным человеком. Выделялся, пожалуй, страстной любовью к родному городу Соловьёвску и всему, что с ним связано. Такого активиста ещё поискать! Надя разделяла увлечение отца и постоянно помогала ему в организации самых разных мероприятий, идеи которых нередко исходили от администрации города.
А сейчас она, легко сбежав вниз по лестнице с третьего этажа, вышла на улицу, с удовольствием вдохнула холодный вечерний воздух. Морозец тут же прихватил щёки. Надя неспешно зашагала в сторону реки. Но пройдя немного и убедившись, что вокруг никого, обернулась соловьём и полетела к самому волжскому берегу.
Там возле подступающего к городу леса раскинулся под небом музей русского зодчества. Старые избы, в которых прослеживались интересные архитектурные решения, были перенесены сюда из других мест, и только трехъярусный шатровый терем сохранился там, где стоял, с незапамятных времён. Конечно, дошёл он до нынешних дней сильно перестроенным, но дух старины никуда не уходил, и Надя знала это лучше всех. Она всегда любовалась деревянной резьбой, изумительным узорочьем, классическими для Поволжья «корабельными» мотивами на фасадах домов-старожилов. Но сейчас ей было не до этого. Все мысли – только о потускневшем кулоне.
В охраняемый музейный экспонат не проникнуть обычному человеку в неурочное время – но не маленькой птичке, к тому же волшебной. Да Наде и не сам дом был нужен. Когда-то жила здесь дочь Забавы – первой девушки-соловья, и терем навсегда остался связанным с таинственным Запредельем. Он хранил в себе тайну – вход в чудесный иной мир, и Надежда легко, как всегда, пролетела незримую завесу, отделяющую сказку от реальности.
Её встретил Соловьиный край – крошечное царство бесконечной весны, где не стихает душистый дождь из лепестков вечно цветущих черёмух, яблонь и слив. Где всё пронизано птичьими трелями и звоном ручьёв… И кружит голову запах сирени. И прямо на траве – юной, шелковистой – люди-птицы пьют чай, смородиновый и брусничный, из деревянных чашек, расписанных яркими цветами.
Наде очень хотелось обернуться девушкой и присоединиться к приятелям, но тревога неодолимо тянула к собственному соловьиному гнезду. Оно затаилось в зарослях жимолости, возле бьющего из-под земли ключа. Его никто не видел, кроме Нади, никто не мог к нему приблизиться. Чудо – в чуде, волшебство – в волшебстве.
В гнезде, самом обычном, свитом из тонких серых веточек, сдержанно посверкивал лотос. Его лепестки – голубоватые ледяные кристаллы – обрамляли прекрасную жемчужину. Это была тайна Нади. Её восторг, её долг и миссия, переданная через череду поколений людей-соловьёв – защищать жемчужину даже ценой жизни, если потребуется. А сейчас что-то случилось. Светлячки, обычно кружившие возле лотоса, угасли и обернулись бессильно опавшими льдинками. На памяти Нади такого ещё не бывало… Ей, как хранителю, стало страшно и горько.
Так что же делать? Петь, конечно… И соловушка запела. Только здесь, в краю вечной русской весны, могли звучать сейчас её дивные трели. Не в самой России. Там царит зима, а соловьи не поют зимой. И только в птичьем облике творила Надя истинное волшебство. Она никогда не смогла бы, спев человеческим голосом, создать магию такой силы…
Голос птицы разливался чистыми созвучьями, и светлячки оживали, лёд выпускал их из плена. Они поднимались над лотосом, таящим в себе жемчужину, вновь радостно кружили над ним. Защита восстанавливалась. Все становилось как прежде. Пропев свою песню, девушка-соловей улетела назад с чувством честно исполненного долга.
И всё же, вернувшись в человеческий облик, Надя хмурилась, оставаясь задумчивой и немного встревоженной. Что-то изменилось, и она это чувствовала. Но что? Нет ответа.
Юань Лун вошёл в салон самолёта и занял указанное место в первом классе. Удобно настроил сиденье и отвернулся к иллюминатору, вспоминая последние наставления дяди.
Драконы. Их клан издавна занимал самое высокое положение в Китае. Его братья и сёстры вели крупный бизнес по всей стране, но он – он сам был на особом счету. Дядя, как глава клана, запретил ему работать и взялся лично обучать, однако в последние пять лет сила Юаня превысила силу дяди. Ученик превзошёл учителя, и дядя больше ничем не мог ему помочь. Тогда Юань ушёл в уединение, чтобы совершенствовать силу и дух самостоятельно, а заодно искать свой путь и своё предназначение. В то, что именно в его эпоху откроются драконьи письмена, он не верил – сколько таких наследников было до него и сколько будет после. И всё же это случилось.
Случилось…
Он вспомнил строгие наставления дяди и усмехнулся уголком губ. Дядя никогда не говорил попусту, но с его стороны было излишне напоминать об осторожности и недоверии, к которым Юань был приучен с детства. Что могут эти Соловьи против него, величайшего из существ? Что могут какие-то птицы против драконов? Он усмехнулся снова, вспоминая, как наблюдал битву дяди в его духовном воплощении и водного дракона, собиравшегося отдать свою жемчужину смертной. Дядя победил и с тех пор под предлогом добычи жемчуга наблюдал за водными драконами и оберегал их от необдуманных поступков. Хотя многие считали это не защитой, а пленом, строгим надзором, на который небесные драконы не имели никакого права.
– Пристегнитесь, пожалуйста, молодой человек, – стюардесса коснулась его плеча и вежливо улыбнулась.
Странно, он не успел заметить, как она подошла. Кивнул и пристегнулся, мысленно проклиная необходимость скрывать силу. Но чем меньше будут знать о передвижениях избранного наследника Великого Предка, тем лучше. Духовная граница охраняется как со стороны Китая подчиненными драконам духами, так и воздушными витязями из русского Запределья. Лучше путешествовать подобно простому смертному.
– Господин, – в проходе появился Шуань Яо, поклонился, и только потом занял место рядом. – Глава передал это.
Он протянул чёрную папку с какими-то бумагами, и Юань Лун сразу открыл её.
В бумагах значилось, что в аэропорту ждёт автомобиль, на котором его доставят в небольшой населённый пункт на берегу Волги, а там представят Дмитрию Астахову. Сам Астахов интересовал дракона мало, но город, в котором тот жил, был давним оплотом Соловьёв, а значит, что бы там ни было, сначала придётся втереться в доверие к смертным. В идеале к самому Дмитрию Астахову. Так проще будет узнать, где находятся Соловьи.
Волшебные птахи умели хранить свои тайны. То, что великая жемчужина сокрыта в духовном тайнике, как-то связанном с Соловьёвском, предполагали многие искатели сокровищ. Но никому ещё не удалось выйти на след хранителей. По крайней мере, драконы ничего не знали об этом. Сами же они столетиями ждали предначертанного срока.
Наконец час настал. Явился избранный наследник. В праздник Середины Осени, когда истончается грань между мирами небожителей и людей, всплеск силы утаённой жемчужины активировал драконьи письмена. Написанные кистью древние иероглифы проступили, взывая к действию. И была вероятность, что об этом уже пронюхали те, кому знать ни о чем не следовало. Конечно же, необходима предельная осторожность.
Юань Лун перевернул последний листок уже в воздухе, закрыл папку и хотел было расслабиться, но Яо снова отвлёк его.
– Господин, – прошептал он, чуть наклонившись в его сторону, – в салоне экономкласса летит имуги, я отчётливо почувствовал её.
Ни жестом, ни взглядом Юань Лун не показал своей истинной реакции на эту информацию, только спокойно посмотрел на навязанного дядей секретаря и равнодушно прикрыл глаза.
– Пусть. Пока она держится на расстоянии, я не стану её трогать.
– Воля ваша, – ответил Яо и за весь полёт больше не произнёс ни слова.
***
Их разместили в приличном отеле и отнеслись с почтением. Астахов был более чем вежлив, но Юань Лун всё равно не доверял ему. Любой из местных мог оказаться Соловьём, и даже не один. А может, и вовсе сам Астахов и есть Соловей. Гадать не имело смысла, и Юань справедливо предположил, что на конференции, куда наверняка явятся многие, будет легче определить, кто из них кто.
Он прикрыл глаза, проверяя свои способности, и сразу увидел плетение мироздания. Пять элементов, опутанных прозрачными нитями магии… с непривычки заглушённой для него защитным куполом невиданной силы. Слишком мощной, чтобы не определить её причину в первые же десять секунд. Но Юань Лун заставил себя пока не думать об этом.
Чёрная рубашка, чёрный галстук, того же цвета брюки и пиджак, начищенные до блеска туфли, золотые запонки и модная стрижка, изменённая драконьей магией.
– Как я выгляжу? – спросил он у Яо, когда тот в полной готовности вошёл в номер, чтобы сопроводить его на конференцию.
– Превосходно, господин, – расплылся в улыбке Яо.
Юань Лун нахмурился.
– Этого недостаточно, но вполне сносно, – он смахнул невидимую пылинку с плеча и вышел, чтобы через четверть часа оказаться в местном Доме культуры.
***
Пора… Соловушка вышла на сцену. Поначалу Надя не видела зрительного зала, даже не слышала аккомпанемента. Потёк переливистым ручьём чистый голос. Она не просто запела – начала творить свою лёгкую магию, окутывать души созвучиями, омывать их живительным волнением.
Певица была ещё так молода, но её голос звучал без изъяна. Вот только… не всё, о чем Надя пела, могла она пропустить через себя.
– Великий царь, спроси меня сто раз,
Сто раз отвечу, что я люблю его.
Чудесно, выразительно, но… ей незнакомо. Душа девушки молчала, а сердце тосковало по ещё не встреченному… не совсем человеку. По такому же, как она. Чтобы без объяснений… Чтобы не просто поверил, но и сам ощущал, каково это, когда твоя суть – волшебство.
– Открыла я избраннику души
Любовь свою и кинулась в объятья.
Не было такого. В свои девятнадцать Соловушка оставалась невинной, даже целовалась пару раз, скорее, из любопытства. Но что поделать? Соловьи не поют в неволе, и сердце не заставишь полюбить…
Наконец взгляд Нади невольно устремился в зал. В первом ряду прямо перед ней сидел молодой китаец в изысканном чёрном костюме. И смотрел на неё. Он был нереально, сказочно красив… казалось, что его создала колдовская звёздная ночь и забросила сюда с родной земли лишь для того, чтобы восторженно раскрылись глаза и сердце девушки, никогда ещё не любившей.
Чудится ли ей? Или он и правда – иной? Что-то созвучное в нём ощущалось нечеловеческой частью её души… что-то… родное?
И в этот миг Надя пропела:
– Но что со мной – блаженство или смерть?
Пропела в надрыве, в ощущении внезапной острой боли и непонятного упоения.
А он смотрел на неё…
– Какой восторг… Какая чувств истома…
Да… Да. Да! Слушай меня, слушай. Непонятно, как так сошлось, и почему ты здесь сейчас. И почему я перед тобой на сцене… И кто из нас растает, когда отзвучит моя ария… последняя песнь Снегурочки… Просто слушай меня, умоляю!
– Какая нега томящая течёт во мне!
Надя это уже не спела, а почти выкрикнула протяжным криком, едва не вырвавшись за рамки идеального звучания. Впервые в жизни.
– Люблю и таю…
Ей казалось, что собственное волшебство обратилось против неё. Она допоёт – и сердце остановится.
– Прощай, мой милый. О, милый мой, твоя, твоя.
Надя не понимала, что в трепетно-взволнованное, но по-прежнему сладостное звучание её голоса вплелись нотки неестественной жути. Как будто и правда дохнуло смертью. И это не Снегурочки – нет, её, Надежды Астаховой, сейчас не станет.
Зал замер, поражённый.
– Последний взгляд тебе, мой милый.
Она смотрела, смотрела на молодого мужчину в первом ряду…
– Последний взгляд тебе, любимый.
И пошатнулась, внезапно ослабев.
Сама не поняла, как удержалась на ногах – чудом, не иначе. А когда затих последний звук аккомпанемента, бросилась за кулисы.
Там прислонилась спиной к стене, восстанавливая дыхание. Вот так культурная программа! Вот это концертный номер… Что… что случилось с ней прямо сейчас? Она всё ещё тает в мучительной, но сладостной агонии… и тут же внутренняя боль грызёт внезапно пробудившуюся душу. Кто он? Хотя бы имя узнать…
Очень скоро Соловушку нашел отец.
– Ты что, Надюша? Зал тебя требует! Иди скорее.
Девушка помотала головой.
– Сейчас я не смогу больше петь.
– Так выйди просто на поклон! – и с присущим ему простодушием прибавил: – Ох, дочка… ты у нас, конечно, звучишь как… соловей. Но настолько хорошо ты никогда ещё не пела!
Она и сама это знала. И безропотно пошла с отцом, подхватившим её под руку. Просто потому, что хотела вновь увидеть благородное лицо молодого китайца… и, может быть, разглядеть в нём что-то, отчего гулко стучащее сердце ещё сильнее забьется для неведомой радости…
***
Его усадили на первый ряд, Яо – на второй, что изрядно сгладило эффект от неудобства кресел и запаха сухого окрашенного дерева, который Юань не очень любил. Излишне болтливый Яо его раздражал, и находиться хоть на шаг дальше от него было подлинным счастьем. Когда на сцену вышла певица, Юань тяжело вздохнул. Потерпеть ещё и представление до официальной части? Что ж… его миссия важнее, и он умеет ждать.
Но даже со второго ряда Яо достал его. Он поменялся местами с какой-то женщиной, наклонился и стал шептать последние инструкции перед предстоящей официальной частью как раз в тот момент, когда девушка начала петь. Юань бы не обратил на неё внимания, если бы не лёгкая вибрация, разлившаяся в воздухе от её голоса. Сердце пропустило удар и оборвалось, когда чистой трелью над залом прозвучало:
«Но что со мной – блаженство или смерть?»
«Что со мной?» – подумал Юань Лун, глядя на сцену.
Взгляд певицы был устремлён прямо на него. Взгляд, похожий на глубины древних озёр в крае Персиковых цветов, на небесные дали, что видны с пиков небожителей. Взгляд, способный покорить сердце, лишить воли, навсегда низвергнуть с Девяти небес и вознести до необозримых высот. Юань, кажется, перестал дышать, завороженный этим взглядом, и выдохнул, лишь когда его взор прояснился, и оплетающие пять элементов нити магии стали светлеть, а затем он почувствовал… Увидел. Увидел! Это она… Невозможно. Но она, эта юная девушка, эта сладкоголосая пташка и была Соловьём! Это она!
Едва это осознав, Юань ощутил, как её голос проник в него, коснулся сердца. Её магия соприкоснулась с его магией, а затем произошло уж совсем из ряда вон выходящее. Его собственная жемчужина вздрогнула, затрепетала и запульсировала энергией, восполняя силу настолько, что Юаню показалось, будто за спиной раскрылись драконьи крылья без всякого небесного облика. Во рту пересохло, и он сглотнул, ощущая, как голос Соловушки проскальзывает в самые отдалённые уголки души, выворачивает её наизнанку, бередит старые раны и тут же излечивает их, не оставляя даже шрамов. А она пела и пела, и пела…
«Кто она? Что со мной?» – повторил он мысленно.
О проекте
О подписке
Другие проекты