Первый курс,
Йоркский университет – три года назад
– Тебя продинамили?
– Ты зачем звонишь, Уилл? Решил меня опекать?
Я мерил шагами комнату в общежитии, считая минуты до появления Морриса, который должен был принести траву.
Как только он сообщил мне, что приедет в гости из Западного университета, я запрыгал от радости, как маленькая собачонка. Я никак не мог отвлечься, ничто в мире не могло избавить меня от непрестанной, настойчивой, ужасной, гребаной боли.
Не срабатывало ничто.
Не помогал никто.
– Эй, чувак, я пытаюсь поддержать моего маленького бра…
Я отключил связь и убрал гребаный телефон. И очень вовремя: как раз вошел Моррис.
– Джейс гребаный Боланд! – Он схватил меня за плечо и притянул к себе, чтобы обняться. – Сколько лет, сколько зим!
– Рад видеть тебя, Кумберленд.
Я колебался – спрашивать про траву или не спрашивать. Если честно, в эту минуту меня больше интересовала трава, чем он.
Он зашел в мою комнату, скинул ботинки.
– Где блондинка?
«Я не смогу сдержаться».
– Ты траву принес? – спросил я. После его вопроса это можно было сделать.
– Товар при мне.
Он достал небольшой прозрачный пакетик из заднего кармана и подбросил его вверх.
– Думаю, что здесь три сигаретки.
Было только две.
Гребаные две.
– Где третья?
Он тупо смотрел на меня, светлая челка лезла ему в глаза. В школе этого парня все любили, этого гребаного дурня.
Я боготворил его.
Ему следовало боготворить меня.
Порвав переднюю крестообразную связку, Моррис навсегда закончил с футболом. В отличие от меня, это был его собственный выбор. Меня из футбола выбросили.
Я был недостаточно хорош.
– О, проклятье, ха-ха. – Я дико завелся от его смеха. – Она у меня за ухом.
Гребаный придурок.
– Здесь можно курить?
Я уже начал, поднеся зажигалку к заранее скрученной сигаретке и вдыхая в легкие то, что должно было меня отвлечь.
Первые полчаса Моррис в деталях рассказывал про свою жизнь, хотя мне было плевать на все эти подробности. Он говорил, как учится по специальности «Криминология», про брюнеток, которых трахал, про то, как его богатая семья купила новую яхту.
Через некоторое время я включил музыку и плюхнулся на стул у письменного стола, поняв, что Моррис занял мою гребаную кровать и он тут гость.
– Вали с кровати, Кумберленд.
Он поднял руки, протестуя, но выполнил мою просьбу, смеясь себе под нос над чем-то, о чем я не собирался спрашивать.
Я не спрашивал ни о чем, ни об одной вещи, касавшейся Морриса Кумберленда, в течение двух часов.
– Итак, вы с Райли все еще вместе? – поинтересовался он, выпуская дым.
Я был спокоен, я был под кайфом, на седьмом небе от счастья. И тут он берет и спрашивает об этом.
– А что? Ты хочешь ее трахнуть?
Он изменился в лице.
– Э-э, нет, трахнуть, ха-ха.
Я не смотрел на него, когда снова заговорил:
– Все нормально. Она трахается с кем-то другим.
Если честно, я понятия не имел, чем занимается Райли. Прошло три недели с тех пор, как она меня обманула. Прошло две недели с тех пор, как скаут из Академии выбрал Мактавиша и Лондри вместо меня.
– Мне грустно это слышать. Когда это случилось? – Моррис пытался быть сентиментальным. Ему было плевать. Вероятно, завтра он напишет ей личное сообщение.
– Несколько недель назад, точно не помню. – Двадцать один день и шестнадцать часов назад.
Он пожал плечами и откашлялся в рукав фланелевой рубашки.
– Не беспокойся, Боланд. В море много рыбы.
Но я хотел одну.
Ту, которая не хотела меня.
Четвертый курс,
шестая неделя – настоящее время
Слава Богу, что есть неделя для выполнения домашних заданий.
Если бы мне пришлось встретиться с Джейсом в университете, я оторвала бы ему голову.
Пришло сообщение с извинениями: «Прости, что так получилось, Блю, – написал он сутки спустя. Может, и двадцать пять часов спустя. – Возникла семейная проблема».
Со своей стороны я напечатала длинный абзац, но решила, что лучше его не отправлять.
Мужчины плохо реагируют на отчаяние. Они реагируют на молчание.
Я послала дюжину роз Фон, затем сама поехала к ней с коробкой шоколадных конфет и покрытыми пушком персиками. «Я – лучший парень из всех».
Когда она открыла дверь, ее золотистый халат с блестками сиял, как солнце.
– Сколько раз тебе повторять? Я не ем шоколад. – Она ухмыльнулась, придерживая дверь ногой, чтобы дать мне пройти.
– А я ем.
Фон жила в кондоминиуме в центре города. Должна добавить, что эту квартиру ей купили родители, но она была хорошим человеком, и я ее за это не осуждала.
У двери для меня были приготовлены тапки: мягкие голубые шлепанцы с меховой опушкой, украшенные рисунком-улыбкой.
Я положила подарки на кухонный островок и отправилась в гостиную, а там с ногами забралась на оттоманку.
– Подарки мне не нужны. Я просто хочу, чтобы ты знала: ты заслуживаешь большего, чем то, что заставляешь себя переживать.
Я смотрела, как она оглядывает конфеты и ощупывает упаковку с персиками так, словно это было живое существо.
– Они для того, чтобы есть, – объявила я, включая «Нетфликс».
– Я знаю, зачем они. – Она наконец сдалась и разорвала упаковку с покрытыми пушком персиками, достала парочку и присоединилась ко мне на оттоманке. – Почему ты должна меня так искушать?
– Кто-то должен.
Мы посмотрели пару серий «Острых Козырьков» перед тем, как у меня начали болеть яичники – так мне хотелось главного героя, а мои глаза все время бессознательно перемещались между экраном телевизора и телефоном.
Он не собирается писать мне. Я не ответила на его сообщение. Почему я продолжаю проверять телефон?
– Ты хочешь поговорить о том, что случилось на прошлой неделе? – спросила Фон, словно читая мои мысли. Это у нее хорошо получалось. Она беспокоилась обо мне.
Я так думаю.
– Разве мы уже недостаточно про это говорили? – У меня было ощущение, что мне не хватает дыхания, будто я использовала все резервы. – Я получила дерьмовые извинения от дерьмового парня.
– Это так, но ты все еще обижена.
– Нет.
– Нормально быть обиженной, нормально испытывать боль, Блю.
– Нет, ненормально. – Я склонилась вперед. – Я едва ли знаю этого парня, он меня игнорирует, а я устраиваю истерику? Как какая-то печальная девушка, порвавшая с женихом, которого знала двенадцать лет.
– Ну, если ты так ставишь вопрос… – поддразнила она меня, но мне было совсем невесело.
Я покачала головой.
– Это неприемлемо.
Ее смех развеял повисшее в воздухе напряжение.
– Боже мой, Блю, ты можешь хоть раз для разнообразия признать, что испытывала к кому-то чувства? Почему ты прямо не скажешь ему об этом? Не снимешь груз со своего сердца?
Я протянула руку, чтобы коснуться ее лба, затем ее щеки.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Может, тебе температуру измерить?
– Прекрати, я серьезно. – Она шлепнула меня по руке и откинулась назад на подушки. – Пообщайся с ним. У тебя с ним совпадают два курса на протяжении всего этого учебного года. Что ты собираешься делать? Избегать его?
– Да.
– Нет, Блю, нет. Напиши ему и спроси, что там случилось у него в семье. Напиши и спроси о причине. Он согласился с планом, но кинул тебя, так что у тебя есть все основания поинтересоваться почему.
– Разве это не считается вторжением в частную жизнь?
– Может, и считается. Выясни. Если он не ответит тебе, тогда избегай его. – Она тапнула по моему телефону и передала его мне. – По крайней мере, тогда ты примиришься с утратой.
Может, она была права. Может, мне просто хотелось ему написать из моих собственных эгоистических соображений. Но как только я открыла нашу переписку, на меня снова нахлынула волна стыда.
– Что мне сказать, чтобы не показать, в каком я отчаянии?
– Я только что тебе объяснила. Спроси у него, вежливо спроси, все ли с ним в порядке и разрешилась ли их семейная проблема.
«Хм. А ведь это на самом деле неплохой способ с ним связаться».
21:16 – Блю: Теперь все в порядке? С семьей?
Я показала Фон текст, и она одобрительно кивнула.
О проекте
О подписке
Другие проекты