Глава 5

Рель взял в руки ступку и пошёл к камину:

– Подумаешь, "редчайшие травы" у них! – он пожал плечами. – Утончённые все стали, "редчайшие травы" им подавай! Не сочти меня консерватором, но во время войны из одного гречелистника с помощью зачарования те ещё чудеса творили. Больно нужны их "редчайшие травы"! Даже не волнуйся, сестрёнка!

Он высыпал полученную в ступке смесь в котелок с водой, взял с каминной полки глиняный сосуд и плеснул на угли искрящейся жидкости – те ярко разгорелись. Я сразу вспомнила Маретт в ордене Непринуждённых, помнится она разжигала при мне камин таким же способом. Это новомодное алхимическое средство, причём ещё нераспространённое, раньше я не видела таких. А ведь после столицы такие штучки в первую очередь приходят в Динки, где я живу.

– Так вы алхимик, Рель? – не выдержала я.

Рель повернул голову, внимательно посмотрел на меня, придвинул стул, сам уселся на противоположный:

– Нет, – наконец ответил он. – Садись.

Я села и в свете огня разглядела вытянутое лицо, аккуратные светлые брови, ресницы, чуть квадратный подбородок. И до того, как я успела сказать это сама себе, услышала от него:

– Но я из народа, который очень уважает алхимию и последнее слово науки. Среди нас много алхимиков, и мы помогаем друг другу.

– Фроксианин, – кивнула я.

– Ну вообще, я серенидец, – Рель приподнял одно плечо. – В смысле я подданный Серенида и мать моя – серенидка.

– Значит, по отцу?

– Так точнее, – кивнул он. – А то маг-фроксианин – это… – он усмехнулся, – скорее анекдот. С нашими-то укладами!

«Как и мужчина-целитель! Что ж ты такой необычный, Рель?»

Целитель смотрел на меня, и, будто прочитав мои мысли, прижал ладонь ко лбу:

– Ну вот. Мне снова оправдываться. В общем, умение исцелять от пола не зависит. Но вообще, все дело в чувстве. Понимаешь, одно дело, когда человек, скажем… – он отвел ладонь в сторону, словно что-то прикидывая, – ну пусть просто ломает колено. И совсем другое, если он на вид целый, но бледный как смерть сама, или сидит в разгар лета у огня и от холода трясётся. Или слабый с рождения, встать с кровати не может и в расцвете лет слабее ребёнка – вот что с ним?

– Не знаю.

– А ведь надо это понять, пока он жив.

– И это могут только женщины?

Рель сделал неопределённое движение головой:

– Ну… Неправильно говорить «только», главное – проникнуться человеком, чтобы почувствовать то, что чувствует он… Но женщинам это легче даётся. Намного легче.

– Значит, вам сложно?

– Бывает.

– Но зачем тогда…

– У меня есть магические гены по матери, не пропадать же таланту. Но ты же знаешь наши серенидские порядки? Колдовство запрещено, шаманство запрещено, некромантия – и подавно, телепатия и зачарование – только храмовникам, но присоединиться к Храму я не мог из-за отца. Остаются волшебство, боевая магия и целительство. Но убивать мне не по нраву, а волшебство – не профессия. В итоге, целитель-наёмник. Мне нравится эта работа, я много путешествую, занимаюсь благим делом.

Интересные магические гены ему достались, если подумать. От фроксианина – предрасположенность к Воде и стойкость к Огню, от серенидца – предрасположенность к Пустоте и стойкость опять же, к Воде. Ученица Гредвара во мне жаждала изучить, как между собой взаимодействуют стойкость и предрасположенность к одной и той же стихии, но ум воина цеплялся за нечто иное: фроксианин! Конечно. Письмо, из-за которого мы спешили сюда, было написано на лабораторной бумаге фроксианином. Я даже стала оглядываться в поисках таковой. В письме упоминался редкий минерал и… наместник. Точно! Наверное, Рель и отправил то письмо Уолу…

– Рель, а вы знаете Уолу? Советника Уолу.

Рель хмыкнул, улыбнулся:

– О да, довольно хорошо, а что?

– Да нет, ничего. Просто мне довелось недавно с ним повстречаться, и я вспомнила, что он тоже фроксианин.

– Умный человек, отличный оратор. Но, поосторожней с этим голубчиком, сестрёнка.

«Нда, помню я этого оратора на корабле!»

– Почему?

– Потому что он с виду очаровашка, а темперамент у него фроксийский, да и сердце тоже.

Мне не хотелось более говорить о нём, как и не хотелось вспоминать, что он умер. Мысль о смерти бросала меня в панику, будто в тёмную бездну: тело тяжелело, сердце падало в пятки. Я вдруг почувствовала, что задыхаюсь.

– Сестрёнка, – ворвался в темноту пучины голос целителя.

– Что?

– Да что бы ни было. Смотри сюда, – с его ладони сорвался зелёный шарик, он медленно полетел вверх до уровня глаз, потом также медленно вернулся на ладонь. – Делай вдох, когда он летит вверх, выдох – когда вниз. Не спеши, не спеши, так.

Не знаю, почему я его слушала и зачем выполняла эти дурацкие команды, но это успокаивало. Четыре вдоха и выдоха, и панику как рукой сняло. Более того – такого облегчения я не испытывала с тех пор, как покинула Динки.

– А что значит «фроксийское сердце»?

– Позже скажу. Не надо пока об этом думать. Отвар готов.

– Отвар?

– Ну здравствуй! Для Даргана твоего.

Рель снял котелок с огня, поставил на столик, щёлкнул пальцами, и свет яркого золотого шара озарил помещение. Он приблизился к Даргану и коснулся двумя пальцами его шеи, осторожно приподнял верхнюю губу – осмотрел дёсны, после чего полез в сундук с перевязками.

Было так тихо, что даже закрой я глаза, могла бы на слух определить каждое его движение. Что-то стукалось о пластины окна, наверное, шёл снег.

Я тоже подошла, слегка коснулась подбородка Даргана, почувствовала его дыхание, лицо его чуть исказилось в ответ на моё прикосновение. А целитель уже гремел своей посудой, то ускоряясь, то замедляя движения. Наконец, повернулся, он тряс в руке какой-то бутылёк, потом вылил немного содержимого себе на ладонь.

– Придержи ему ноги, – сказал он. – Выше колен.

Я положила руки чуть выше колен Даргана.

– Посторонись, сейчас как лягнёт, – сказал он, касаясь лба короля смоченной ладонью, оставляя на его лбу зеленые разводы.

Дарган двинул головой, тихо простонал, тем временем целитель уже мешал что-то в глиняном стакане, затем вставил небольшую воронку в приоткрывшиеся губы пациента и влил туда содержимое бутылька. Дарган дёрнулся так, что я едва устояла на ногах.

Рель довольно хмыкнул:

– Порядок!

Дарган и правда приоткрыл веки, но взгляд был затуманенный.

– Знаю, голубчик, знаю, – вздохнул целитель. – Время надо. Отдыхай, всё хорошо.

Рель заботливо поправил его одеяло.

– Так ему лучше?

– Не хуже. Хотя временное ухудшение было бы нормой. Здоровый парень, надо сказать, явно не супом из ботинка выкормлен. Если честно, сам поражаюсь, но такими темпами он уже к вечеру будет в сознании.

У меня отлегло от сердца, даже захотелось лечь и расслабиться. Я выдохнула и склонила голову, чувствуя, как уходит напряжение:

– Хорошо, что мы вас нашли, когда на дороге его ранили, не знали, что и делать.

– Что ж я рад, оказаться в нужном месте в нужное время.

Мы молчали, потрескивание дров напоминало о тепле и жизни, но мысли в голове звучали всё громче и громче. Минутная радость отягчалась глубоким чувством вины. Даргану лучше, но могло совсем ничего не быть, если бы я правильно выполняла свою функцию, если бы была рядом, когда действительно нужна. Как я вообще взгляну ему в глаза?!

Я посмотрела на Реля. Что я искала в его лице? Поддержки? Он, очевидно, ждал от меня ответных откровений, таковы уж негласные правила общения. Разговор пришёлся бы весьма кстати, но с чего начать, когда в голове только крутятся события последнего дня. И тут я услышала:

– А ты, значит, знаменитая Кеита Брайа?

Я кивнула.

– Понимаю. То есть, нет, наверное, не понимаю, – развёл руками Рель.

– Я тоже, – честно призналась я. – Но, как ни странно, это что-то значит. Для других. А я сама за себя никогда не решала – с малых лет. И до сих пор не знаю, в чём смысл.

Целитель грустно улыбнулся:

– Я тебя умоляю, дорогуша. Какой смысл? Нет никакого. Приходим в эту жизнь – и уходим. Поверь, я видел и то, и другое. А однажды… – он вздохнул, – их разделяла всего минута.

Я вздрогнула, но он уже продолжал:

– А был и другой случай. Один древний старик умирал у самого порога трактира – так и не добрался до своей последней кружки. Я был с ним. Он умер. И никому не было дела. Никто не спросил, не помянул, не заплакал. А ведь у него была жизнь. Где она теперь? Что из этого следует? Человек – ничто. Плоть становится землёй. Единственное, что остаётся, – это память. Вот и весь смысл. В его жизни, – он кивнул в сторону Даргана, – смысл есть. Я вижу это по тебе. Тебе важна его жизнь.

– Я за неё отвечаю, – произнесла я.

Просто хотелось, чтобы Рель лучше понимал меня.

Я не отрицала, что Дарган стал дорог мне как человек, даже не как король-освободитель, но моя ответственность за его жизнь усиливала это ощущение. А теперь ещё и усиливала вину.

– Мы уже многое вместе пережили… В общем, тут не только долг, конечно. В конце концов, в его жизни точно есть смысл. Он нужен многим, не только мне.

– А может, рядом с ним ты сама ощущаешь себя нужной, что бы это ни значило, – улыбнулся Рель. – И твоя жизнь тоже…

– …приобретает смысл? Я не знаю. Знать бы, это слишком сложно.

Мне никогда не приходило такое в голову. Но стоило задуматься. Меня с детства мучил вопрос – зачем я живу, куда иду? Может, это и привязывало меня к службе. Я ощущала себя нужной. Но служила я всегда стране или идее. Никогда – человеку.

– А ты бы хотела, чтобы он вообще не появился в твоей жизни? Спроси себя и станет понятнее.

В голове на секунды запрыгали противоречивые мысли. С одной стороны, его появление изменило всё. Стало больше смысла. С другой…

– Так или иначе я оказалась не нужна. Я не справилась.

– Но с ним всё в порядке, сестрёнка. Мы все попадаем в трудные ситуации, главное – найти выход.

В тот момент я так и cделала: поднялась и пошла к выходу – к двери. Не потому, что хотела остаться одна. Просто Рель понял меня лучше, чем я сама себя понимала. От этого стало неловко. Последний раз так было с Гредваром. И тогда мне тоже стало неловко.

Рель вообще напоминал Гредвара. Пусть и без вредных привычек и с куда более странными манерами.

По пути взглянула на Даргана. Его лицо изменилось. По-прежнему бледное, но уже живое. Веки расслаблены, губы приоткрыты, щёки чуть округлились. Будто он просто спал. Боль, наверное, ушла – магия работает быстро, но в себя он всё ещё не пришёл.

Я вышла во двор и присела на крыльцо – единственное сухое место. Вокруг – одинаковые, унылые хижины. А на юге, далеко, громоздился горный хребет. Он уходил в небо – выше снега, сосен и всех этих человеческих бед. Выше какой-то там королевской башни, в которую не попасть без дурацких чёток.

При виде этих скал захватывало дух. Может, там и нашли Солнечный камень? Тот самый аккомо… что-то. Где ещё ему быть, если не там, где земля касается неба? В мыслях всплыл Бераг. Наверное, в этом положении – с поднятым в горы взглядом – я сама сейчас похожа на него, мастера горного дела и минералогии. Губы растянулись в невольной улыбке. Разве Бераг не прав, посвящая жизнь тому, что могущественнее всего? Камни хранят тысячелетия. Миллионы лет. Да у него в голове – целые эпохи. Он буквально светится этими знаниями, горит ими – вот и не мёрзнет, куртку не носит.

Я рассмеялась, вспомнив день. Ведь он же помогал нам, незнакомцам: принёс настойку, достал гречелистник для Даргана. А я ведь мечом ему угрожала! И он не обиделся, ещё и извинился за это. Вот же чудо ходячее!

Вздох сам вырвался из груди. Жалко его. Как он теперь? Где будет искать пропавший Солнечный камень? Пусть Дарган скорее приходит в себя – тогда уж мы во всём разберёмся. Не дадим в обиду бедного мастера.

Ветер усилился, окатил меня холодом. Я поёжилась. Уже несколько часов сидела у огня, и всё не могла отогреться, будто лёд сковал изнутри. Вдруг до меня донёсся скрип – словно петли, давно не смазанные. Я повернулась – дверь одной из хижин чуть приоткрылась. Ничего особенного, но все остальные были плотно закрыты.

Я поднялась и тихо ступила на утоптанный снег. Ни души, я по-прежнему одна, никем не замеченная, хотя кто знает. Лагерь горнодобытчиков ютился в ущелье между двумя лесистыми холмами, сплошь покрытых лесом: крайне невыгодное стратегически положение – чёрт пойми, кто может наблюдать с этих гор, и хижины оттуда как на ладони.

Снова скрип. А потом – шорох. Внутри ветхого жилища явно кто-то был. И вряд ли крыса – они, как известно, не пользуются дверьми.

Жаль, что я не умею становиться невидимой или читать чужие мысли – тому виной таприканская стойкость к стихии Существ. Это палка о двух концах. С одной стороны, она защищает, с другой – не даёт пользоваться стихией – ни невидимостью, ни телепатией, ни параличом.

Тихо вздохнув о своей таприканской участи, я заглянула в тёмное душное помещение. Свет настольной лампы обрисовывал бесчисленные коробки и столы с приборами, комната напоминала лабораторию, замаскированную под склад. Спиной ко мне в самом её центре стоял мужчина и по локоть рылся в одной из коробок.

Для своего же блага я решила получше осветить помещение и сотворила шарик света. Человек подпрыгнул, коробка приглушила его крик. Он развернулся. Вот это да!

– Сэр Боран?