– Да и какие тут могут быть новости, когда влияние Берендея падает!

– Почему? – Александр замер и прислушался.

– Ха, да и ребенку понятно почему. Он упустил Водяную колдунью. Позволил выкрасть ее прямо во время мощнейшего обряда. Слухи просочились далеко, многим пришлось не по нраву, что Берендей использовал девчонку для своих целей. Каких – конечно, мало кто знает. Люди наслышаны только об обряде и толкуют всякие глупости. Ты и сам знаешь, каких чудовищ могут породить подобные разговоры. Берендей хочет лишь собственного величия – так они думают. Жажда власти завладела им, он стал слеп, потерял бдительность и позволил Светлым похитить Водяную. К тому же осведомитель Берендея – тот, что из Светлых, разумеется, – сейчас под подозрением у Ирвинга, так что помощи от него мало.

«Вот оно!» – подумал Александр, уцепившись за последнюю фразу. Осведомитель из наших… Неужели Дима? Возможно, сбежал, чтобы не быть раскрытым…

– Что ты знаешь об осведомителе? – тут же спросил он.

– Ничего, – пожал плечами Грек. – Такое держится в строжайшем секрете. Многие ломают головы, кто это может быть и почему его до сих пор не обнаружили Светлые. Они хвалятся своей проницательностью и считают Старообрядцев отбросами. А сами допускают, чтобы прямо у них под носом сидел предатель.

Он рассмеялся, отпил из кружки жженки и вдруг, словно вспомнив еще что-то, вскинул голову.

– Но, может быть, тебе будет интересно, что растет важность другого клана Старообрядцев? Возможно, они обзавелись осведомителем получше… И, кажется, давно вынашивают какой-то план.

– Еще один осведомитель? – Вопросов становилось больше, а вот ответов все не находилось. Кто же из них внук Велес? Где он сейчас? К кому примкнул? И, главное, зачем?

– Что ж, вижу, ты не знал и этого! Теперь твой черед делиться новостями. Что там слышно про Дары богов?

Александр на секунду задумался. Идея продать Греку такую информацию пришла после слов Гарипа, и он не успел решить, о чем именно расскажет. Самой безобидной казалась история про внезапно наполнившийся и вновь опустевший источник Трех вод в подземельях Горынычей. Грек, возможно, даже мог пролить свет на этот необъяснимый всплеск жизни. И попытайся он проникнуть туда после его наводки, он найдет там лишь три сухих русла. Хотя маловероятно и это – птицы, что стерегут подземелья под особняками древних родов, не пропустят Грека. А о птицах совершенно необязательно его предупреждать.

Он открыл было рот, но в последний миг другая идея пришла ему в голову, и он произнес:

– Серп Мары проснулся.

Грек в ответ скривился, выражение лица его стало неясным.

– Первым это почувствовал Вещий Олег. Говорят, раньше Серп принадлежал его роду, но уже давно сгинул, – продолжил Александр, вспоминая, как доброжелательно, даже по-дружески Олег общался с ним в «Медвежьем углу», а потом сам привел к старейшинам на допрос. – Олег ищет его. По слухам, даже прибегая к запрещенным методам. Серп проснулся и не дает ему покоя. Если ты немного знаешь об этом даре…

– Конечно, я знаю об этом даре, – разочарованно фыркнул Грек. – И его след тянется по всей Долине Гремящих ветров.

– Что? – Македонов понизил голос.

– Не удивлюсь, если там специально возвели этот жалкий городишко. Хотя кто знает… Возможно, серп, а точнее, его обладатель появился там позже – на все готовенькое.

– Ты хочешь сказать, что владелец Серпа Мары живет в Долине? – уточнил Македонов.

– О, это же ты обещал поделиться со мной информацией о дарах, а не я – с тобой! – разочарованно выплюнул Грек и встал. – Хотел одурачить меня, да, Македонов? Рассказал байку, которую все уже перетерли на каждом углу, и доволен?

– Нет, я и не думал, – честно признался Македонов.

Но было поздно: Грек накинул на голову капюшон и шагнул к стене. На ней блеснули тонкие полосы, появилась дверь, и в следующий миг фигура в куколи скрылась за ней.

Македонов потер виски. Ему вспомнилось нападение на пожилую колдунью – бабушку Маргариты, и то, как яростно Черная Курица бросилась расследовать это происшествие, как допрашивала наставников и соседей Мариетты Юрьевны – и ничего не выяснила.

Но откуда Грек знал про Долину Гремящих ветров? Почему говорил о ней так, словно бывал там? Что, если это он рыскал по городу, наткнулся на колдунью и атаковал ее? Она утверждала, что нападавший поджидал ее в доме. Мог ли Грек сделать это? И не полез же он к старушке в поисках Серпа Мары?

«У меня есть тайна, но я расскажу вам, только когда вернетесь», – прозвучал в воспоминаниях голос Маргариты. Он не придал тогда особого значения ее словам – его больше волновало то, что она сама рождала в нем: чувство сбивало все его планы, заставляло бояться потерять место наставника в Заречье, придавало сил и одновременно лишало их. Но что имела в виду Маргарита, говоря о тайне? О чем она могла рассказать ему и не рассказала? Было ли это как-то связано с ее бабушкой? Или сейчас ему просто хотелось найти объяснение словам Грека и он притягивал за уши разрозненные факты?

Он пошарил рукой в рюкзаке, достал небольшой кусочек бумаги и ручку и, сам не зная, зачем это делает, принялся писать.

* * *

В это лето Заречье опустело лишь наполовину. Июль стоял жаркий, цветистый и богатый на ягоды. Полина и Маргарита, которых оставили здесь после Купальской ночи и исчезновения Димы Велеса, только поначалу не находили себе места, но уже скоро летний месяц взял свое: наполнил сердца легкостью, раскрасил глаза колдовским блеском. Ранним утром подруги ходили в лес и приносили Розалии Павловне по целой корзине грибов. Запах чащи надолго запутывался в косах, к платьям липли шелковые волосинки трав, божьи коровки совершали долгие переезды на рукавах кофт и рубашек. В зарослях малинника гуляли и другие воспитанники. Ягодный сок растекался по ладоням, повсюду слышались песни. Порой среди тонких берез мелькал Илья Пророк, и если раньше от него убегали или начинали над ним подшучивать, то теперь почтенно замирали, здоровались за руку и желали здоровья. Пророк все так же смешно шамкал и выдавал одну поговорку за другой, но ребята уже не отмахивались от его предсказаний, а старательно запоминали.

Днем Полина и Маргарита проводили время у реки: читали, практиковали что-то из бытового колдовства, тщательно зарисовывали лекарственные травы. Когда жара спадала, они отправлялись в дом Нестора Ивановича помогать его жене с ужином, а ближе к ночи шли на костер вместе со старшими Огненными.

Это было странное лето. Веселились чересчур много, пели чересчур громко и костры складывали самые высокие, словно Заречьем овладело предчувствие того, что подобное может больше не повториться. Диму Велеса в разговорах старательно обходили стороной даже на вечерницах, которые еженедельно собирались в избушке Василия. Веру Николаевну вслух никто не жалел, словно Дима не был с ней связан. Вместо этого стучали ложками о бока кружек и мисок, раздавливая в каше землянику, сочиняли стихи и заклинания, танцевали под гусли и барабаны. Кто-то принес слух, будто Заиграй-Овражкин обзавелся гуслями-самогудами. Девушки, конечно же, хихикали и перешептывались, а Полина с Маргаритой лишь вопросительно переглянулись и пропустили новость мимо ушей.

Весь июль с ними не было Василисы – ее, как и остальных работников «Тридесятого вестника», внезапно оказавшихся раскрытыми, отправили в деревню к потусторонним отрабатывать долг. Воспитанники были уверены, что это случилось после публикации статьи о предательстве Димы. Сама Вера Николаевна не выказывала недовольства, никто даже не видел «Вестника» у нее в руках. Да и статья вышла вовсе не скандальная, а грустная и красивая, словно печальная песня по ушедшему герою. Девушки знали, что по настоянию Лана – главного редактора – написала ее именно Василиса, но работники «Вестника» ее не сдали и отправились к потусторонним всей командой.

Анисья вернулась в Заречье раньше обычного: уже к первому августа ее сумка с вещами появилась на крылечке избушки. Соскучившиеся подружки помогали ей развешивать одежду в шкаф, примеряли ее новые платья и грозились уйти прямо в них. Как обычно, Анисья привезла с собой не только наряды, но и новости, да вдобавок три старинные книги из библиотеки Муромцев, где несколько раз упоминался Серп Мары и были записаны легенды о самой богине.

По словам Анисьи, в жизни древних богатых семей наступило небывалое затишье, будто все представители старинных родов затаились, перестав понимать, кому можно доверять. Оно было и понятно, ведь даже подруги давно запутались, кого и в чем они подозревают.

Митя и Сева в эти дни тоже появлялись в Заречье, хотя и не жили тут постоянно. Казалось, что среди воспитанников прибавилось ведарей. В деревне появились коровы, козы, овцы и гуси с необычными способностями и умениями, и ведари несколько раз в неделю собирались на общую практику, спорили, выгуливали своих питомцев и вели записи. Митин теленок, которого он когда-то заприметил в потусторонней деревне, гулял теперь по зареченским полям. Он давно вырос в красивую рыжую с белыми пятнами корову Гречку. И когда Гречка узнавала Полину с Маргаритой, она бежала к ним и лизала им щеки.

Полина с Маргаритой то встречали Муромца и Заиграй-Овражкина у костра в компании Арсения, Василия и Ульяны, то видели их, когда те выгуливали вороного пегаса и молодую пятнистую корову, а иногда ощущали их незримое присутствие на вечерницах. Пару раз даже столкнулись с ними в лесу. Об одной такой встрече Полина умолчала, не рассказав даже Маргарите, не то что Анисье. Водяная колдунья брела по березовой опушке, всматриваясь в разноцветье трав и мурлыкая незамысловатую песенку себе под нос. По бедру стучала пустая корзинка, на дне ее приплясывал маленький ножик с тупым концом. Светлая косынка, завязанная тюрбаном, чуть съехала назад. Полина невольно вздрогнула, когда на краю опушки появились два силуэта. Сева шел с девушкой, имени которой Полина не знала. Это была еще одна целительница, приехавшая в Заречье после Посвящения в Зорнике. Красавица льнула плечом к равнодушно-вежливой сирене и, как показалось Полине, шутливо пыталась выхватить что-то из его ладоней.

Водяная колдунья помахала и удивилась, когда Сева направился прямиком к ней. Он приблизился слишком неожиданно, взял ее за руку и что-то вложил в ладонь: она почувствовала несколько прохладных прикосновений к коже, а когда догадалась, что это горсть малины, Сева уже протягивал одну из ягод к ее губам.

Она послушно открыла рот и съела малину, но осознала это, только когда Сева все так же невозмутимо удалился и вернулся к разговору с целительницей. Через пару мгновений эти двое уже скрылись среди зачастивших берез. Птицы чирикали на разный лад: кто заливался веселой трелью, а кто протяжно тянул одну ноту; большая муха прорезала утренний воздух прямо возле уха. Полина опустилась на колени, раскрыла ладонь и по очереди съела все ягоды.

«Не думай, – приказала она себе. – Просто ешь».

В своих мыслях она боялась убрести в дальние дали, где этот странный Севин поступок мог что-то значить, и значил бы он непременно что-то романтическое. Обманываться не хотелось. И чем решительнее она запрещала себе вспоминать эту сцену, тем нелепее становились ее сны и отчетливее проскальзывала в них малиновая тема.

Полина рассказала Анисье про другую встречу, когда в малинник неожиданно забрел медведь, но рядом, к счастью, оказался Митя. Его способностей хватило на то, чтобы убедить медведя не обращать внимания на переполошившихся Огненных, которые в общении с животными мало чем отличались от потусторонних. Полина помнила плавные Митины движения, изгиб его поднятой руки и золотисто-зеленый блеск глаз, которые стали похожими на кошачьи. Медведь в ответ совершенно по-цирковому закивал, развернулся и побрел прочь по тропинке. Он умильно переваливался с лапы на лапу, бурая шерсть ходила волнами и сверкала на солнце.

За это лето с Заиграй-Овражкиным и Муромцем сдружилась Маргарита. После того как парни раскрыли историю ее серпа, они оказались словно связаны общей тайной. Сева в подобном дружелюбии был просто сам не свой – так, по крайней мере, казалось Полине. Да и тесное общение с Муромцем шло вразрез с ее принципами: она оставалась на стороне Василисы, а той вряд ли приятно было бы узнать, что подруги проводят с ним время.

Она сказала об этом Маргарите после одной из вечеринок у Огненных. Тогда Маргарита заплетала из Митиных кудрей сложную короткую косу и рассказывала, что лишь немногие потусторонние мужчины носят длинные волосы. Под конец Полина не выдержала и утащила Маргариту в тень.

– Ты считаешь, я не готова защищать Василису? – удивилась Маргарита и рассмеялась, потрепав нахмурившуюся подругу по плечу. – Мы должны установить мир. Понимаешь? Неужели ты не веришь, что в конце концов Муромец и Василиса будут вместе?

– Я сильно в этом сомневаюсь!

– Посмотрим!

Сегодня же в сборе были почти все воспитанники Заречья. Опускалась ночь, и от предвкушения чуда внутри все ныло. Полина накинула шаль, Маргарита хлопнула по кристаллу-световику, гася свет, и пробежала взглядом по серебристой лунной кромке на оконной раме. Наступило двенадцатое августа, и звездный дождь застал жителей деревушки на полянке в Экспериментальном саду. Все рассаживались на подушки и одеяла, кочки и пеньки, клали головы на плечи и колени друг друга. Подруги устроились ближе к краю, Анисья уже ждала их, и в подоле ее юбки лежало несколько горстей гороховых стручков. Иногда со спины подкрадывались посыльные Василия и предлагали отведать какую-нибудь настойку всего лишь за маленький самоцвет.

– Давай я просто передам Василию самоцвет, и вы больше не будете прерывать наш разговор? – не выдержала Анисья, когда предложение поступило в третий раз. Полина с Маргаритой весело рассмеялись.

По этому смеху их заметила Марьяна, идущая под руку с Митей. За ними семенили верные Ниночка и Настенька, все четверо уселись рядом и бесцеремонно растащили принесенный Анисьей горох. Вскоре к ним присоединились Арсений и Аленка. Пришли они с разных сторон и друг с другом общались отстраненно, будто бы отношения их окончательно разладились.

Ущербную луну затягивало в темноту, однако дальше облака не ползли, и небосвод все больше походил на драгоценную ткань из сокровищниц Муромцев. Небо тяжелело от звезд, наливалось сиянием, готовое прорваться сверкающим дождем.

Сева пришел в компании той девушки, которую Полина повстречала в лесу. Девушку звали Катей, своим добрым и простым лицом она сильно отличалась от всех предыдущих Севиных избранниц.

«Может, она ему и не девушка?» – подумала Полина, но тут же отбросила эту мысль, чтобы не напоминать самой себе ревнивую Анисью, которая до последнего отказывалась признавать чувства Севы к какой-нибудь колдунье.

Сам Сева не обратил на Полину никакого внимания, ничто в его движениях или взгляде не напоминало о той случайной сцене в лесу. Он придвинулся к Муромцу и принялся что-то ему рассказывать.

Так Полине было гораздо спокойнее. Лучше бы он не замечал ее, как она привыкла, и не делал ничего странного. Она давно во всем разобралась и объяснила себе, почему каждый раз Севины слова или действия ее волнуют. Оба они оказались связаны несколькими важными событиями: сначала Овражкин нашел ее на Купальскую ночь, потом она стала хранить его перо и помогать в обряде превращения в коршуна, после он участвовал в ее спасении из плена Старообрядцев. И каждый раз все происходило с легкой руки Муромца или по велению Ирвинга. Но не по собственному Севиному желанию и не по воле самой Полины. И это могло бы их сблизить, даже сдружить, но они слишком расходились характерами, да и говорить им было особо не о чем.

Все эти выводы прекрасно жили у Полины в голове, когда Сева скользил по ней равнодушным взглядом или молча проходил мимо. Но его редкие фразы, сказанные ей… То, как он нежно провел по ее руке, прежде чем вложить записку когда-то на балу в особняке Муромцев… То, как близко подошел к ней и положил ей в рот ягоду… Это выбивало из равновесия, не давало уснуть, а сны все были – сплошь патока да тягучий мед, наутро от них оставались ощущение горячего дыхания на коже, стук крови в висках и сладкая боль в животе.

Так пусть он лучше не глядит на нее. Пусть обнимает и целует эту Катю с милым, добрым лицом. Пусть влюбится в нее так, что всем это станет видно.

Но Сева не обращал внимания и на Катю. Казалось, он забыл о ее присутствии, как только пришел.

Над поляной поплыл аметистовый туман. Полина закуталась в шаль поплотнее. Пальцы стянули тонкую полоску кожуры с последнего горохового стручка, горошинки одна за одной высыпались в ладонь. Давно переспевшие, потерявшие сочность и налившиеся кисловатой твердостью, на вкус они напоминали об уходящем лете.

Маргарита дотронулась до серпа. Вот уже больше месяца она носила его на поясе каждый день. Серп и кожаный мешочек, подаренный Странником, стали ее постоянными талисманами. Серп Мары молчал. На прикосновения он никак не отзывался. Маргарита по совету Севы вновь замотала ручку плотной лентой из драконьей кожи, но символы, выгравированные на рукоятке, жгли ей руку, заставляли снова и снова тянуться к ним или вызывать в памяти их тускло-алое свечение.

Возможно, Маргарита оказалась лишь родственницей Мары, но не ее новым воплощением. И хоть бабушка говорила, что до Посвящения к серпу прикасаться бессмысленно, Маргарита ждала, что оружие отзовется, запульсирует в ее пальцах древней силой, подаст хоть какой-то признак жизни. Но этого не происходило. Ей захотелось с кем-нибудь еще раз все обсудить, но смотрела на нее только Марьяна Долгорукая, остальные же были заняты болтовней. Поймав Маргаритин взгляд, Марьяна тут же отвернулась.

Маргарита усмехнулась. В последнее время Марьяна часто таскалась за Митей. Возможно, он сам ее приглашал, хотя в это верилось с трудом. Представлялось, что маленькая Долгорукая решила показать всему свету, какая хорошая они все-таки пара. Сейчас они сидели рядом, но не тесно прижавшись, а даже не прикасаясь друг к другу. Митя и вовсе повернулся к друзьям и сидел к невесте почти спиной. Ей же оставалось только вести разговоры с верными подругами.