Любопытно, что накануне вероломного нападения на страну два немецких солдата-перебежчика сообщили пограничникам о готовящемся нападении и даже назвали день и час. Их сообщению не вняли. В ближайшие леса были заброшены диверсанты в форме командиров Красной армии и работников милиции, которые ожидали сигнала по рации о начале наступления немецких войск. В результате воскресный день 22 июня стал трагическим днём. Некоторые части были захвачены прямо в казармах. Самолёты не поднялись с аэродромов – так и остались стоять под брезентами.

Разрозненные и разбитые части оказывали упорное сопротивление. Бились до последнего патрона, цепляясь за каждый клочок родной земли, за каждый обугленный разрушенный дом, за каждую стёжку-дорожку. Они были стиснуты со всех сторон, их обстреливали дальнобойными орудиями, не хватало винтовок, автоматов, гранат… Город был разбужен страшным грохотом, воем, взрывами авиабомб, гулом самолётов, лязгом и скрежетом танков.

Сначала шли танки, за ними – полосатые бронетранспортёры, грузовики с пехотой, дальше – мотоциклисты. Опьянённые шнапсом, кровью, ослеплённые первым успехом, они надвигались, как саранча, встречая яростное сопротивление русских. С севера через Гродно и с юга от Бреста спешно отходили разрозненные части, бежали от громовых раскатов орудийной пальбы, от разрывов снарядов и бомб, от грохота и гула. Страшное беспорядочное движение воцарилось на дорогах.

Когда проиграли боевую тревогу, роты построились. По приказу командиров бойцы стали выносить со складов ящики с гранатами, коробки с запалами. На Минском шоссе колонна влилась в общий поток. Над дорогой висела густая едкая пыль.

Полковник Орбит, шедший во главе отряда, часто уходил вперёд, выискивал на краю леса холм или бугорок и, поднявшись на него, всматривался в даль. На заходе солнца он рассмотрел за ржаным полем деревеньку, где люди сновали от одной избы до другой. Приказав отряду отдохнуть, отправил в ту сторону разведчиков и, пока они ползли, не отрывал от них глаз. Вернувшись, солдаты доложили, что в деревне встала какая-то волжская часть. Орбит решил вести отряд на соединение с ней, поскольку сам плохо ориентировался в лесах и болотистых местах, терял время на обход.

Небольшую деревеньку окружали подводы, крытые полуторки, пушки, прочая техника. На крайних избах были вывешены флаги Красного Креста. С санитарных тачанок сгружали раненых. У колодца толпились усталые и небритые бойцы с фляжками и котелками. С жадностью пили воду, а затем, отойдя в сторонку, раздевались по пояс и поливали друг друга водой из ведра. Другие, подложив под голову скатку шинели и прикрыв лицо фуражкой, спали прямо под плетнём. Кое-кто бодрствовал, Яковлев прислушался к их разговору.

– Что я могу сделать с трёхлинейкой, когда фриц шпарит из автомата?

– Если б этих трёхлинеек каждому хватало, а то ждёшь, пока сосед выстрелит да передаст тебе. Пока прицелишься, тебя фриц и уложит.

– Нет, братцы, – вступил в разговор кубанец, – я думаю, наша винтовка не хуже немецкого автомата, у него огонь бесприцельный, рассекающий. А в рукопашной я одним прикладом оглушу фрица.

На душе у Яковлева стало тяжело, он остро переживал нехватку оружия.

…Станция Иванцевичи, куда прибыли, забита людьми. Военные, женщины, дети в ожидании поезда устроились на узлах, ящиках, чемоданах, мешках. Город и вокзал дважды бомбили. Следы разрушения и пожарищ ещё свежи. Яковлев кинулся к телефонному аппарату начальника вокзала, хотел связаться со штабом.

– Не пытайтесь, связь прервана со вчерашнего дня, – устало сказал ему начальник вокзала.

– А как с поездами? – спросил Яковлев.

– Принимаем все, грузим до отказа, даже на крышах. Раненых, как только подают эшелон, из церкви доставляем на вокзал.

– Почему из церкви?

– Немцы на храм не сбросили ни одной бомбы, – объяснил начальник и поспешил на перрон. – Следуйте за мной в военный городок, он здесь недалеко.

Яковлеву хотелось найти среди неразберихи и паники какую-нибудь войсковую часть и соединиться с ней. Городка как такового не оказалось, только груды развалин. Там, где были склады с оружием и боеприпасами, зияли глубокие воронки. Автопарк превращён в кучу железа, цемента, земли и камней. Вокруг – ни души. Вернулся на вокзал. Одолевали голод и жажда. Ни в городе, ни на вокзале съестного не купить, прилавки пусты. Ограничился тем, что утолил жажду водой из-под крана. К полудню стали подтягиваться к вокзалу войска. Первым подошёл пехотный полк. Бойцы вооружены штыковыми винтовками. Тяжёлые орудия везут конные упряжки, пулемёты «Максим» несут на плечах. Яковлев представился полковнику Орбиту. Выслушав его, полковник распорядился:

– Присоединяйтесь к моим связистам, наладьте связь со штабом дивизии. Чую, драться с фрицами будем тут.

Яковлев обрадовался такому повороту событий. Не прошло и получаса, как, словно по сигналу, в небе показалась вражеская авиация. Людская волна выплеснулась на соседние улицы и растеклась во все стороны. Бойцы заняли позицию вокруг вокзала и залегли. Капитан Яковлев и несколько связистов, тянувшие провод на окраину города, плюхнулись на влажное дно канавы. Оттуда хорошо была видна немецкая эскадрилья. Вот она приблизилась и зависла, казалось, прямо над их головами. Три стервятника со знаками чёрной свастики на крыльях вырвались из общего ряда и закружили над вокзалом. От массированного бомбометания земля содрогнулась, воздушной волной Яковлева приподняло и выбросило на дорогу, он съёжился и, боясь осколков, закрыл лицо руками. Зенитки в ответ фрицам дали по залпу, но этого было мало. Вспыхнули цистерны с горючим. До слуха донеслись жуткие вопли – это немцы сбросили бомбы на санитарный поезд. Яковлев, стиснув зубы, следил за небом. «Мессеры» исчезли так же быстро, как и появились.

Яковлев поднялся, отряхнул гимнастёрку, галифе, в десяти метрах от себя увидел связистов: один лежал неподвижно, из головы тонкой струйкой текла кровь, другой, сидя на корточках, сжимал окровавленное плечо. Раненых было много. Кто-то перевязывал себя сам, кому-то оказывали помощь санитары, других несли к палаткам, где был развёрнут полковой санитарный пункт. Увидев развороченное железнодорожное полотно, раненые из разбитого эшелона поползли к лесу. Связисты и сапёры вместе с похоронной командой подбирали мёртвых, хоронили тут же, в траншее. Их оружие с разрешения начальства раздали связистам, патроны поделили строго по счёту.

Яковлев пытался наладить связь со стрелковым батальоном. К полку, принявшему бой, присоединилась ещё одна разбитая войсковая часть и залегла на окраине города, ближе к лесу По рации передали приказ: «Поднять всех в ружьё! Батальонам занять оборону вдоль железнодорожного полотна!» К городу приближались мотоциклисты и колонна танков. Завязался бой. Чтобы противостоять такому массированному огню немцев, боеприпасов не хватало. Пришлось оставить вокзал.

За ночь собрались ещё несколько разрозненных частей, вырвавшихся из приграничных зон и растерявших свои подразделения. Каждый из командиров, смертельно усталый, пытался выйти на связь со штабом округа. Но не было даже рации, а проводные линии на всех направлениях повреждены. Никто не знал истинного положения дел.

«Командиры не проявляют воинской строгости к трусам, к тем, кто уклоняется от боя, не навязывает врагу своей воли, – с грустью подумал Яковлев. – Потому отступают».

На вторую ночь одна часть двинулась на юго-восток лесом, другая – по шоссе. Уходили чуть ли не бегом, потому что разведка докладывала: головные отряды оторвались и ушли далеко вперёд. Попадать в окружение никому не хотелось, даже тем, кто умирал на ходу. Командиры посылали в деревни снабженцев, чтобы добыть хоть что-нибудь из еды. Полк, с которым отходил Яковлев, часто натыкался на раненых, подбирали всех. Под утро обессилели, устроили привал. Не успели погрузиться в сон, как караульные доложили: впереди вооружённые люди, численностью примерно с батальон. Полковник Орбит приказал: «Объявить тревогу, но в бой не вступать, у нас мало патронов. Отходя, беречь каждый патрон – пригодится в случае неожиданного нападения».

Форма одежды у неизвестных была наша, и говорили по-русски.

– Если не фрицы, так диверсанты, – не колеблясь, сказал полковник. – В первый день войны я столкнулся с диверсантами, переодетыми в русскую форму. Они неожиданно стали стрелять и отрезали нас от головной части.

Поднятые на ноги бойцы, осторожно ступая и пригибаясь под ветками, направились в ту сторону, где неизвестные устроили привал. И тут собака подняла лай.

– У них овчарки, – насторожился Яковлев.

Полковник Орбит прислушался.

– Нет, это не овчарка, голос этой собаки мне знаком. Если не ошибаюсь, это лает наш Жучок, дворняжка, которая щенком увязалась за начснабом Орловым. Неужели его и собаку схватили немцы?

Лай стал ближе.

– Конечно, это Жучок, – кивнул Кузьма, шофёр полковника, и, пройдя в ту сторону, тихо позвал: – Жучок! Жучок!

Через мгновение чёрный, как сама ночь, пёс, сверкая горящими глазами, радостно закружил вокруг Кузьмы.

– Идите дальше, а я выясню, нет ли среди них майора Орлова. Повадки собак хорошо знаю. Ни одна не останется с человеком, который обидел или убил её хозяина. Кроме того, Жучок возбуждён, он не повёл бы себя так, если б его хозяину грозила опасность.

Кузьма прислушался к шорохам и, вглядываясь в темноту леса, медленно пополз. Он смог разглядеть силуэт дозорного, застывшего на бугорке. Жучок растворился в ночи. Минут десять Кузьма лежал неподвижно – знал, что пёс обязательно вернётся. И в самом деле, Жучок вскоре появился, радостно заскулил.

– Посмотри, что за псина мотается в той стороне, – забеспокоился дозорный.

– Какая псина?

– Да та, что за начснабом бегает.

– Ребята, товарищи! Я свой, – подал голос Кузьма.

Вместо ответа раздались щелчки затворов.

– Ты кто будешь? Выходи!

– Кузьма я, шофёр полковника Орбита, у которого служит тот самый начснаб.

Кузьма поднялся во весь рост и смело шагнул к дозорным.

Отряд оказался остатком батальона разбитого артполка. В ходе боя им удалось опрокинуть подразделение вражеской мотопехоты, всех перебить и захватить три десятка автоматов, ими и вооружились. А потом у самой границы отражали натиск фрицев. Держались до последнего. В ходе сражения снова захватили оружие.

К немцам подоспело подкрепление, стали смыкать кольцо с флангов. Разбитый артполк, от которого уцелела лишь четверть состава, вынужден был уйти в лес со службами и ранеными. Начпрод Орлов присоединился к ним на одной из просек. Артиллеристы, у которых оказались не только боеприпасы, но и трофейные ящики с галетами, поделились с оголодавшими бойцами. На душе у Николая Андреевича Яковлева посветлело – как-никак, заморил голод галетами, усилил отряд людьми и оружием. Не помнил капитан, чтобы когда-нибудь за всю его тридцатилетнюю жизнь на него наваливалась такая усталость. Ноги словно налиты свинцом, особенно болят после привала. Голова тяжёлая. После напряжения, связанного с бомбёжками и пешими переходами, с недоеданием, у него начались приступы слабости и сонливости. Веки смыкались, а остаться и выспаться – значит отрезать себя от своих, попасть в окружение, а то и в плен.

Редколесьем идти легче, к тому же хорошо просматривается трасса, забитая до предела. Покатили за собой два громоздких мотоцикла, отбитые у противника, с двумя установленными на них пулемётами. Когда на шоссе вынырнули несколько бензовозов, кинулись наперерез, хотели выпросить горючего. Первый шофёр отказал, мол, из-за одного ведра бензина не может задерживать всю колонну. Выручил другой – притормозил, бросил канистру на обочину и сказал: «Берите, братцы!»

Солнце палило нещадно. Шли полем и перелесками – так безопаснее и легче, чем на раскалённом шоссе. Всех мучила жажда. Липкий пот струился по лицу, белые разводы выступили на плечах и спине, во рту пересохло.

Полковник Орбит, возглавивший сборный отряд, человек лет пятидесяти, жилистый, крепкий, старался держаться впереди, подбадривал людей словом и спокойной уверенностью. Яковлеву он сразу понравился. Капитан видел, как подчинённые относятся к Орбиту – не просто с уважением, а с теплотой, меж собой называют «батей».

Неразлучен с полковником и политрук Ступаков. Того же возраста, только полноват, рыхловат и по натуре более мягок. Кроме капитана-связиста Яковлева в отряде был ещё артиллерийский капитан и два ротных командира. Туго пришлось транспортникам. Вражеские самолёты с рассвета рыскали в небе, высматривая добычу, сбрасывали бомбы. При появлении «мессеров» ездовые бросали подводы и прятались, кто в картофельном поле или во ржи, кто в кустах. Как только бомбёжка прерывалась, мчались назад к горящим, разбитым или перевёрнутым подводам, полуторкам, хлопотали возле них, потом устраивались на уцелевшем транспорте и двигались дальше.

…Огненные столбы, окутанные клубами дыма, поднялись к небу. Снаряды пушек легко прошивали броню танков, особенно лёгких и средних. Летели под откос куски металла, колёса, пылали охваченные огнём бензобаки. Некоторые танки, словно гигантские жуки, кружили на месте, другие отползали назад, пытаясь выбраться из пожарища, некоторые при развороте сталкивались и застывали на месте. Из люков выпрыгивали танкисты, бросались на землю и, катаясь по ней, пытались сбить пламя. Другие, спасаясь, повисали в люках, до пояса вывалившись наружу. Когда видимость ухудшилась, поскольку всё вокруг заволокло дымом, вдруг ударила вражеская артиллерия – это разведка противника обнаружила отступающий полк. Тут же, как по команде, в небе появились бомбардировщики. Нарастающий гул моторов заглушал пронизывающий вой бомб, потом последовали удары, комья земли летели далеко в небо. Последовал приказ: «Срочно сменить позицию, отойти на исходные рубежи».

«Мессеры», кружась, добивали отходящие части. Артиллерия продолжала обстрел. Неожиданно с правого фланга выдвинулись танки. Наши зенитки, воспользовавшись выгодным положением, прицельным огнём ударили по ним. Когда «тигры» и «пантеры» поравнялись, артиллеристы ещё раз ударили и выбили танки из строя. Пушечные и гаубичные снаряды легко пробивали броню, даже лобовую.

Капитан Яковлев не отрывал глаз от бинокля. Видел, как в центре рубежа появились танки, справа – бронеавтомобили. За перелеском укрывался артдивизион. Противник был буквально в ста метрах от нашего переднего края. В четыре утра раздался первый залп. За ним последовал второй, третий… Десятки огненных столбов взметнулись высоко в небо. Грузовые машины и цистерны бензозаправщиков, объятые пламенем, рвались, летели в стороны куски металла, кабины, колёса. А танки, шипя и лязгая, кренделя такие выделывали, что катились назад, таща за собой шлейфы дыма.

В воздухе закружили истребители – наши и вражеские. Грохот канонады, разрывы снарядов и бомб, беспорядочная стрельба с земли и воздуха – всё было направлено против людей. Пикируя, самолёты врезались друг в друга и, охваченные пламенем, с воем и свистом падали в гущу войск.

С наступлением темноты отряд Яковлева покинул лес. Длинным тёмным потоком потянулась людская масса. Во тьме мерцали огоньки цигарок. Двое разведчиков по говору и домашнему скарбу поняли, что впереди беженцы. Отряд присоединился к ним и двинулся дальше. Яковлев попытался заговорить со стариком, но усталый, выбившийся из сил белорус на вопросы отвечал неохотно и даже раздражённо, словно во всём винил армию, которая не смогла защитить его дом и отступала. Паренёк на велосипеде с пристёгнутыми к сиденью двумя малышами оказался более словоохотливым. Запинаясь, рассказал, как ему удалось вырваться из деревни, которую буквально растерзали танки.

– Ещё до подхода фрицев я ушёл из Калиновки. За деревней взобрался на дерево, стал считать фашистские танки с чёрными крестами, вышло полторы сотни. Размером вдвое больше наших. За ними двигались бронетранспортёры, крытые грузовики, на значительном расстоянии вслед им – колонна бензовозов.

– Возможно, это танковая часть, – предположил Яковлев. – Над ними кружили «мессеры»?

– Да, и над деревней тоже. Но самолёты улетели вперёд.

Усталый и голодный отряд, не останавливаясь, шёл весь день и ночь. Лишь на рассвете, когда в небе вновь появились фрицы, скрылся в лесу. Кто-то из беженцев не свернул с дороги, пошёл вперёд с безразличием обречённого. Яковлев поднялся на косогор, окинул взглядом поле, луг, перелесок, подёрнутые лёгкой дымкой предутреннего тумана, и на некотором расстоянии от себя вдруг приметил колонну крытых брезентом машин. Гул в небе усилился. Вскоре завязался бой, били по танкам, но движение не остановилось, люди упорно двигались вперёд.

Два «тигра», сделав разворот, ударили по нашей артиллерии. Потом вдруг открыли огонь в противоположную сторону. Отступающие облегчённо вздохнули: с правого фланга на помощь им спешила какая-то часть. Воспрянув духом, командир бригады решил контратаковать противника и двинул вперёд лёгкие танки. Немцы отступили на исходные позиции.

Яковлев побрёл к пригорку, там новобранцы возились со станковым пулемётом.

– А ну, давай, проделай всё сначала, – приказал сержант молодому бойцу.

Паренёк опустился на землю, отщёлкнул крышку коробки, вынул ленту и вставил конец в приёмник.

– А этими приспособлениями как будешь пользоваться? – наседал на него сержант.

Боец выполнил всё то, что ему приказали.

– Настраивай на горизонтальный обстрел! А теперь на вертикальный. Молодец!

Новичок, довольно улыбаясь, поднялся на ноги, одёрнул рубаху, поправил ремень.

– Ну-ка, давай теперь ты, – пулемётчик жестом приказал другому бойцу.

– Да знаю я, как стрелять по мишеням, был на стрельбах. – И, засучив рукава, ловким движением проделал то же, что сделал до него товарищ.

– Вот и хорошо, – подбодрил его сержант-пулемётчик. – Откатим в надёжное место.

После короткого привала объявили подъём. Подхватив с земли винтовки, построились в колонну. Сержант снял со станка ствол, щиток, бойцы подняли разрозненные части пулемёта на плечи и понесли. А на западе, у приграничной полосы, нарастал гул. Его доносил ветер, вселяя в души беспокойство и тревогу. Головной отряд, впереди которого разведчики вели пленников, шёл широким шагом.

Майор Орлов то и дело вскидывал голову в небо, боялся, как бы вражеский самолёт-разведчик не навёл на них бомбардировщиков. Солнце клонилось к закату, жара спала, идти стало легче. До Минска оставалось всего ничего, километров пятьдесят. Вдруг движение застопорилось. Орлову доложили: в сторону Минска движется колонна.

– Пеших нет, только танки и бронетранспортёры, замыкают колонну мотоциклисты.

– Это немцы.

В сотне шагов, на склоне холма, поросшего кустарником, за которым поднималась стена леса, Яковлев разглядел опрокинутую пушку.