– Конечно, – отозвалась я и без пауз, не давая ему оценить обстановку, со всей возможной силой пихнула в его сторону мощную волну воздуха. Удар попал в грудь, заставил насмешливого противника закашляться. Я проворно подскочила и сделала идеально красивый бросок через плечо, в котором немедленно что-то хрустнуло (надеюсь, не кости). Илай распластался на лопатках и изумленно уставился на меня снизу-вверх.

– Превосходно, Эден! – раздалась похвала магистра. – Я-то думал, вы так и будете обжиматься. Форстад, как лежится? Земля на задницу не давит?

Самомнение ему давит! На мозг.

– Готов продолжить? – вежливо спросила я, склонившись к поверженному противнику. – Или нужно к лекарю?

– Ведьма! – почти восхищенно усмехнулся он.

– Придурок.

Дружеский обмен «любезностями» остановил переливчатый сигнал, который ненавязчиво разлетелся по полигону и оповестил о завершении занятия.

Но победу под звучащие в голове фанфары я праздновала недолго. Ближе к вечеру стало ясно, что к лекарю надо бы мне самой. Плечо, не выдержавшее веса Форстада, нешуточно разболелось. Мысленно проклиная ненавистную боевую магию, вместо столовой, где меня уже поджидали занявшие столик девчонки, я поплелась к лекарю.

В лазарете оказалось неожиданно людно. Раздраженная сестра милосердия в съехавшем на затылок чепце пыталась выставить в коридор взволнованных старшекурсников:

– Господа алхимики, покиньте помещение!

Господа алхимики стояли стеной и не позволяли прорваться к лекарю. Видимо, судьба приятеля их ужасно волновала. Тут сестра заметила меня, переминающуюся с ноги на ногу возле побеленной стены, и немедленно спросила, видимо, воспользовавшись шансом спастись от навязчивых посетителей:

– А у вас что?

– У меня плечо, – немедленно выступила я вперед.

– Боевая магия? – выказала женщина неожиданную осведомленность. – Идем!

Она вела меня по длинному коридору, сочно пахнущему валерьяновым корнем и притирками от боли, и беспрестанно ворчала:

– Наварят на своих атанорах всякой гадости, налакаются все вместе… Каждый божий день кого-нибудь под локотки приводят, а потом ходят проверять – не издох ли? Отчислять таких надо! Так ведь нет, декан заступается. Говорит, алхимики учатся на своих ошибках. А нам что делать? У этого, который на ошибке сейчас поучился, половину лица перекосило и язык почернел…

Я мудро помалкивала, давая сестре выплеснуть раздражение, и скромно семенила рядышком, но мысленно решила, что когда-то ее выперли с факультета алхимии Дартмурта. Она против желания поступила в лекарское училище, а теперь ненавидела всех алхимиков разом, даже если бедняги из любви к науке и алкоголю (никаких сомнений, что в продегустированном эликсире он имелся) страдали в лазарете.

– Ждите здесь. – Сестра указала на раскрытую дверь. – Господин лекарь сейчас подойдет.

Поблагодарив, я вошла в тесную палату с четырьмя узкими койками, разделенными пологами из длинных белых простыней. Все занавески, кроме скрывающей кровать возле стены, были аккуратно подвязаны полосами перевязочной ткани. Видимо, в палате лежал пациент. Стараясь его не потревожить, я тихонечко присела на одну из коек со сложенным в изножье постельным бельем и принялась ждать лекаря.

В глухой тишине было слышно, как в коридоре что-то разбилось. Мимо открытой двери на костылях проковылял бледный тип с перебинтованной ногой. Неожиданно за занавеской раздались подозрительные звуки, точно кто-то возился на койке. И этот кто-то явно не переворачивался с бока на бок! Прозвучал смачный чмок, а следом тихий болезненный стон.

– Ой, котик, – зашептал манерный девичий голосок. – Очень болит?

У меня поползли на лоб брови. Невольно я оглянулась через плечо на расправленный полог. Скрытая от посторонних глаз кровать подозрительно скрипнула, прозвучало сдавленное женское хихиканье. Божечки, как они на узкой койке-то поместились и еще никто не впечатал пятую точку в каменный пол?

Никогда не относилась к сторонникам теории, что нежные лобзания и страстные притирания исцеляют любые хвори. Лечиться надо травяными настойками, аптекарскими порошками и алхимическими эликсирами. Точка.

– А до общаги потерпеть вера не позволяет? – громко проговорила я, давая понять, что в палате вообще-то людно и имеются свидетели оживляющих – кхм – телесных манипуляций.

Товарищи за занавеской немедленно притихли. Видимо, осознавать, что кто-то невольно подслушивает процесс «исцеления» было неприятно.

– Догогуша, что у вас случилось? – вошел в комнату невысокий лекарь с глазами неестественного бирюзового цвета, характерного для всех отмеченных даром исцеления магов. На макушке блестела задорная лысина, обрамленная густыми седыми волосами, словно ромашковая середка в белых лепестках.

– Плечо повредила, – выдавила я измученную улыбку, стараясь не думать о тех двоих за пологом.

– Какое счастье, что вы всего лишь с плечом, а не с выпитым эликсигом от наших недоученных алхимиков, – проворковал лекарь. Его интеллигентная картавость немедленно вызывала симпатию.

Пока он сетовал, что магистр Гариф сегодня как-то по-особенному злобствовал, я распутала завязки на блузке и спустила широкий ворот с травмированного плеча. Прохладные пальцы лекаря быстро ощупали ноющий сустав. Неожиданно глаза эскулапа вспыхнули зеленоватым светом, делая его похожим на рейнсверского демона-крикуна, и у меня по коже пробежали колючие магические искры. Глубокая ноющая боль отступила.

– Пошевелите гукой, – попросил лекарь.

Послушно подняла руку, повела плечом, не испытывая ни малейшего дискомфорта.

– Очень хогошо, – кивнул он. – Ночью будете спать спокойно, но ушиб поболит, и пгидется погастигаться снадобьем. Я вам выпишу освобождение от боевой магии на половину декады, а пгитигку возьмете у сестгы.

– Благодарю, господин лекарь.

Он отошел от меня и со словами: «Как ваши гёбга, молодой человек?» – резко отодвинул занавеску, скрывающую страстную парочку. Невольно я оглянулась. На узком матрасе возлежал растрепанный Форстад с перевязанным торсом, а в его бок испуганно втискивалась взлохмаченная блондинка в задранном до коленок платье.

И даже не знаю, почему наличие в лазарете белобрысого придурка в обнимку с подружкой меня вообще не удивило, но в душе шевельнулось какое-то незнакомое, но ужасно неприятное чувство, как будто коготком царапнули.

– Похоже, с гёбгами у вас полный погядок, как и со всем, что ниже, – не без ехидства заключил лекарь. – На что жалуется девушка?

На отсутствие щепетильности!

Я издевательски фыркнула и, на ходу завязывая ворот блузы, вышла в коридор.

– Господин лекарь, я всего лишь пришла проведать друга, – раздался неуверенный манерный голосок блондинки.

– Вижу, что успешно, – насмешливо отозвался тот.

Покинуть лечебницу быстрее сладкой парочки не удалось – сестра милосердия велела ждать, когда она напишет свиток с освобождением. Пока я послушно подпирала стену, Илая отпустили с миром. Вернее, с подружкой в помятом платье. При виде меня она вцепилась в локоть белобрысого тонкими пальчиками с розовыми коготками – кхм – ноготками, словно боялась сверзиться на пол. Не иначе как от счастья.

К слову, я упоминала, что после того злосчастного поцелуя абсолютно все считали, будто столичная прынцесса меня бросил? Даже Матильда! С дружескими откровенностями у меня всегда было туго, но пришлось себя переселить и рассказать историю от начала до конца. Подозреваю, она все равно посчитала, что я лукавлю или замалчиваю пикантные подробности, но над аферой с брюками хохотала долго и громко. На всю библиотеку. Нас чуть не выставили из читального зала за нарушение порядка.

Некоторое время в обоюдном суровом молчании мы дружно дожидались появления сестры милосердия. Илай изредка морщился и не замечал, как инстинктивно потирал грудь. Вряд ли он пришлепал бы в лазарет, да еще с группой поддержки, если бы нормально дышал после моей фееричной победы в поединке. Я хотела снизойти и спросить, насколько сильно у него помяты ребра, но только открыла рот, как болонка – ой! – блондинка презрительно тявкнула – боги! – фыркнула:

– На что уставилась?

Почему люди вечно на корню подрубают мои светлые порывы быть милой? Невозможно пропустить выпад и не припомнить давнюю историю с плохо закончившими подружками Форстада. В смысле закончившими непотребной потасовкой посреди школьной столовой. Когда новое трио «возлюбленных» устроит бой посреди академии, а он случится непременно, адепты наверняка организуют тотализатор. Хотелось бы с уверенностью знать, на кого ставить. Глядишь, денег на методичку подзаработаю.

– Волосы у тебя красивые, – вздохнула я. – Скажи, очень крепкие?

Она испуганно провела ладошкой по взлохмаченной шевелюре, попыталась содрать съехавшую на ухо заколку с драгоценными камнями, но, запутав застежку, огрызнулась:

– Нормальные!

– Ну ладно, как скажешь.

Богатый опыт работы в тетушкиной таверне доказывал: в искусстве говорить гадости самое главное – вовремя остановиться и красиво раствориться в тумане или юркнуть за спину сурового вышибалы, иначе можно нарваться на драку. Но если в лазарете наколдовать туман, то недолго до конца полугодия поселиться в архиве и все свободное время расставлять в алфавитном порядке папки, а когда они закончатся, пойти на второй круг. Да и здоровяка, готового меня защитить от взбешенной болонки, в смысле блондинки, тоже не имелось, а жертву с травмированным плечом она наверняка легко покусает. Желающие выдрать ей хвост найдутся и без меня! Не сейчас и не завтра, но позже наверняка.

В общем, в кои веки я прикусила язык и представила, что губы зашиты, но в подружке Форстада вдруг заснул инстинкт самосохранения.

– И знаешь… – в мирной тишине неожиданно выпалила она, – завидуй в сторонке молча!

– Да я в своей сторонке не завидую, а соболезную, – отпарировала больше по инерции, чем от желания поцапаться.

– Котик… – сдавленно всхлипнула девица. Божечки, столичный театр на Каменной отдыхает, а его владелец рыдает горючими слезами!

– Эден… – с многозначительной интонацией встрял в «разговор двух девочек» Илай. Согласна, глупо в первую декаду отношений, когда притяжение сильно, а лобзания горячи, позволять кому-то, особенно фальшивой бывшей, обижать новую подружку – еще пригодится для приятных глупостей.

– А? – мило улыбнулась я.

– Не будь ведьмой.

– Слушаюсь и повинуюсь, ваше высочество. – Хотела для пущего артистизма поклониться, но наконец вынесли мое освобождение и флакончик с согревающей растиркой, на пробке которого была прицеплена бумажка с указаниями по правильному использованию. Начиналась она с пункта: «Наружное средство! Запрещено к употреблению внутрь даже алхимикам!» Я не растворилась в тумане, а просто ушла из лазарета, но очень вовремя – сердитая помощница лекаря принялась чихвостить озабоченную парочку.

Когда я добралась до столовой, ужин подходил к концу и народу оставалось немного. Стойка раздачи, разоренная оравой голодных адептов, разнообразием уже не радовала. Многие емкости, сохранявшие еду теплой с помощью магии, опустели, а парочка чанов и вовсе демонстрировала выскобленные днища. Даже пригорелости отчистили рейнсверские троглодиты! Особенно умилял пяток надкусанных пирожков с неопознанной начинкой на большом медном блюде. Не знаю, кто из ребят жил по принципу «не съем, так надкусаю», но хотелось из вредности пожелать, чтобы начинка ему не пошла впрок. Нетронутой осталась рыбная похлебка, но, как показывал опыт, если кастрюля не была хотя бы ополовинена, то лучше поберечься и не снимать пробу.