Глава 10
Исчезновение. День первый

Суббота, 4 декабря 1926 г.

Стайлз, Саннингдейл, Англия

Что, черт побери, это за звуки? – с тревогой думает Арчи. Одно дело – постоянный гомон полицейских и хлопанье дверьми, когда они рыщут по дому, но раскатистый властный голос, эхом разносящийся по коридорам Стайлза, – уже нечто совсем иное. Он затыкает уши, но голос все равно просачивается в его кабинет, где бобби весь день донимают его расспросами. Это все уже чересчур. Невозможно сосредоточиться.

Арчи отдает себе отчет, что подобное решение несколько рискованно, но он все равно должен заглушить этот выводящий из себя голос. Ведь он же, в конце концов, – расстроенный муж пропавшей жены. Разве не достаточное основание, чтобы требовать хоть капли покоя? Он чуть не произносит это вслух, но вовремя осекается. Намереваясь поговорить как следует с тем, кто так чертовски громко орет, и добиться, чтобы тот как минимум орал чуть потише, Арчи встает, но тут дверь в кабинет без всякого предварительного стука распахивается.

На пороге – детектив-констебль Кенворд, и до Арчи доходит, что в коридорах Стайлза громыхал именно его голос. Осознание этого факта лишает Арчи права на жалобы, так что ему придется и дальше терпеть этот шум.

– Я понимаю, что вас уже и без того завалили вопросами по самую макушку, но у меня есть еще парочка, вы не против? – спрашивает Кенворд, хотя это, разумеется, никакой не вопрос. Из кармана своего монументального плаща он вынимает блокнот с карандашом.

– Все что угодно, если это поможет в поисках, – не вполне искренне говорит Арчи.

Мужчины усаживаются в кресла друг напротив друга по обе стороны от камина.

– Не возражаете, если мы еще раз пробежимся по подробностям вчерашнего утра, мистер Кристи? – спрашивает Кенворд.

Что, опять? – Но Арчи не смеет произнести это вслух.

– Разумеется. Буду только счастлив. Как я уже говорил вам и вашим коллегам, я проснулся, привел себя в порядок, позавтракал в обычное для рабочего дня время…

– Во сколько именно, сэр?

– В девять.

– Вы уверены?

– Да, конечно. У меня каждое утро – все в свое время.

– То есть вы – человек привычки?

– Да, – отвечает Арчи, расправляя плечи, но сразу осекается. Он, конечно, гордится четкостью своего распорядка дня, но вдруг его ответы неверны? Вдруг его скрупулезность в глазах констебля – это минус?

– Итак, вы соблюли свой утренний ритуал. А видели ли вы миссис Кристи после этого?

– Да, она спустилась к завтраку, когда я уже заканчивал.

– Вы что-нибудь с ней обсуждали? – спрашивает констебль, строча в блокноте.

Кенворд не смотрит ему в глаза, и поэтому Арчи легче выдать все тот же заученный ответ:

– О чем обычно говорят утром: работа, планы на день, наша дочка Розалинда.

– А после вот этого, «о чем обычно говорят утром», – видели ли вы свою супругу?

Кажется, в голосе констебля – когда он повторил фразу Арчи «о чем обычно говорят утром» – послышалась нотка недоверия? Или почудилось?

– Нет, я уехал на работу и после этого ее не видел.

– И весь день никаких контактов с ней у вас не было?

– Не было.

– Вы можете предположить, где она могла бывать в течение дня?

– Нет.

– Но ведь вы сами сказали, что обсуждали планы на день.

– Лишь в самых общих чертах.

– А эти общие черты включали в себя предстоящий уик-энд?

– Наверное, отчасти да. – Арчи пытается сохранять небрежный тон.

– Напомните, пожалуйста. Какие именно, мистер Кристи, были планы у вас и у вашей супруги?

– Жена собиралась в Йоркшир, в Беверли. А я – к Джеймсам в Хертмор-коттедж, это неподалеку оттуда. Вы и сами это знаете. – Он задает одни и те же вопросы, думает Арчи. Они с Кенвордом – да и с другими офицерами – уже все это проходили. Тут, должно быть, какая-то своя цель, какая-то ловушка.

– Часто ли вы проводите выходные порознь?

– Когда того требуют обстоятельства. – Арчи сознательно отвечает уклончиво. Он прекрасно понимает, что далеко не все супружеские пары проводят уик-энд в разных местах.

– И в данном случае обстоятельства того требовали?

– Да.

– Может, дело в том, что Джеймсы вашу жену не пригласили? – Голос Кенворда – сама невинность, констебль смотрит в сторону. Так вот к чему он клонит! – осеняет Арчи, и в его груди закипает гнев. Какое, черт побери, дело полиции до того, кого Джеймсы приглашают, а кого – нет!

Арчи изо всех сил пытается справиться с этим внезапным осознанием, сдержать ярость, показать, что отсутствие супруги в списке приглашенных – вопрос вполне обыденный и легко объяснимый.

– Разумеется, ее пригласили. Но мы с Джеймсами любим гольф, а моя жена гольфом не слишком увлекалась – то есть не увлекается. И когда ей выпала возможность поехать в Йоркшир, она ухватилась за нее.

– А не наоборот ли, сэр?

Что, черт побери, уже успел узнать этот человек? И от кого? Стараясь ступать осторожно, Арчи произносит:

– Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду, заместитель главного констебля Кенворд. – Как же его раздражает необходимость все время произносить эту длинную фразу – «заместитель главного констебля». Почему Кенворд не скажет, как его принято называть короче?

– Я имею в виду, что, может, именно вас не пригласили в Йоркшир, и поэтому вы выбрали Хертмор-коттедж?

Арчи замирает. С кем успел поговорить Кенворд? Где, черт возьми, он успел всего этого наслушаться?

– Не знаю, о чем вы. Мы составляли свои планы порознь, поскольку в данный конкретный уик-энд наши интересы не совпали. – Он продолжает держаться своей позиции, мысленно прокручивая указания из письма и убеждая себя, что он вполне следует полученным инструкциям – хоть и пытается при этом защитить себя.

Продолжая строчить карандашом в блокноте, Кенворд гнет свою линию, хотя, казалось бы, все мутные участки пути уже пройдены.

– Кто еще присутствовал у Джеймсов в этот уик-энд?

– Ну-у, мистер и миссис Джеймс, само собой, – отвечает Арчи, надеясь, что вопрос на этом закрыт.

– Да, само собой. Но, может, кто-то еще? – спрашивает Кенворд. Арчи подозревает, что ответ констеблю уже известен.

– Некая мисс Нил. – При упоминании Нэнси бровь Кенворда ползет вверх. Арчи охватывает паника, и он торопится добавить: – Она должна была быть четвертой.

Любопытство на лице Кенворда сменяется озадаченностью:

– Четвертой?

– Для гольфа. Ведь мы собрались играть в гольф. И нужен был четвертый.

– Ясно. Мисс Нил, если я верно понимаю, – подруга миссис Джеймс?

Арчи ухватывается за подсказку, подброшенную Кенвордом:

– О да! Подруга миссис Джеймс. Кажется, они вместе работали в городе. Не разлей вода.

Не успевает Кенворд открыть рот для очередного вопроса, как тут же закрывает его, поскольку в кабинет влетает полицейский. Это уже второй раз за сегодня, когда в его святилище бесцеремонно вторгаются, и злость Арчи еще больше усиливается, но он не успевает выразить протест, поскольку вбежавший полицейский наклоняется к уху Кенворда и что-то шепчет.

– Помнится, вы предлагали любое содействие в поисках вашей супруги? – спрашивает Кенворд, вновь поворачиваясь к Арчи.

– Разумеется, – раздраженно отвечает Арчи. – Я только что говорил об этом.

– Тогда, сэр, у вас появились все шансы.

– В смысле?

– Дело в том, что у Ньюлендз-Корнера обнаружили пустую машину вашей жены – «Моррис Каули». Нам понадобится ваша помощь.

Глава 11
Рукопись

Январь 1913 г. – ноябрь 1914 г.

Торки, Англия

Свадьба состоялась, хоть и не так скоро, и была принята не так радушно, как того желал Арчи. Поначалу мама выразила мне неудовольствие с глазу на глаз – когда новогодним утром я поделилась с ней своими новостями. Ей было прискорбно обнаружить, что Реджи – больше не жених и не будущий зять, и особенно ее привел в отчаяние мой выбор незнакомца, о котором ничего нельзя разузнать. Когда днем Арчи приехал просить моей руки, ее беспокойство так и не утихло. С неожиданной для нее прямолинейностью мама выложила – прямо ему в лицо – все, что она думала о его состоятельности как мужа.

– Какими средствами вы располагаете, чтобы жениться? – без всяких обиняков спросила она, пока Арчи отчаянно мял в руках шляпу, чья судьба вызвала у меня серьезные опасения.

– Я получаю жалование младшего офицера, – ответил он, не глядя в лицо маме, которая в раз в кои-то веки оставила свое шитье, чтобы полностью сосредоточиться на беседе. – Плюс скромное содержание от моей матушки.

– Надеюсь, вы не питаете иллюзий, что у Агаты будет приданое или какой-либо существенный доход, – открытым текстом заявила она, и я с трудом удержалась, чтобы не заорать. Подобные обстоятельства обычно обсуждают за чашкой чая и не впрямую. Теперь это уже, наконец, все? – молилась я. Но, к моему ужасу, она продолжала: – У нее всего сто фунтов в год по дедушкиному завещанию. И больше ни гроша ей взять неоткуда.

Арчи удивленно приподнял брови, но в остальном не дрогнул.

– Мы найдем, как свести концы с концами, – сказал он, а мама лишь покачала головой. Кому, как не ей, было знать, сколько жизненных сил вытягивают финансовые проблемы, – ведь именно они погубили моего отца. Когда состояние папы из-за неудачных инвестиций и общей экономической конъюнктуры, которую он не мог контролировать, начало таять, увяло и его жизнелюбие. И когда он, мужчина за пятьдесят, был вынужден впервые в жизни искать работу, на месте радости бытия образовался вакуум, и его тут же заполнила болезнь. Постепенно, шаг за шагом, она одолела и тело, и дух отца, и, в итоге он сдался.

В последующие после этого разговора дни мы, с одной стороны, искали возможность обойти почти откровенный запрет на женитьбу, наложенный Летным корпусом на молодых авиаторов, а с другой – разумеется – сообщили о нашем решении семье Арчи. Я ужасно нервничала, несмотря на то что Арчи решил поговорить с родными без меня, – ведь насколько я представляла его мать, это была консервативная, бесстрастная ирландка. Похоже, индийская жизнь с первым мужем, отцом Арчи, не способствовала смягчению ее характера, и в новой роли – жены директора английской школы – она сделалась даже еще большей викторианкой, чем была. Так что, узнав от Арчи о реакции Пег Хемсли, я не удивилась: она – несомненно, с сильным ирландским акцентом – недвусмысленно высказалась в том духе, что ее драгоценному сыну едва ли следует добиваться руки девушки, носящей воротник под Питера Пэна. Все мои подруги следовали этой новой моде, которая позволила отказаться от старых, давящих на шею, стоячих воротничков в пользу удобных отложных, как у главного героя постановок по пьесе Барри. При всем моем обожании Питера Пэна я прекрасно понимала, что консервативная Пег считает недопустимо пикантными четыре дюйма шеи под подбородком, которые ее будущая невестка позволяет себе открывать на публике. При встречах Пег была со мной неизменно мила, но я знала, что за глаза она поет совсем иные ирландские баллады.

Родные всячески старались умерить наш пыл, а мы с Арчи тем временем готовились к войне, в которую я не верила – хотя Арчи проходил обучение на Солсбери-Плейн, а я посещала курсы сестер милосердия. Если в промежутках между занятиями нам удавалось урвать время, мы проводили его в объятиях друг друга, обдумывая, как бы побыстрее обустроить наш брак. Мимолетность встреч лишь подчеркивала драматизм и романтику наших отношений, подогревая мое желание поскорее выйти замуж за этого загадочного, страстного мужчину. Задумалась я лишь однажды и на секунду – получив печальное письмо от Реджи в ответ на мое сообщение о разрыве помолвки.

После всех этих ожиданий и приготовлений война – как и предсказывал Арчи – обрушилась на нас водопадом. Больше месяца я свято верила, что убийство какого-то эрцгерцога где-то в Сербии никакого отношения к нам не имеет, и уж точно это не повод втянуть Англию в войну. Но 4 августа Великобритания заявила, что больше не может стоять в стороне от массовой заварухи.

Королевский летный корпус мобилизовали чуть ль не в тот же день – причем звено Арчи было в числе первых. Немецкие летчики наводили на всех ужас, и парней из Британского корпуса все тогда считали смертниками. Когда Арчи – шокирующе невозмутимым тоном – заявлял об этом открыто, я сохраняла стоическое спокойствие, но наедине с собой рыдала в голос. Правда, вскоре у меня не осталось времени предаваться слезам.

Женщины трудились на войне наравне с мужчинами, хотя, конечно, их труд был другим. Я предпочла стать сестрой милосердия, решив, что принесу больше пользы, ухаживая за ранеными, чем если буду вязать носки и варежки. Меня приписали к отряду, расквартированному рядом с Торки, и поначалу мы занимались лишь перевязками и тампонами в палатах импровизированного госпиталя, развернутого в городской ратуше. А когда ручеек прибывающих раненых превратился в реку, даже сама мысль о том, чтобы отвлечься на что-нибудь еще, стала для нас роскошью. Везя окровавленных мальчиков по коридорам, я мельком слышала географию их битв: Марна, Антверпен. Но в остальном мои дни проходили в тумане смены уток, подтирания блевотины, подготовки гигиенических салфеток для врачей во время обхода, смены бинтов на гноящихся ранах – работы, доставшейся практически всем обученным на скорую руку медсестрам.

Я сама себе поражалась, насколько стойко мне удавалось переносить лазаретную рутину – всю эту кровь, гной и кишки. Другие санитарки – такие же девушки из хороших семей – не переносили вида ран, и мне зачастую приходилось оказывать помощь им самим, когда их тошнило от зрелища солдатских увечий. Опытные, профессиональные медсестры обратили на меня внимание, и вскоре я стала завсегдатаем в операционных при ампутациях или когда нужно было ухаживать за особо тяжелыми ранеными.