– Нет, я сама, – отрезала Марина, морщась от боли. – Скажи, пусть Макс мой меня заберет – идти не могу.

– Упрямая ты стерва, Наковальня! – вздохнул Серега.

– Какая есть, другой не буду.

Макс осторожно поднял хозяйку на руки и, донеся до джипа, уложил на заднее сиденье. Она опустила разбитую голову ему на колени и велела ехать в больницу. Но, едва машины тронулись, зазвонил телефон – это был Розан.

– Коваль, ты где? – заблажил он возбужденно. – Фартит нам – в ГУВД сидят киллеры наши!

От его ора зазвенело в ушах, Марина морщилась и не могла понять, о чем он.

– Не ори! Я не глухая. Дело говори.

– Прикинь, как повезло – этих двоих на посту гаишники за превышение тормознули, а у них в машине – три ствола, и один – недавно работавший!

– А с чего ты взял, что это они – Егора?

– Свидетель нашелся, номер тачки мне шепнул.

– Вынимай этих у ментов, я скоро подъеду! – распорядилась Коваль, мечтая только об одном – чтобы сейчас ее оставили в покое.

– Нет, подруга, это уж ты сама давай, Гордеенко – твой приятель, а не мой! – заржал Розан.

– Ладно, жди, подъеду сейчас. Юрка, в ГУВД, – сказала она, закрывая глаза и мучаясь от новой волны тошноты и боли.

Заметив ее побледневшее лицо, Макс вынул аптечку и дал пару таблеток обезболивающего, протянув бутылку минералки. Кое-как проглотив это, Марина опять закрыла глаза, пробормотав:

– Толкни меня, как приедем.

– Да, Марина Викторовна, вы лежите пока. И надо рану обработать.

– А, фигня – ссадина… – отмахнулась хозяйка, но педантичный телохранитель осмотрел рану и присвистнул:

– Да там полголовы снесено, ничего себе – ссадина! – и, зажав Маринины руки, Макс приложил к ране тампон с перекисью. Коваль зашипела от боли:

– Ты фашист! Сволочь!

– Потерпите, я хоть кровь сотру, а то смотреть страшно, – безапелляционно заявил он, ловко орудуя ватными тампонами.

В здание ГУВД она вошла, опираясь на Макса, иначе просто свалилась бы. Гордеенко встретил неласково:

– Чего тебе, Коваль?

– Макс, выйди, – велела Марина, и он, усадив ее на стул, ушел. Она подняла глаза на полковника:

– Игорь Иваныч, ты ж нормальный мент, давай договоримся.

– О чем?

– Отдай мне тех, кого тебе гаишники днем слили.

– С какой радости? – удивился он.

– Я тебя прошу, – тихо проговорила Коваль, глядя в хитрые зеленые глаза полковника. – В долгу не останусь, ты знаешь меня.

– Да знаю, Коваль, знаю, – отмахнулся тот. – Только в толк не возьму – зачем они тебе? Шпана залетная, к тебе никак не относящаяся. Ну, два «калаша» и «макар» в машине, так этого добра и у тебя полно в твоем «Хаммере» навороченном, вы ж без стволов спать не ложитесь, поди? Объясни, что к чему, иначе нет разговора.

– Они деньги мне должны, – произнесла она волшебное для Гордеенко слово.

– Много?

– Нормально – сто штук «зелени». Поделюсь пополам.

– Забирай. Но бабки – вперед, – предупредил он.

– Через час, – твердо пообещала Коваль, сжав зубы от боли в голове. – Но чтобы без вопросов – никаких следов, никаких протоколов о задержании, вообще ничего. Попробуешь надуть – пожалеешь.

– Не волнуйтесь, Марина Викторовна! – заулыбался Гордеенко. – А что-то бледная вы такая? Плохо чувствуете себя?

– Головой в машине ударилась, – пробормотала она, выходя из кабинета.

Макс бросился к хозяйке, подхватывая, чтобы не упала на затоптанный пол, она из последних сил прошептала:

– Пусть Розан через час привезет сюда полтинник баксов и грузит этих в подвал, мне к Егору нужно… – Это было последнее, что она успела сказать, теряя сознание.

Очнулась Коваль в больничной палате, не сразу сообразив, что здесь делает. Рядом с ней в кресле сидел Макс с журналом в руках, в вене правой руки торчала игла капельницы, затылок был заклеен повязкой. Решительно избавившись от капельницы, Марина встала, качаясь, и пошла к двери, но Макс догнал ее одним прыжком и, схватив в охапку, вернул на место.

– Нельзя вам, Марина Викторовна, врач запретил подниматься, у вас сильный ушиб.

– Не лечи нейрохирурга! – велела она, отбиваясь. – Нет у меня ничего, мне к Егору нужно.

– Я не пущу, даже если придется применить силу, – твердо сказал Макс.

– Я уволю тебя! – пообещала Марина, но он не сдался.

– Ваше право, но я все равно не пущу. Я за вас отвечаю.

– Черт, баран упертый, – пробормотала она. – Макс, ну, пожалуйста, будь человеком! Я только посмотрю, как он, и вернусь, обещаю!

Хозяйка смотрела умоляюще, и сердце телохранителя дрогнуло:

– Хорошо, только недолго.

Возле бокса, где лежал Егор, сидели розановские пацаны, вскочившие при виде Коваль. Она вяло отмахнулась и вошла внутрь. Егор по-прежнему был без сознания. Марину это обеспокоило, она присела рядом, взяв здоровую руку мужа в свои. Никакой реакции, даже пальцы не дрогнули.

– Егорушка, – зашептала она. – Это я, я с тобой, не волнуйся, родной мой. Я буду рядом, я всегда буду с тобой, что бы ни случилось.

Коваль наклонилась к его лицу, ощутив теплое дыхание, коснулась губ. В коридоре тихо переговаривалась с медсестрой охрана, не пуская ее в палату.

– Постой здесь пока, – басил Дрозд. – Там жена, пусть еще минутку побудет, имей сочувствие!

– Мне уколы делать надо, – возмущалась девушка. – Какая жена еще?

– Детка, не груби, не надо, у него жена – женщина серьезная, лучше не злить, а то жалеть потом придется.

– Да мне-то все равно, кто у него жена, я на работе, пустите меня!

– И мы, золотая, на работе, и хозяйка нас не погладит, если мы ей помешаем! – убеждал Дрозд.

Марина со вздохом встала и открыла дверь, впуская медсестру в бокс:

– Я уже ухожу. Что вы ему колете?

– Это антибиотики и обезболивающее. Вы не переживайте, я ночевать здесь буду, заведующий велел, я прослежу, чтобы все было в порядке, – заверила она.

– Я надеюсь. Тебе заплатят за это отдельно. Макс, мне плохо, помоги…

Тот подбежал, не дав упасть, повел в палату. Беспокойной пациентки уже хватились – по коридору носился доктор Арбузов, весь в мыле и гневе:

– Где ты бродишь? Я ведь велел тебе лежать!

– Велел? – переспросила Коваль, надменно вздернув брови. – А кто ты такой, чтобы что-то велеть мне? Я ухожу отсюда завтра же, я вообще не понимаю, как и зачем здесь оказалась. У меня много дел, а больничный мне не нужен.

– Если вы уйдете, то я не несу ответственности за вас! – официально и сухо заявил Арбузов.

– Вот и хорошо, а то проотвечаешься ненароком.

В палате она легла на постель и сразу уснула, утомленная этим бесконечным, тяжеленным днем.

Из больницы Коваль уехала на следующий же день, наплевав на все предостережения врачей. Прежде чем поехать в «Рощу», зашла к Егору, там все оказалось без изменений, он по-прежнему не желал приходить в себя. Марина поговорила и с заведующим реанимацией, но он тоже не сказал ничего утешительного…

На крыльце больницы курил, поджидая ее, Розан.

– Хреново выглядишь, подруга дорогая! – обрадовал он своими наблюдениями, словно без него Коваль себя в зеркале не видела.

– Отвали, мне не до этого! Поехали.

– Ты мне скажи все-таки, кто тебя так отоварил? – не отставал он.

– Хохол, телохранитель строгачевский, – беря сигарету, ответила Марина.

– Бугай безмозглый! – посочувствовал Розан. – Очень плохо себя чувствуешь?

– Лучше, чем Егор! – отрезала она, прекращая разговоры на медицинскую тему.

Розан привез ее в «Рощу», и во дворе его коттеджа Коваль увидела разминающего огромные ручищи Вилли – злобного и жестокого изверга, при одном взгляде на которого мороз продирал по коже. В бригаде ему отводилась одна из самых малоприятных работ – Вилли был «штатным» палачом, его всегда задействовали на публичных разборках или когда нужно было быстро вытрясти из кого-то информацию.

– Здорово, Вилли! – процедила Марина, сунув в зубы очередную сигарету.

– Здрасьте, Марина Викторовна! – гаркнул монстр так оглушительно, что у нее в ушах зазвенело.

– Не базлай, придурок! – осек его Розан. – У нее голова разбита, плохо ей и так!

– Так это, может, руки подровнять кому, вы скажите, я мигом, – предложил добрый и душевный парень, но Коваль отказалась.

Розан вынес во двор кресло, усадил хозяйку, заботливо укрыв ее ноги пледом, Марина надела темные очки, чтобы мартовское солнце не слепило, и попросила чашку кофе с коньяком.

Пока Макс варил его, обратилась к монстру:

– Вилли, ты только давай осторожнее, сначала мне нужно имя заказчика вытрясти, понял? Грохнуть их мы успеем, торопиться некуда. Но имя, имя, Вилли!

– Да нет проблем! – заверил он.

Это точно – общение с ним редко кто выдерживал дольше получаса, этот зверь мог выбить глаз одним ударом, отбить печень и почки, не оставив следов, а уж если кто-то имел раны на теле… Об этом даже далеко не слабонервная Коваль не могла думать без озноба. Зрелище было ужасное, да и звуковое сопровождение – тоже, а потому пришлось ей подготовиться к предстоящей экзекуции, опрокинув почти полный стакан коньяка.

– Розан, давай! – махнула Марина заместителю, но он медлил. – Ну? В чем дело?

– Может, ты в дом все же пойдешь? Знаешь ведь, сейчас будет тут мясокомбинат на гастролях… – предложил он нерешительно.

– Так, что за базар, я не поняла? – заорала Коваль, вцепившись в подлокотники кресла. – Я не барышня кисейная, если надо, сама не хуже Вилли отработаю, я за Егора порву кого угодно! Сюда их, я сказала!

Розан вздохнул и дал отмашку пацанам, сидевшим на лавке у ворот гаража, где и находился подвал, в котором содержали киллеров.

– Обоих? – спросил кто-то.

– Давайте обоих, так легче разговаривать, – распорядился Вилли.

Дрожащих от подвального холода парней пинками выгнали во двор, они озирались вокруг, разглядывая окруживших их кольцом людей. Коваль курила, сидя в кресле, ждала, когда пацаны наиграются, наслаждаясь ужасом и страхом в глазах обреченных. Наконец ей это надоело.

– Ну-ка, покажите мне этих лохов! – лениво произнесла она, и пацаны расступились, открывая ее взгляду жмущихся друг к другу парней. – Здорово, архаровцы! Надеюсь, вам у меня понравилось? Так спешу разочаровать – на этом мое гостеприимство и закончилось, теперь начнется совсем другая сказка. Но помочь немного сократить мучения могу, если сразу услышу имя того, кто вас послал.

Повисла пауза, было слышно, как тяжело они дышат, представляя, что с ними может произойти дальше.

– Я жду! – напомнила Коваль. – А ждать не люблю страшно.

– Вы путаете что-то, девушка, – начал с заметным украинским акцентом тот, что постарше. – Мы и понятия не имеем, о чем речь.

– Я вижу, что вы понятия не имеете, иначе знали бы, что за каждое слово отвечают. Клянусь, я вас научу напоследок. Сам скажешь, кто заказал Малыша, или помощь тебе требуется?

– Я не знаю никакого Малыша…

– Да? А мужа Наковальни ты знаешь?

Пленник выпучил глаза, и стало ясно, что, может, Малыша он и не знал, но про Наковальню слышал однозначно.

– Ну, не молчи, болезный, – подстегнула она, глядя из-под упавшей челки прямо в бегающие глаза неудачливого киллера. Тот молчал. – Извини тогда, братан! – вздохнула Марина. – Вилли, давай!

Через пару минут окровавленный парень корчился на грязном снегу, зажимая рукой то место, где раньше было правое ухо, которое урод Вилли бросил в костер. Коваль поморщилась от запаха:

– Вилли, я шашлык не заказывала!

– Не буду больше! – детским голоском пискнул он, вызвав хохот у братвы.

Второй киллер с заклеенным скотчем ртом глядел выпученными от страха глазами на лежащего напарника. Он перевел на Марину взгляд, надеясь, видимо, что слабонервная женщина прекратит это безобразие, но это не значилось в ее планах. Вилли одним ударом, каким-то неуловимым движением выбил парню глаз, Розан за спиной Коваль матерился сквозь зубы, а она словно окаменела, не было ни страха, ни брезгливости, ничего. Егор, весь в бинтах и без сознания, стоял перед ее глазами, и этих двух козлов Марине было совершенно не жаль.

– Я на куски тебя порву, если будешь молчать, – пообещал Вилли, вынимая огромный десантный нож, которым орудовал лучше, чем ложкой и вилкой. Обезумевший от боли парень закрыл оставшийся глаз и замычал что-то невнятно.

– Рот освободите ему, – сказала Коваль, снова закурив.

Вилли дернул скотч, и парень, собрав последние силы, пополз к ней, оставляя за собой кровавые полосы.

– Умоляю… прекратите… вы же женщина…

Марина уперлась носком сапога в его подбородок, поднимая голову, и тихо сказала:

– Я не женщина, братан. Меня бесполезно брать на жалость – я просто не знаю, что это. Скажи то, что я прошу, и умрешь без дальнейших мучений.

Этот дурак молчал, прикрывая чью-то задницу, и тогда Вилли со всей дури всадил ему тесак в грудь, кровища брызнула во все стороны, киллер дернулся и затих.

– Готов, – констатировал Розан.

– Вилли, ты что, бля, слов не понимаешь?! – заорала Коваль, чувствуя, как снова заболела голова. – Я что, сказала мочить его?

– Не рассчитал…

– Ну, так со вторым рассчитывай, будь так добр!

Со вторым пошло веселее, и минут через десять он, прежде чем отдать концы, промычал разбитым ртом имя заказчика, повергшее Марину в шок. Самсон. Самсон, неблагодарная сволочь! У нее глаза налились кровью, она заблажила, вскочив из кресла:

– На квартиру к Самсону, на дачу, в офис – куда хотите, сгребайте всех на хрен и, главное, гниду эту мне сюда! Что встали?!

Братва рванула по машинам не хуже своры гончих, пара минут – и нет никого, двор опустел, а Коваль, почувствовав, что сейчас ее вывернет наизнанку, зажав рот, кинулась в туалет. Вышла, держась за стены, бледная, как смерть, испугав бросившегося к ней Розана:

– Тебе плохо? Коваль, не молчи – плохо?

– А сам не видишь? – окрысилась она. – Домой отвези меня, я полежу немного, и к Егору.

– Здесь будешь лежать! – заявил Розан, беря ее на руки. – На глазах у меня!

– Пусти, сама пойду! – Но он не выпустил, отнес в свою спальню, опустил на постель. Присел рядом, стягивая сапоги и джинсы. Марина осталась в черных колготках и водолазке, в спешке натянутой вчера на голое тело, и Розан понял это, глядя на выпирающие под тонким шелком соски, но Коваль внимательно посмотрела на него и тихо сказала:

– Убью, сволочь!

– Не бойся, не трону – не до этого сейчас, – вздохнул он, укрывая ее одеялом. – Ты поспи хоть пару часов, а то зеленая вон вся. Побереглась бы немного, а? – попросил он вдруг жалобно. – Нельзя же так!

– Перестань, Серега, не расслабляй меня, я и так из последних держусь, еще чуть-чуть – и сорвусь, на фиг.

– Ладно, спи, – он задернул шторы на окнах, создав приятный сумрак, и уехал за пацанами.

Когда она открыла глаза, выныривая из объятий сна, Розан сидел в ногах с расстроенным лицом.

– Что?! Что с Егором?! – подскочила Марина, но он уложил ее обратно:

– Не кипи, там все по-прежнему, ему не хуже.

– Тогда – что?

– Фигня, дорогая, – Самсон исчез, с семьей испарился, все счета свои выгреб подчистую, – огорченно сообщил он.

Коваль застонала от бессилия, молотя руками по подушке, а потом из ее груди вырвался такой крик, что Розан зажал уши:

– …твою мать!!! Сука, ушел все-таки!

– Не переживай, нет такого места, где бы его нельзя было достать, найдем! – пообещал Розан. – Теперь главное – Малыша поднять.

– Распорядись койку мне к нему в бокс поставить, я с ним буду.

– Не надо тебе там самой сидеть, давай наймем кого-нибудь.

– Спятил? Я никому не доверю его, он мой, сама все сделаю! – возмутилась она.

– Дел полно…

– Так разберись! А я должна быть с мужем, это мое единственное дело.

Коваль переселилась в больницу, не обращая внимания на протесты врачей. Егора смотрели лучшие специалисты, но в прогнозах осторожничали, всех, как и жену, беспокоило то, что он никак не желал выходить из своей странной комы, хотя ни одно обследование не показало травмы головы. Доктора побаивались Марину, понимая, что и так-то она не ангел, а тут еще и ушиб… Розан хохотал, рассказывая, что у него интересовались наличием у Коваль оружия. Он приезжал каждый день, таскал еду из «Шара», но она так мало ела, что Серега все время ее ругал. Ветка тоже приезжала. Она перебралась к Строгачу, от него и узнала обо всем.

– Повезло же тебе, дорогая, – заявила она в первый же свой визит, глядя с завистью на безмолвно лежащего Егора. – Какой классный мужик у тебя! Завидую!

– Оставь это, Ветка, не до того мне сейчас, только б выжил… – тяжело вздохнула Коваль, сейчас совсем не похожая на ту, прежнюю, настолько вымотали ее тревога и переживания.

– Не волнуйся, – она уставилась в неподвижное лицо Егора, долго стояла, замерев, а потом сказала: – Он очнется, увидишь, просто не время пока. Жди – все будет.

Марина не выдержала и разрыдалась, прижимаясь к ней и заливая слезами белую шифоновую блузку.

– Пойдем-ка покурим, – увлекла ее за собой подруга.

Они сели в курилке на подоконник, Марина вынула пачку и постаралась взять себя в руки.

– Ну, что про себя расскажешь, раз уж про меня все ясно?

– А что? Нормальный мужик, сказка, можно сказать, – улыбнулась Ветка. – Только, по-моему, на тебе слегка сдвинутый.

– Ревнуешь? – щелкая зажигалкой, поинтересовалась Коваль.

– К тебе? Нет. Я же знаю, что он-то тебе не нужен, – пожала она плечами. – Просто сравнивает все время с тобой, а так… Пока помолчу, дальше видно будет. Тачку вот поменял мне, стыдно, говорит, что любовница на дешевой машине гоняет, «бэшку» купил. По статусу, говорит, подходит.

– Привыкай, у нас все так: статус, положение, понятия… – усмехнулась Марина. – Ты приезжай ко мне хоть иногда, Ветка, а то поговорить, кроме Егора, не с кем, а он, сама понимаешь, слушатель только…

– Я же сказала – наладится все, – поцеловав ее в щеку, пообещала ведьма и умчалась к своему Сереге, а Коваль побрела обратно в бокс, где неподвижно и безмолвно лежал любимый муж.

Она опять села у его постели, неотрывно глядя на родное лицо с закрытыми сейчас глазами в густых ресницах.

– Просыпайся, родной мой, посмотри на меня, – попросила шепотом. – Это ведь я, твоя девочка, я так соскучилась по тебе, любимый…

Ответа не было, да и не ждала она его. Ей было важно, чтобы Егор чувствовал, что жена рядом, чтобы слышал ее голос. Шли дни – и ничего не менялось, врачи начали заговаривать о том, что вряд ли уже Егор будет прежним, что, скорее всего, так и не выйдет он из комы, продолжая жить, пока будет биться его совершенно здоровое сердце. Марина прекрасно знала, как называется такое состояние больного – овощ… Но это не о ее Малыше, она никому не позволяла даже думать так, а за подобное предположение, высказанное при ней вслух, один резвый ординатор получил коленом в пах, и телохранители едва успели перехватить хозяйку и закрыть в боксе, чтобы та его вообще не искалечила. После этого Марину вызвал к себе главный врач, пообещав вызвать ОМОН и выкинуть из больницы вместе с ее быками. Коваль в ответ только зловеще улыбнулась:

– Попробуйте!

– Ты, Коваль, всегда была странная какая-то, шальная, – вздохнул главный. – Я ж тебя лет с шестнадцати помню, когда ты еще полы здесь драила, нельзя было тебя не заметить – все мужики, как коты на валерьянку, облизывались. Что-то было в тебе запретное, запредельное. Что ж ты сделала со своей жизнью? – спросил он вдруг совсем по-отечески. – Зачем тебе это уголовное дерьмо? Детей бы рожала, а ты…

– Какие, к черту, дети! – невесело усмехнулась она, взяв сигарету. – Еще одно уязвимое место. А про жизнь… Это от меня не зависело, так сошлось, и все – вход – рубль, а выход – два, не соскочишь уже. И «маски-шоу» ваши не пугают меня давно, я прекрасно знаю, что такое КПЗ и СИЗО. Обещаю, что, как только Егору станет хоть немного лучше, я заберу его и сама отвалю отсюда, не волнуйтесь. Но врачам скажите, чтоб не смел никто при мне говорить что-то подобное о моем муже – убью! – и, ткнув окурок в пепельницу перед носом обескураженного главного, вылетела из кабинета.