Читать книгу «Реанимация судьбы» онлайн полностью📖 — Марины Крамер — MyBook.
image
cover

Пока Матвей принимал душ, мы с Оксаной успели накрыть на стол, пожарить рыбу, заварить свежий чай. Жестом фокусника Владыкина извлекла из своей огромной сумки в коридоре бутылку красного французского вина, чем обрадовала моего супруга:

– Молодец, соображаешь. Сейчас не помешает по бокальчику для профилактики простудных заболеваний.

– Для этого водочки бы лучше, – заметила моя подруга, усаживаясь за стол.

– Будешь? – предложил Матвей.

Оксана отрицательно затрясла головой:

– Да ты что! Я ж не пью такое, так, к слову пришлось.

За ужином Матвей рассказывал байки о своих студентах и выглядел таким увлеченным, что я даже на какое-то время перестала жалеть о том, что он занялся преподаванием – похоже, ему это действительно нравилось и приносило удовлетворение. Может, я ошибаюсь, думая, что счастье хирурга – в операционной? Может, учить других тому, что знаешь сам, это тоже призвание? Если судить по Матвею, то так и есть.

Постелив Оксанке на диване в кабинете, я пожелала ей спокойной ночи и ушла в спальню, так и не поняв, что же все-таки произошло с моей подругой. Но среди ночи, выйдя в кухню за водой, я услышала, что она не спит, а разговаривает с кем-то по телефону. Невольно замедлив шаг, я прислушалась и среди бормотания Оксаны четко различила фразу:

– Если ты обещаешь на мне жениться, я напишу всё, и бесплатно.

Надежда

Август

В дождь особенно хорошо спится. Мерный звук падающих на металлический подоконник капель словно убаюкивает, вымывает из головы все дурные мысли и навевает только дремоту. Раньше я всегда спала с открытыми окнами до наступления холодов, но теперь считала это не самой лучшей привычкой, хотя и жила на третьем этаже. Потому наслаждаться звуками дождя приходилось за закрытыми створками и опущенными плотными шторами. Мне снился отец в белом кимоно, он стоял ко мне спиной и говорил с кем-то, кого я не видела, так как фигура папы полностью закрывала его собеседника. Вдруг папа повернулся и строго спросил:

– Почему ты до сих пор лежишь? Вставай и выходи из квартиры, ты же тут задохнешься.

Я открыла глаза и вдруг с ужасом поняла, что на самом деле задыхаюсь – откуда-то из коридора тянуло дымом, он разъедал глаза и заполнял легкие. Господи, пожар! Я заметалась по комнате, пытаясь одеться, схватила телефон, бросила его в сумку, которую всегда держала у изголовья кровати – там были все документы, и кинулась в коридор, схватилась за ручку и вдруг поняла – ручка холодная, значит, это горит не дверь, а что-то на площадке. Если резко открою дверь, могу усилить пламя. Самое умное, что пришло в голову, это позвонить в экстренную службу и выйти на всякий случай на балкон. Пожарные приехали быстро, вошли в подъезд и обнаружили рядом с моей дверью полыхающий в металлическом баке мусор. Никакого бака на площадке вечером не было. Потушив его, пожарные обошли подъезд, ничего больше не обнаружили, зато выразительно посмотрели на кроваво-красные надписи на стенах, и самый старший из них сказал:

– Вы бы в полицию обратились. Сожгут же. Бак – это предупреждение. Месяц назад одному должнику двери подпалили, квартира сгорела, хорошо еще, что сам жив остался.

– Спасибо, – пробормотала я. В полиции мне уже отказали, посоветовали просто вернуть долг. Как будто, будь у меня эти деньги, я бы без советов не разобралась, что и как сделать…

В квартире отвратительно пахло гарью, пришлось распахнуть все окна, поборов страх. Задохнуться тоже было страшно, даже страшнее, чем совершенно теоретическая возможность проникновения посторонних через окно. Но спать уже совершенно расхотелось.

Я включила ноутбук, сварила кофе, закуталась в теплый халат и плед и, усевшись за кухонным столом, открыла присланный автором текст. Сосредоточиться не удавалось, я то и дело ловила себя на пропущенных запятых, на невыправленных стилистических огрехах и в конце концов решила, что продолжать смысла нет. Не получилось и посмотреть сериал, я не могла вникнуть в сюжет, не понимала, о чем говорят герои, а потому выключила ноутбук, допила кофе и решила убрать квартиру. Конечно, в пять утра рановато, но мытье полов всегда меня успокаивало, и я никогда не понимала тех, кто говорил, что терпеть не может это занятие. Меня чисто вымытые полы в квартире успокаивали и настраивали на позитивные мысли. Мама, кстати, для успокоения нервов всегда мыла окна…

К шести утра квартира блестела такой чистотой, что даже самый педантичный человек не нашел бы, к чему придраться.

– Говорят, это признак психического расстройства, – сообщила я своему отражению в зеркале. – Собственно, и разговаривать вслух в пустой квартире – тоже.

Я показала язык, отражение ответило тем же, и настроение мое как-то само по себе улучшилось. Наверное, прав тот, кто говорит, что выбираться из постели лучше всего задолго до рассвета, тогда день проходит лучше. Вот сегодня и проверим.

Неожиданно я почувствовала такую бодрость, какой давно уже не испытывала – наверное, со дня маминых похорон. День еще толком не начался, а я уже переделала кучу дел, отредактировала все, что обнаружила в своем рабочем ящике, отослала редактору, вычитала несколько глав брошюры, которую взяла на корректуру у какой-то подруги Иланы Григорьевны – она частенько подкидывала мне такого рода подработки, – даже сварила харчо. Нет, определенно, в ранних подъемах что-то есть. Вот если бы еще они не сопровождались поджогами мусорных бачков…

Но теперь мне совершенно нечем заняться до вечера, вот в чем проблема. А это значит, что я снова и снова буду обдумывать все мыслимые и немыслимые выходы из сложившейся ситуации, хотя отлично понимаю, что их нет. Вернее, есть, один, и как раз тот, что труднее всего реализовать. Я должна выплатить все деньги, что задолжала моя мать. Но их у меня нет.

Когда привыкаешь жить в каждодневном кошмаре, то со временем начинаешь думать, что хуже уже ничего не будет. И вот тут жизнь преподносит тебе очередной сюрприз. Ровно в три часа дня ко мне приехали какие-то люди – мужчина и женщина – и через дверь сообщили, что моя квартира мне больше не принадлежит. Я оторопела настолько, что впустила их и через минуту уже держала в руках документы, из которых следовало, что квартира является залогом за очередной кредит в банке, который оформила моя мать. Об этом кредите мне ничего известно не было, я не могла еще разобраться с разными конторами микрозаймов, где долги тоже росли с космической скоростью, а тут еще и это…

– Но я… я ничего не знаю, – забормотала я, понимая, как жалко выглядят мои оправдания.

– Девушка, милая, я понимаю, такие новости всегда шокируют, – мягко сказала женщина, оказавшаяся юристом, – но поймите и нас. Выплат нет, кредит не погашается, мы вынуждены обратиться в суд. Это я еще по-человечески хотела, чтобы не сразу повесткой огорошить.

– Но… мама умерла, понимаете? – Я метнулась в комнату, принесла свидетельство о смерти, стала совать его женщине. – Вот смотрите… видите? Мамы нет, а я ничего у вас не брала…

– Я очень вам сочувствую. Но по закону…

– По какому?! По какому закону вы хотите выбросить меня из квартиры, где я родилась?!

– Ваша мама подписала документы, в которых все ясно сказано, – мгновенно став чиновницей, а не человеком, механическим голосом произнесла юрист. – Всего доброго.

Они вышли, а я опустилась на пол и завыла. К такому повороту событий никто не бывает готов. Казалось бы – куда уж фиговее… а вот сюда, сюда, располагайтесь.

Игорь

Пластическая хирургия оказалась даже увлекательнее его прежней специализации. Наверное, все дело было в наглядности – видеть, как в результате твоей работы лицо человека принимает прежний облик или становится лучше, чем было.

В каком-то смысле Игорь чувствовал себя творцом – исправлял врожденные дефекты, улучшал то, что создала природа, а значит, был как бы над ней, чуть сверху.

Это оказалось весьма опьяняющим ощущением, и после проведенной операции Игорь чувствовал такой небывалый подъем и прилив энергии, что неожиданно для себя начал после работы заезжать в спортивный клуб и пару часов заниматься там на тренажерах. Прежде ему и в голову подобное не пришло бы, да и сил совершенно не оставалось.

Постепенно он привык и клинике, и к порядкам в ней, и к тому, что приходится довольно далеко добираться. Новое ощущение себя, новое чувство, заполнившее его, с лихвой компенсировало маленькие минусы, даже если они и были. Авдеев вновь обрел уверенность в своих силах, вновь почувствовал себя хирургом.

Даже беседы с психологом перестали его пугать. От природы внимательный и обладавший отменной памятью, Игорь быстро понял, каких вопросов стоит опасаться, а потому научился реагировать на них спокойно. Судя по тому, что отношение к нему Драгун никак не изменилось, а оперировать самостоятельно ему доверили, Игорь сделал вывод, что все проверки он прошел. Это словно сняло с души камень, Авдеев будто обрел возможность дышать полной грудью и делать то, что у него, оказывается, получалось не хуже, чем у всех.

Тяжело было только в детском отделении. Игорю становилось не по себе при виде малышей с врожденными или приобретенными пороками внешности. К счастью, это отделение было епархией самой Драгун или доктора Сивцова, а Игорю доводилось наведываться туда только в дни дежурств. Оперировать детей ему пока не доводилось, да он и не рвался.

Словом, та жизнь, которая, как ему казалось, рухнула пару лет назад, теперь вроде бы налаживалась. Если бы не сны. Избавиться от кошмаров Авдееву так и не удавалось, они посещали его довольно регулярно, хоть и не часто. После таких ночей Игорь чувствовал себя разбитым и с большим трудом скрывал свое состояние от внимательных глаз коллег. Старался по возможности перенести операции, если они были назначены, не хотел, чтобы по его вине что-то случилось с пациентами, так что проще было сказаться больным.

«Нельзя, чтобы это помешало мне работать, – ожесточенно думал Авдеев, наматывая по вечерам километры на велотренажере. – Я с таким трудом преодолел все, ну, почти преодолел… Я не могу это потерять, не могу, это дело всей моей жизни, я ничего больше не умею и не хочу уметь».

Домой в такие моменты тоже не хотелось. Там почему-то острее ощущался весь тот кошмар, что он пережил. Но менять место жительства Игорь не хотел, хотя, если бы спросили, не смог бы внятно объяснить причину.

Дверь одной из трех комнат была плотно закрыта и заперта на ключ, туда Авдеев заходил лишь раз в месяц, чтобы сделать тщательную уборку. Потом долго стоял под струями воды в душе, словно смывая с себя пыль вместе с воспоминаниями.

Худенькая светловолосая девушка появилась в клинике в его дежурство. Именно Авдеев должен был оформить ее документы, записать жалобы, собрать анамнез и назначить первичные анализы и консультации. Но тут на пороге кабинета появилась Драгун:

– Игорь Александрович, вы свободны. Я сама займусь клиенткой.

Авдеев хотел было возразить, но вовремя одумался и вышел из кабинета, бросив с порога взгляд на сидевшую под выключенной лампой девушку. Она оказалась немного старше, чем он решил, увидев ее в коридоре. Но главное было не в этом. Игоря словно прошило током, когда он понял, кого она ему напоминает. И, может, даже лучше, что вмешалась Драгун и забрала ее себе.

Аделина

Сентябрь

Утром Оксанка выглядела совершенно больной – красные глаза, насморк, хриплый голос, тяжелое дыхание. Я решительно запретила ей уезжать, велела остаться в постели и пообещала приехать пораньше – день был не операционный, так что я вполне могла себе позволить уехать.

– Малиновое варенье на столе оставила, – инструктировала я из прихожей. – Есть захочешь – не стесняйся, холодильник не на замке. Только холодное постарайся не пить и не есть.

– Ну что я, маленькая? – хрипло отбивалась прислонившаяся к дверному косяку подруга.

– Это на всякий случай. Таблетки тоже на столе, если температура поднимется – выпей.

Я умолчала о том, что, помня об Оксаниной привычке демонстративно совершать суицидальные попытки, забрала из аптечки все, что могло бы ей в этом помочь. Острых предметов она боялась, а вот с таблетками запросто могла поэкспериментировать в очередной раз.

– И если тебе станет хуже – сразу позвони мне.

– Да ну – обычная простуда, – прохрипела она. – Полежу, посплю, пройдет. Ты извини, Деля, что я вот так на вас свалилась…

– Прекрати. К кому тебе еще идти? Все, Оксана, ложись, я побежала, Матвей ждет.

Мажаров сегодня консультировал в моей клинике, я все-таки сумела настоять на своем, в душе надеясь, что эти еженедельные консультации могут разбудить в муже желание снова вернуться в операционную. Пока мой хитрый план не работал, но от консультаций Матвей не отказывался, и это было уже хоть что-то.

Муж курил у машин, задумчиво глядя на окна дома. Дождя не было, но скорее это просто небольшой перерыв – все небо затянуто тучами, и похоже, что днем нас ждет вторая волна потопа. Но я, наученная вчерашним, прихватила и зонт, и резиновые сапоги, которые бросила в багажник под одобрительный смех Матвея:

– Основательно. Я вот об этом не подумал, можно было рыбацкие взять.

– Ты когда на рыбалке-то был?

– А сапоги у матери лежат. Ну, ты готова? Можем ехать?

– Можем.

– Только не гони особенно, дорога мокрая.

– Слушаюсь, мой господин.

Я села в свою машину и первая выехала из двора – Матвей всегда предпочитал ехать следом, словно подстраховывая. Я вожу машину хорошо, но мужу, разумеется, этого не докажешь.

На выезде из города образовалась огромная пробка, что вообще-то было странно для этого участка – в будний день машин из города не так много. Телефон на панели завибрировал, я включила громкую связь – звонил Матвей:

– Случилось что-то, наверное. Простоим не меньше часа.

– У тебя первый осмотр в десять, ты успеешь. А вот я, пожалуй, удивлю коллег опозданием.

– Ничего, переживут.

Опаздывать я не любила, пунктуальность являлась одним из моих, как я сама считала, положительных качеств. Потому, закончив разговор с мужем, я сразу позвонила своему заместителю Василькову:

– Дядя Слава, я в пробке на выезде стою, если что – без меня планерку проведешь?

– Без проблем. Мажаров с тобой?

– Да. Но у него в десять консультация.

– Я помню. Тут еще внеплановый случай, хотел, чтобы он тоже посмотрел.

– Ну, придется подождать. А что там?

– Неудачная ринопластика, спинка носа провалилась.

– Извинись и попроси подождать, хорошо?

– Разберусь, не волнуйся.

Василькова я знала очень давно, еще с тех пор, как мне было лет двенадцать – он пытался ухаживать за моей мамой, когда ушел отец. И всю мою жизнь дядя Слава как-то очень деликатно был рядом, поддерживал, помогал советом. Он, в отличие от мамы, в меня верил и считал, что врачом я стану хорошим. Когда я открыла клинику и предложила ему место своего заместителя, дядя Слава не колебался ни секунды, и с тех пор у меня всегда был надежный тыл. Правда, оперировал он теперь все меньше – все-таки возраст, но реабилитацией пациентов занимался успешно, а также замещал меня на время отпуска, который я после замужества начала наконец использовать. Васильков не любил бумажной работы, но во всем остальном я могла положиться на него и ни о чем не беспокоиться.

Снова начался дождь, поток машин двигался со скоростью хромой черепахи, я начала нервничать – ненавижу ждать, догонять и опаздывать. И особенно ненавижу ехать со скоростью два метра в час. Ко всем прочим несчастьям закончились сигареты, в бардачке новой пачки не обнаружилось – ну, а как же, если я вчера не заезжала в магазин? Похоже, что до клиники я больше не закурю, и это заставляло нервничать еще сильнее. Я в очередной раз начала копаться в бардачке, словно надеясь отыскать среди бумаг, салфеток и еще какого-то хлама хотя бы одну сигарету, когда в окошко машины постучали. Я подняла голову и увидела сотрудника ГИБДД в накинутом на фуражку дождевике:

– Мы ищем врача.

– Что случилось? – сразу забыв об отсутствии сигарет, спросила я, опуская стекло.

– Впереди авария, там беременная, кажется, роды начинаются, а «Скорая» где-то застряла.

– В следующей машине мой муж, он тоже хирург, зовите его, я сейчас.

Сотрудник обрадовался:

– О, повезло! Обошел столько машин – никого, а тут сразу двое.

– Ну, мы не акушеры, конечно, но сделаем, что сможем.

Я вышла из машины, намотав на голову прихваченный из дома палантин. Не помогло, но хоть что-то. Зато очень пригодились сапоги. Матвей, натянув на голову капюшон ветровки, уже спешил за сотрудником ГИБДД, прихватив аптечку. У него-то в ней явно побольше всего, не то что у меня… Привычка возить с собой даже стерильный упакованный скальпель всегда удивляла меня. Но Матвей не обращал внимания на шутки по этому поводу.

Машина, в которой зажало беременную женщину, представляла собой довольно жуткое зрелище. Водительского места не было вообще – на эту сторону пришелся удар вылетевшей на встречную полосу машины. Женщина сидела сзади, это и спасло ей жизнь, хотя креслом прижало ноги. Матвей сразу попросил окруживших машину людей отойти и не мешать нам. Следующим этапом стала дверь, которую сотрудники ГИБДД оторвали, чтобы дать нам больше места. Я забралась в искореженную машину и взяла женщину за запястье. Она застонала и попыталась пошевелиться.

– Тихо-тихо, не шевелимся, – велела я негромко, пытаясь посчитать пульс. – Как вас зовут?

– Ира…

– Отлично. А я Аделина Эдуардовна. Я врач, мой муж тоже, мы вам поможем. Какой у вас срок, Ира?

– Тридцать восемь… – выдохнула она и заплакала: – Больно…

– Где больно?

– Ноги…

– А живот? Живот не болит, не тянет?

– Вроде нет…

Матвей тем временем осматривал придавленные ноги Иры и то и дело качал головой.

– Чувствуете? – Я видела, что он просунул руку в какую-то щель между креслом и ногой женщины.

Она отрицательно покачала головой:

– Болит колено.

Понятно, ниже колена чувствительности нет, это плохо. Но пульс вроде нормальный, схваток нет – уже повезло. Роды нам сейчас вообще ни к чему, хотя срок вполне достаточный. Матвей поманил меня пальцем, и я стала выбираться из машины, но Ира схватила меня ледяными пальцами за запястье:

– Не уходите… пожалуйста…

– Я не ухожу, не волнуйтесь, мы вас не бросим. Я только попрошу что-нибудь теплое, вам холодно. Сейчас вернусь.

Попросив молодого парня, крутившегося поблизости, найти что-то, чем можно укрыть Иру, я подошла к Матвею:

– Дело плохо?

– Да, правая нога сломана, похоже, со смещением, и отломок где-то пережимает сосудисто-нервный пучок, в стопе нет пульса. Еще немного – ногу не спасти. Тут не «Скорая», тут МЧС нужно.

– Может, попробовать самим кресло вывернуть?

– С ума сошла? У нее может начаться кровотечение, у нас ни инструментов, ни крови. Мы не можем рискнуть и ею, и ребенком. Надо ждать, выхода нет.

Я повернулась к старшему наряда:

– Во сколько вызвали «Скорую»?

– Да уже минут сорок.

– Ну, так еще раз попробуйте! Женщина ногу потеряет.

– Тут вертолет нужен, а погода-то…

– При чем тут погода?!

– Вряд ли разрешат вылет.

– Хорошо…

Я вынула телефон и позвонила своему давнему поклоннику, главному хирургу города, с которым после замужества умудрилась поддерживать хорошие отношения.

– Гриша, это Драгун. Мне нужна помощь, немедленно. На восточном выезде из города авария, тут в машине беременная на тридцать восьмой неделе, ноги зажаты креслом, в правой стопе уже нет пульса, там, похоже, перелом со смещением. Мы с Матвеем сделать ничего сложного не можем. Бригады нет уже сорок минут. Помоги, пожалуйста, нужен вертолет и специалисты из МЧС.

– Делька, а ты не умеешь никуда не влипать по дороге на работу, а? – поинтересовался Григорий.

– Мне некогда вести светскую беседу, Гриша. Молодая женщина рискует потерять ногу. Позвони, а?

– Да, сейчас все сделаю. Пусть Мажаров наблюдает за состоянием стопы, если возможно.

– Спасибо, Гриша.

Я положила телефон в карман и вернулась в машину. Ирина то теряла сознание, то снова приходила в себя. Я положила руку на ее живот, но, к счастью, схватки так и не появились, про себя я почти молилась, чтобы этого не произошло хотя бы до тех пор, пока не прибудет дополнительная помощь. У противоположной двери на корточках сидел Матвей, просунув руку в щель под сиденьем. Лицо мужа хмурилось с каждой секундой.

– Что? – негромко спросила я.

– Похоже, ты права, надо вытаскивать ногу. Если сделаем все быстро и наложим шину, можем восстановить кровоток.

– А если там разрыв сосуда?

– Деля, нет выхода.

– А если роды начнутся?

1
...