Жарким июньским днём по дачной улице двигалась группа подростков 15 – 16 лет. Впереди шли девчонки. Содержание их разговора невозможно было определить однозначно, темы перелетали от страничек в соцсетях к отстойным стрижкам и клёвым балеткам, потом маминым несправедливостям и так далее. Рядом с ними прыгала шестилетняя Алинка, счастливая тем, что мама заставила сестру Вику взять и её. Там, куда они шли, жила шестилетка Соня. По этому случаю Алинка нарядилась в футболку из коллекции «Хелло, Китти» и нацепила браслетик из серии «Винкс». Она то «грела уши», по выражению Вики, разговорами старших, то убегала за бабочками. Позади, на расстоянии нескольких метров, шагали ребята. Темы их разговоров держались дольше, сначала на «танчиках», потом – на байках, которыми увлекался Дэн (для посторонних – Даниил). Замыкал процессию длинный Игорь. Он был намного старше остальных, но ничего не имел против «молодняка» и Димона (для посторонних – Димы), к которому они шли на день рождения. В ушах Игоря были наушники, на пальце болтался пакет с коллективным подарком для именинника.
Заслышав голоса, Губенчиха заложила руку на поясницу и с трудом выпрямилась, чтобы поздороваться с идущими. Одетая по-домашнему в линялый сарафан и ситцевую панамку с мятыми полями, она выдергивала траву у забора. Но молодёжь прошла мимо, не обратив на неё внимания. Постояв с минуту и передохнув, Губенчиха снова согнулась над травой.
Сообщество, проживавшее на дачах круглый год, давно сложилось в подобие слободки. Сформировались «концы улиц», симпатии и антипатии, смешные прозвища. Валентина Ивановна Губанова принадлежала к дачным старожилам, её все знали и почему-то звали Губенчихой. Валентина Ивановна была в курсе и не обижалась.
Молодёжь тем временем вышла из улицы и вступила на пустошь. Дачные товарищества «Янтарь» и «Ранет» разделяло заросшее бурьяном и кустарником заброшенное поле, перерезанное в разных направлениях тропинками. Минут через двадцать компания снова шагала по дачной улочке, как вдруг Стас заорал:
– Ээээй, стойте! Куда мы пришли?!
Все прекратили болтать и остановились. Подростки с удивлением обнаружили, что снова идут там, где уже прошли. Справа был высокий забор из серого металлопрофиля, а слева старомодный штакетник Губенчихи. Стоя за заборчиком боком к ним, старуха стягивала седые волосы в пучок пушистой детской резинкой.
– Это всё вы, козы! Свернули где-то в поле, не глядя! – напустились Макс и Стасик на девчонок. Игорь сбросил наушники, огляделся, хмыкнул и снова их надел.
– Отстаньте, крайних нашли! Сами смотрите, куда идёте! – отбивались Оксанка, Яна и Вика. Переругиваясь, компания двинулась дальше. На середине поля действительно можно было заплутать, так как с обеих сторон дачи прикрывали деревья. Но ребята шагали уверенно, прекрасно зная дорогу. Однако, когда в «Янтаре» они вошли во вторую улицу, через квартал слева возник серый забор, а справа они увидели Губенчиху, по пояс стоявшую среди роскошных белых и сиреневых ирисов. Как они умудрились снова повернуть в «Ранет»? Поднялась такая ссора, что стало не до праздника. Однако звонок Димона немного остудил общий накал.
– Да, сейчас придём, просто заблудились немножко! – объяснял ему Дэн, – ага, очень смешно! Ничего мы не курили! Будем через пять минут!
Компания двинулась через поле. Шли с оглядкой назад, примечая расстояние. Вдруг девчонки разом завизжали. Парни рванули вперед. Тропа упиралась в свалку мусора, а перед ней на земле, распространяя зловоние, лежала дохлая чёрная кошка.
Ничего подобного здесь раньше не было. Значит, они действительно блуждали.
– Вика, я домой хочу! – захныкала Алинка.
– Никуда не пущу, не хватало тебе потеряться! – ответила Вика и взяла сестрёнку за руку. Макс и Дэн решили идти первыми, совещаясь, выбирали в бурьяне более протоптанные дорожки. Игорь, как страж, охранял арьергард. Вошли в «Янтарь» с какого-то дальнего угла и наугад свернули в узкую улочку, потом другую. Однако вместо участка Димона они снова увидели заплетённый повителью заборчик Губенчихи. За дровяным сараем мелькнул балахон хозяйки.
– Наваждение… – простонала Оксанка.
– Дурдом! – подтвердил Стас.
– Ну всё, с меня хватит! – рассердился Игорь. – Вы на этом поле чудес влево забираете, вот и ходим кругами. Теперь я пойду первым!
Он решительно отцепил наушники от телефона и сунул в карман. Процессия потянулась за ним. У Оксанки порозовели открытые плечи, а лямки от майки отпечатались светлыми полосками. Яна начинала прихрамывать. Ради мужской компании она надела мини-шортики и босоножки на высокой танкетке, чтобы ноги казались длиннее.
– Максик, можно на тебя опереться? – жалобно спросила она и, скинув босоножку, продемонстрировала волдырь на мизинце. Макс галантно подставил локоть.
Впереди над кустарниками замелькала чья-то голова. Игорь решил на всякий случай спросить у встречного, правильно ли они идут. Но на тропинку вышел незнакомец с такой злой и уродливой рожей, что ребята разминулись с ним в гробовом молчании, а Алинка даже спряталась за Вику. С нехорошим предчувствием они достигли улицы, оказавшейся ТОЙ САМОЙ. Жара сделала её безлюдной и только Губенчиха разгуливала по своей даче. По странной оптической иллюзии она казалась очень отдалённой, как будто её участок углубился метров на сто.
Оксанка первая кинулась к забору и начала кричать:
– Здравствуйте!… Здравствуйте!…
– Здравствуйте! Подойдите к нам, пожалуйста! – остальные, выстроившись вдоль забора, кричали и махали руками, чтобы привлечь внимание старухи. Губенчиха прохаживалась в каком-то пиратском наряде: огромных полосатых шортах и чёрной растянутой футболке. Однако никому её фигура не показалась комичной. Все с напряженным вниманием следили, как она развернулась и медленно приближалась к ним, тяжело переставляя кривые ноги в розовых пластиковых тапках.
– Тётя Валя, здравствуйте! – Вика вдруг вспомнила имя старухи, – Подскажите нам, пожалуйста, как пройти в «Янтарь»?
Губенчиха поочередно осмотрела всех блёклыми голубыми глазками, особо задержавшись на усталой, красной от жары мордашке Алинки. Покряхтела, прочищая горло и повернувшись боком, перенесла через штакетник загорелую руку с дубовой полусогнутой ладонью.
– Да вон туда, по тропке ступайте! – махнула она в знакомом направлении.
Компания, словно узнав великую истину, послушно двинулась в путь. Замыкающий Игорь, почувствовав взгляд Губенчихи, обернулся и запинаясь сказал:
– Спасибо, тётя Валя, до свиданья!
Губенчиха кивнула, оставаясь неподвижно стоять.
– Ну, наконец-то! – закричал Димон ехидным голосом. – Не прошло и полгода!
В ожидании гостей он сидел на перилах веранды. Истомленные зноем путники один за другим входили в калитку. К Алинке радостно подбежала Соня. Её платьице украшала аппликация Совуньи из «Смешариков».
Ребята торопливо наливали себе соки и минеральную воду, наперебой описывая происшествие. Бабушка Димы вынесла на веранду блюдо с крупной клубникой и осталась стоять, слушая сумбурный рассказ.
– Это вас Губенчиха водила, – осуждающе произнесла она. – А вообще – надо здороваться со старшими!
Утром, до школы, Борька часто шел помогать матери. Наталья ещё дома натягивала на пальто синий рабочий халат, а ноги в рыжих стоптанных туфлях вставляла в неглубокие калоши, потому что даже в сухую погоду ей попадались грязноватые места. Ранними малолюдными кварталами они быстро доходили до конторы, во дворе которой всегда уже кто-нибудь сидел. Борька с мамой здоровались с сотрудниками и Наталья заходила в свою дверь, а Борька – в свою. Там за стойкой старичок Никитич приветствовал его рукопожатием, называл «наш человек» и вручал ведерко с клейстером и мочальной кистью. Наталья из своей двери выносила высокий брезентовый мешок с лямками, в котором туго стояли рулоны афиш и газет. Нагруженные, они выходили на улицу и начинали привычный маршрут. Борька обожал свои деловые походы с матерью и знал, что друзья-мальчишки завидуют ему.
Наталья обходила подопечные кварталы, ловко и аккуратно наклеивала афиши на фанерные щиты на стенах, заборах, где-то счищала старые, меняла номера газет в стеклянных витринах. Борьке она не разрешала мазать клеем, только подносить – потому что он был без халата, а одёжку надо беречь. Прохожих становилось всё больше, иногда их окружала толпа и начинала сразу читать газеты, мешая спокойно отойти, и Борька боялся выпачкать кого-нибудь своим ведерком.
Когда шли по одной из центральных улиц, Борька поднимал голову и смотрел на каменный щит на крыше старинного двухэтажного дома с колоннами. Что было раньше на щите – неизвестно, а теперь красовались привычный серп и молот. Но сверху щита чуднó торчал маленький рыцарский шлем, принимаемый Борькой за шлем водолаза. В свое время рабочие видимо, посчитали так же и не сбили его. И хотя всё было забелено известкой, Борьке всегда представлялся этот щит цветным. Однажды он неожиданно сказал:
– Мама, а я раньше жил в этом доме!
Наталья усмехнулась: – Нет, мы тут никогда не жили. Это не жилой дом, здесь учреждение.
– Нет, я тут жил! – настойчиво повторил Борька и добавил растерянно, – раньше жил, до тебя…
Наталья покосилась на сына, поправила мешок с афишами за спиной и ответила, чтобы не фантазировал. Следующий квартал занимал скверик, на углу которого, под столбом с круглыми часами, стоял восьмигранный киоск Горсправки. В нём работала их соседка, Оленька. Оля и Наталья были почти ровесницами, но грузная и круглолицая Наталья выглядела намного старше. Со вздохом она говорила, что у Оленьки чистая и легкая работа – вот и не устаёт за день. Они дружили с соседкой и, проходя мимо, всегда махали ей рукой. Оленька сидела внутри красивая, в кремовой блузе с галстуком и если клиентов не было – весело махала в ответ. Но сейчас в окошко киоска заглядывал милиционер, своей головой в остроконечном суконном шлеме он полностью загораживал Олю. Это был Олин кавалер, Пётр, часто дежуривший неподалеку.
Свернули к Кооперативному рынку. Тут в воротах всегда была толкотня, а дальше к забору непросыхающая вонючая лужа. Наталья забрала клейстер у сына и пошла клеить на забор афишу, а Борька встал в очередь к синему ларьку Главфруктводы. Когда наконец подошла его очередь, Наталья как раз вернулась из лужи и они выпили пополам стакан холодной вишневой газировки.
Подошли к трамвайной остановке. Быстро вдвоём успели поменять газеты в витринке, протолкались к подошедшему красному трамваю и поехали в «любимое место». Трамвай громыхал сначала по шумной и людной улице, затем свернул в узкую, унылую, сплошь из серых дощатых заборов и старых домишек. На небольшой площади, мощёной булыжником, вышли и пошли вдоль каменного облупленного здания, с забитыми досками окнами. Борька вспомнил, что это вроде какой-то склад, но почему-то вслух сказал:
– И не склад это вовсе, а казармы Арзамасского полка.
Но мама не ответила, скинула на землю мешок и стала раскручивать большое объявление о скачках. Перед несомненно древним зданием склада сохранилась круглая дореволюционная тумба, на которую тоже надо было клеить афиши. Закончив дело, они прошли ещё метров сто. Тут из убогой улочки открывался чудесный вид на простор. Город закончился, вниз круто сбегал откос и вдали, всегда освещенные, лежали луга, петляли тропинки, кое-где темнели деревья, а на небольшом холме сиротливо торчала разрушенная церковка. Борька с мамой всегда доходили до края улочки и смотрели отсюда вдаль, они называли это «любимым местом». Борька протянул руку в сторону далёкой церквушки и проговорил:
– Церковь целителя Пантелеймона, там ещё икона святого Антипы, которому от зубной боли молятся.
– Какая ещё икона, церковь заброшена давно, что ты врёшь всё! – возмутилась Наталья.
– Нет, я знаю, туда все ходили к Антипе, от зубов молить. Тут большой сад был, помещица Каткова жила, добрая такая. Домик у неё был каменный и пруд.
– Ну хватит! – оборвала его Наталья, – чего несешь небылицы, откуда тебе знать-то!
– А вот и знаю, я был тут, ходил раньше! – сказал Борька и осёкся. Они посмотрели друг на друга удивленно, и Борька тише повторил: – я знаю…
Наталья пристально оглядела своего девятилетнего сына, щуплого, немного лопоухого, с детской ровной чёлкой на лбу. По его лицу она поняла, что он говорит правду или верит тому, что говорит. Похолодев в душе от непонятных слов Борьки, она быстро взяла его за руку и повела к трамваю: – Боря, через час в школу, поезжай домой уже, поешь.
Благополучно посадив его на трамвай, Наталья подхватила полегчавший мешок и ведёрко и продолжила свой обход.
Однако на следующий день странности возобновились. Когда Наталья на людном перекрестке намазывала клейстером доску под плакат «Враги третьей пятилетки», Борька отошел подальше и крикнул матери, показывая на другую сторону улицы:
– И не торгсин это вовсе, а дом губернского прокурора Сташкевича!
Несколько человек оглянулось, а один мужчина присвистнул: ну ты, малец, даёшь!
И началось! Шагая рядом, сын неожиданно сообщал, что тут было монастырское подворье, тут вместо одного дома стоял другой, тут жили какие-то господа… Прохожие косились, Наталья шикала. Боря тёр лицо, мотал головой, иногда начинал озираться, словно не узнавал место. Худшее случилось перед домом с рыцарским щитом. Сын буквально повис на Наталье, умоляя зайти в этот дом, где он когда-то жил. Ей ничего не стоило отшвырнуть мальчишку, дать хорошего подзатыльника… но она увидела его глаза.
В них стояли слёзы. Лицо побледнело, пальцы цепко тянули рукав синего халата. Боря даже дрожал.
Наталья глянула на вывеску учреждения: Райхлебпродукт. Не весть что, зайду! – решила она и стала подниматься по ступеням. Но Борька затряс её руку: – Сюда нельзя, это господское крыльцо! Надо с чёрной лестницы!
Наталья уже открывала тяжелую дверь и сын робко прошел следом. Внутри они оказались в просторном вестибюле, прямо перед столиком вахтёра.
– Вы куда, гражданка? – поднялся строго усатый дядька в черной гимнастерке.
– А можно я тут вам объявление повешу? – находчиво предложила Наталья, – вот скачки будут в воскресенье, на старом ипподроме.
– Это можно, – подобрел вахтёр, – наш директор на скачки ездит.
Он подвёл Наталью к стене и помог закрепить большую афишу. Борька в это время медленно шагал по вестибюлю, поворачиваясь во все стороны.
– Это аванзал, – сказал он громко, – а где зеркала?
– Зеркал тут и не было, – возразил вахтёр, – ты что-то путаешь.
Наталья подхватила свой мешок, Борьку (пока он ещё что-нибудь не ляпнул) и поспешила на улицу. Сын укоризненно бубнил: – зачем с парадного крыльца зашли? Надо со двора, с черного хода, там за стеной в цветочках есть черный коридор…
– Чего опять выдумываешь? – пыталась остановить его Наталья.
– Я правду говорю! У меня в голове такие облачки лопаются, такие маленькие, как ватки… И я вспоминаю… – Борька водил в воздухе руками, пытаясь объяснить, но вдруг с силой стукнул себя по голове: – ууу, мозги чешутся, как червяки завелись!
«Плохо дело, Борька заговаривается», – тревожно думала Наталья, таща его за собой. Вот и скверик. Перед Горсправкой снова маячил Пётр. Но Наталья решительно поставила рядом мешок и заглянула в окошко:
– Оленька, беда! Борька бредит наяву, а температуры нету! Говорит странное, мерещится ему всякое… Как сумасшедший!
Оля испуганно приподнялась к Наталье, Пётр шагнул ближе и тоже наклонился послушать и Наталья торопливо начала рассказывать. До Борьки слова не долетали, он стоял за спиной Петра и уважительно разглядывал его широкие галифе, спину с перекрещенными ремнями и кожаную планшетку на боку. Взрослые поочередно оглядывались на него, щупали лоб и снова шушукались.
О проекте
О подписке