Автор не пропагандирует, не старается сделать БДСМ популярным, не предлагает пробовать на себе.

Не вся жизнь – Тема. И в то же время Тема – почти вся жизнь, как бы странно это ни звучало. Семь восьмых меня и моего времени принадлежит этому, так случилось. Именно Тема позволяет мне забыть все, что я хотела бы забыть, и – жить. Просто жить.

«Мари как «Nokia 3310» – неубиваемая совершенно».

Уже не вспомню сейчас, кто сказал Олегу эту фразу, явно же кто-то из «наших», но вот кто конкретно – не знаю. Однако, кто бы он ни был, оказался прав – я действительно как эта старенькая модель мобильного телефона, что бы ни случилось – выплываю, выгребаю, встаю, иду дальше, хотя на это у меня давно уже нет сил. Жить на морально-волевых, безусловно, красиво, но так утомительно…

С тех пор, как Олег взял в свои руки все, что касается моего лечения, я больше не имею права голоса и не обсуждаю это с ним. Вернее, не обсуждает он, просто ставит перед фактом, а мне остается только принимать это как факт, как закон. Не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, потому что внутренне я все равно не согласна, все равно сопротивляюсь. А лечиться без желания и без веры в результат, как известно, нет никакого толка. Но заставить меня верить Олег, разумеется, не может – есть хоть что-то, над чем он не властен. Мне становится все хуже, я пока еще могу это скрыть от него, но всему приходит конец, и я это прекрасно понимаю.

На фоне этого всего как-то притих Денис, и это просто чудо. Да, он периодически приходит к Олегу, когда я там, но ведет себя совершенно иначе – не старается меня уколоть, вывести на эмоции, причинить какой-то дискомфорт. Но все время смотрит на меня таким взглядом, словно видит, каким будет конец, и от этого мне всегда становится не по себе, хотя смерти я не боюсь уже давно – привыкла к этой мысли и перестала бояться и нагнетать. Надо сказать, стало намного легче.

В Москву ехать я не хотела – вот честное слово, ничто так не выматывает меня, как необходимость лечения, которое уже не помогает. Я искренне считаю это пустой тратой сил, времени и денег. И время тут – главный аргумент, потому что никто не знает, сколько еще мне осталось, чтобы вот так его разбазаривать. Но – теперь у меня нет права голоса, а потому ровно за два дня до отлета мой Верхний звонит и сообщает время и номер рейса, а также адрес квартиры. Сам он улетит завтра, ему нужно с кем-то встретиться, в новых условиях приходится перестраивать всю логистику поставок, и Олег бьется с этим вот уже месяц.

– Я тебя встречу в Домодедово, – говорит он, и я вполне резонно возражаю:

– Зачем? Специально туда ехать, ждать – к чему? Я отлично доберусь в Москву сама, встреть меня на вокзале, и все.

О, чудо – Олег соглашается и встречает меня на Павелецком. В Москве лепит мокрый снег, я, совершенно наплевав на то, как выгляжу, повязываю на голову прозорливо прихваченную шаль, больше похожую на тонкий клетчатый плед. Мне действительно плевать на внешний вид – а простудиться нельзя. Олег стряхивает с бритой головы ложащиеся снежные хлопья, поднимает воротник пальто:

– Вот же черт… сейчас вымокну весь, а мне нужно еще в одно место съездить по-быстрому.

Он ловит такси, и через пять минут мы уже стоим у подъезда большого сталинского дома на острове, недалеко от военного комиссариата. Здесь всего одна улица и две набережные, очень спокойно, тихо – вроде как и не центр. Квартира высоко, из окна – вид на реку. Красотища…

Я с вожделением посматриваю на огромную кровать с коваными спинками, но, к сожалению, мне тоже нужно идти – врач ждет на анализы, чтобы завтра уже можно было начать лечение. Это значит, что попутно мне еще поставят порт для капельницы.

– Ты вернешься раньше меня, я там доставку заказал к половине восьмого, потерпи, не ложись, хорошо? – просит Олег, поправляя воротник моего пальто. – Я постараюсь как можно быстрее вернуться.

– Ты занимайся делами спокойно, я справлюсь.

– Справишься ты, – вздыхает Олег, и я вдруг понимаю – он снял эту квартиру специально, потому что она довольно далеко от дома, где живет Лялька, и я не стану ходить туда слишком часто – в темноте плоховато вижу и возвращаться одна не смогу. Но я и без таких предосторожностей не собиралась бывать у Ляльки.

Из больницы возвращаюсь измотанная, под правой ключицей – заклейка, там установлена система для введения лекарств. Очень хочу спать, но нужно дождаться Олега и доставку.

Забираюсь на подоконник с сигаретой и чашкой кофе – этим Олег запасся. Какой кайф… снег прекратился, река покрыта рябью от ветра, по набережной вдоль парапета бежит мужчина в спортивном костюме, а в скверике под окнами гуляют две пожилые дамы с собаками – дворнягой и курцхааром, обе псины в комбинезонах. И все здесь как-то неспешно, словно и не Москва это вовсе – с ее бешеным ритмом, от которого я обычно устаю уже в первый день.

Олег приезжает около девяти, я успела приготовить ужин и накрыть стол.

– Ты устала? – с порога спрашивает он, сбрасывая пальто на вешалку в шкаф.

– От чего? Я успела полежать немного.

– А чем у нас пахнет?

– Мой руки, ужином у нас пахнет.

Олег смеется и скрывается в ванной, откуда выходит уже в пижамных брюках и шерстяных носках:

– Что-то я перемерз сегодня.

– Я тебе сейчас чаю сделаю с лимоном, – но он мягко удерживает меня за столом:

– Потом, Мари, все потом. Посиди со мной.

– Ты какой-то странный сегодня, – замечаю я, протягивая ему салатник и ложку. – Все в порядке?

– Да. Дела лучше, чем я рассчитывал.

– Тогда – что?

– А что? – он поднимает на меня глаза и делает непонимающее выражение лица.

– Олег! Я с тобой тоже не вчера познакомилась. Что происходит?

– Не знаю, Мари. Мне не нравится этот город. Вернее, то, как он на тебя влияет. Ты становишься депрессивной.

– Можно подумать, дома я постоянно весела как канарейка…

– Не как канарейка, а хотя бы иногда улыбаешься. Здесь же… у меня такое чувство, словно, не будь меня рядом, ты бы постоянно плакала.

Ну, вот как он это умеет? Откуда он знает, что чаще всего именно так и происходит? Когда я в Москве одна, то большую часть времени действительно плачу. Мне в этом городе больно все – и дело даже не в районе проживания. Куда бы я не поехала, боль не отпускает, не становится меньше. Но я вынуждена ездить сюда – пока еще вынуждена…

– Что ты молчишь, Мари? Я не прав?

– Ты сам знаешь, что прав. Но от этой твоей правоты только хуже. Мне начинает казаться, что ничего не закончилось, и я по-прежнему изменяю тебе – с ней. А мне, может, впервые в жизни не наплевать на чьи-то чувства.

– На мои? – уточняет он с улыбкой. – Да ты растешь, Мари.

– Я старею.

– Глупости не говори. Ты просто становишься мягче, вот и все.

– И, вот уж поверь, мне от этого совершенно некомфортно.

– Даже не сомневаюсь, – смеется Олег. – Ты ж у меня железная. Ладно, Мари, зря я этот разговор завел. Давай ужинать.

Ночью я вдруг просыпаюсь от ужасного ощущения пустоты, шарю по кровати рукой и понимаю, что Олега нет. Вскакиваю и вижу, что он сидит на подоконнике, закинув на него ногу, и курит, глядя на реку. На мое движение поворачивается:

– Ты что, Мари? Спи, еще очень рано.

– А ты?

– А я вот уснуть не могу. Не хочу оставлять тебя.

Завтра ему нужно улететь на несколько дней в один из сибирских городов, я об этом забыла совершенно, а он вот сидит и думает.

Выбираюсь из постели, подхожу к Олегу и обнимаю его:

– Ну, что ты… я ведь не маленькая и не первый раз здесь. Все будет хорошо. Ты должен заниматься делами, Олег, потому что за тебя никто этого не сделает. Ты не можешь вечно откладывать все из-за меня. Слетаешь, решишь вопросы, вернешься – куда я денусь-то?

Он гладит меня по волосам и рассеянно смотрит в окно:

– В этом городе может произойти все, что угодно.

– Не со мной, – произношу я твердо. – Больше – не со мной, я обещаю.

Олег грустно улыбается, треплет мои волосы и гасит в пепельнице окурок:

– Все, Мари, пойдем немного подремлем, тебе тоже скоро вставать.

Эти две недели оказались абсолютным счастьем, и даже курс «химии» не смог этого нарушить. Олег отсутствует три дня, звонит мне по нескольку раз и все время сокрушается, что я осталась одна, хоть он и обещал, что будет рядом.

– Ну, что ты мог поделать? Это работа. Ничего, я справляюсь, не волнуйся.

– Я прилечу завтра первым возможным рейсом, – обещает он. – Продержишься?

– Ты шутишь? До этого же как-то справлялась.

– Мари, я не хочу знать, что было до этого.

– Все, молчу.

– Виделись?

– Да. Недолго и очень бестолково.

– Боюсь догадаться.

– Олег… ты меня разочаровываешь. Такое впечатление, что ты не уверен в себе, – говорю раздраженно, вытряхивая из пачки очередную сигарету. -Это ведь ты говорил – я знал, что ты вернешься. Я вернулась, все закончилось.

– Не обращай внимания, Мари, я тут совсем головой поехал – все валится. Не думал, что возникнет столько проблем с этим контрактом, уже не рад, что связался. Вот и дергаюсь уже по любому поводу, даже если его и нет вовсе.

– Ты запомни – я отрезаю обычно резко. Меня можно долго изводить, дергать за нитки, манипулировать – ну, вот как она это делает. Но в одно утро я открываю глаза – и все. На меня больше не действуют ни слезы, ни претензии, ни упреки. Я просто становлюсь внутри свободна от человека и его проблем. Да – могу общаться, но близко уже никогда не подпущу. Она давно уже ничего обо мне не знает. Совсем ничего, понимаешь? Но пока это еще больно – когда человек, бывший тебе близким, перестает знать о тебе хоть что-то глубже, чем остальные. Но я это переживу, ты ведь знаешь.

– Все, малыш, не развивай, я слышу слезы в голосе, – прерывает Олег. – Не хочу, чтобы ты плакала.

– А я не буду.

– Как у вас погода?

– Не поверишь – тут все снегом завалило, нехилый такой апрель, да?

За ночь действительно выпал снег, его столько, как даже у нас в Сибири в этом году не было – утром я едва добралась через двор до такси, проваливаясь в сугробы выше щиколотки. К вечеру эта радость начала таять, и стало еще хуже – под верхней коркой образовались лужи, глубину которых оценить взглядом оказалось совершенно невозможно. В результате я провалилась в такую лужу, зачерпнув полные ботинки и вымочив джинсы до колена.

– Ты смотри там, скользко, наверное?