Сжимаю руками живот. Инстинктивно. Как будто могу так защитить… защитить крошечную жизнь, о которой муж не знает. Даже когда он орал на меня, хватал за плечи, швырял, бил, я не смогла признаться, что беременна. И презираю себя за это. Анри мог убить нерожденного малыша. А я ничего не сделала, настолько сильным было оцепенение. Чувство вины перед ребенком захватывает все сильнее. Меня колотит страх.

Боже… а вдруг что-то случилось?

Он бил меня не по животу. Нет. Бил по лицу, по рукам, по спине. Но разве этого недостаточно, чтобы… чтобы…

Вжимаюсь глубже в матрас, стараясь стать меньше, исчезнуть. Закрываю глаза, но перед внутренним взором снова и снова вспыхивают сцены: перекошенное злостью лицо, рука, с силой размахнувшаяся, боль, удар, страх, невозможность дышать.

Мой ребенок…

Прижимаю ладонь к животу, молясь беззвучно.

"Пожалуйста, малыш, держись… пожалуйста, прости меня…"

Глухо стучит сердце. С каждым ударом в груди взрывается новая волна боли, разочарования, унижения. Я доверяла ему. Я носила его кольцо, я строила с ним жизнь, я отдала ему себя.

А он… Анри предал меня так, что кажется, я больше никогда не смогу дышать свободно.

И теперь он запер меня здесь, в этой комнате, как пленницу.

Угрожает забрать мой бизнес, все, что я строила своими руками. Он хочет отнять у меня все.

Но я боюсь не за бизнес. Не за деньги. Меня волнует только мой ребенок. Страх за него терзает сильнее любых пощечин. Зажмуриваюсь, пытаясь отогнать ужас, но он сжимает меня кольцом из холодного ужаса.

Пусть с ним все будет хорошо. Пожалуйста!

Молюсь беззвучно, впав в некий транс. Соленые слезы медленно скатываются по лицу, стекая на подушку.

Я одна.

Я сломлена.

Позже приходят вопросы – как вообще такое со мной могло случиться. Почему я не разглядела в Анри жестокость? Почему слепо доверяла? Позволила ему полностью взять власть надо мной?

Вопросы без ответов.

Прижимаю руку к животу, и вместе с этим движением воспоминания вспыхивают яркими кадрами, распарывая меня изнутри.

Когда-то его ладони были нежными.

Когда-то он держал меня, как самую драгоценную вещь в мире.

Вспышки картинок перед глазами:

Лицо мужа, освещенное мягким утренним светом, когда он смотрел на меня, будто не верил, что я настоящая.

Его голос, тихий, хрипловатый, когда он шептал мне на ухо глупости, чтобы я смеялась.

Его ладонь на моем животе – мы оба мечтаем, что однажды он будет так гладить растущий живот, наш общий.

Я мечтала об этом.

Я верила.

Теперь его руки оставили на мне синяки.

Его глаза смотрели с ненавистью, не узнавая.

Что я сделала не так? Почему человек, которого я любила всей душой, превратился в чудовище, запер меня здесь, угрожал мне, бил меня?

Я ищу ответы в себе, перебираю тысячи вариантов, но нахожу только пустоту.

Я ошиблась. Доверилась не тому человеку. Я… я подвела своего малыша.

Простит ли он меня, этот еще не родившийся крошечный комочек жизни?

Теперь, самое главное – я должна его защитить.

Я обязана.

Вновь вслушиваюсь в свое тело, пытаясь уловить хоть что-то, шевеление, какой-то знак. Но малыш еще слишком маленький. Слишком рано, чтобы почувствовать движение.

Только мое сердце стучит в гулкой, мертвой тишине комнаты, отбивая одинокий, судорожный ритм.

Я не спала всю ночь, провалилась в короткое сновидение лишь под утро. И открыла глаза сразу как рассвело. Свет бледного утра медленно заползал в комнату сквозь щель в занавесках, окрашивая все вокруг в безжизненные сероватые тона.

Голова гудела, будто ее выжали, сердце ныло тяжелой тупой болью. Я так и лежала на кровати, не раздеваясь, не двигаясь, обнимая себя руками.

Где-то в доме хлопнула дверь. Муж уехал. Я слышала, как рычал мотор его машины, как колеса со скрежетом выворачивали гравий на подъездной дорожке.

Тишина.

На несколько секунд я позволила себе вдохнуть чуть свободнее.

И в этот момент в комнату, не постучав, вошла Каролина, с подносом в руке.

Как всегда, с брезгливым выражением на лице.

– Кира, – произносит свекровь резко, будто укоряя. – Что вчера произошло? Почему Анри такой дерганый сегодняшним утром? Сколько можно трепать ему нервы? И с чего я должна приносить тебе в комнату еду? – ставит поднос на прикроватную тумбочку. Чашка с чаем, тост с маслом, что-то еще. Меня начинает подташнивать. Но надо поесть… ради малыша.

– И что у вас за игры, почему он запер тебя в комнате? Я не собираюсь быть ничьей нянькой!

Я молчу, у меня нет сил общаться.

Свекровь тяжело вздыхает, садится в кресло.

– Послушай меня, – начинает наставительным тоном, словно разговаривает с упрямым ребенком. – В браке всякое бывает. Мало ли, что у мужчины на стороне. Главное – дом, семья. Мудрая женщина знает, когда надо закрыть глаза.

Я медленно сажусь на постели. Поднимаю на нее взгляд. На лице свекрови появляется шок, удивление. Ну еще бы, ведь на моей скуле кровоподтек. Багровые синяки на руках, ногах.

– Ваш сын – жестокий садист.

– Это ты его довела! – вскрикивает, отрицая истину. Чего и следовало ожидать…

Глава 5

– Ну подумаешь, изменил, – произносит свекровь после паузы. – Ты бы лучше подумала, почему. Мужчинам нужно внимание, забота. Может, ты была холодной? Была слишком занята собой, своими делами? Ты слишком увлечена этим своим дизайном одежды. Ты замужняя женщина! Должна родить детей моему сыну, а не тешить свое самолюбие.

Каждое слово вонзается в меня, как ржавый нож.

– Серьезно? По-вашему, я занималась тем, что тешила свое самолюбие? – спрашиваю горько. – Ничего что доход мое дело приносит куда больший, чем сдыхающая фирма вашего сына?

– Вот! Ну конечно! И ты еще удивляешься, что Анри пошел на сторону? Ты грубая! Разве можно так с мужчиной? Ты эгоистка, Кира! – продолжает валить все на меня, словно читая лекцию. – Настоящая жена должна уметь терпеть. Понимать. Прощать.

Сжимаю руки в кулаки, ногти впиваются в ладони.

"Я должна прощать? Я должна понимать?"

Перед глазами вспыхнули образы: рука, с силой ударяющая меня по щеке, злобные слова, кровь на моих губах, мои попытки защитить живот, жестокие оскорбления.

И эта женщина сейчас говорит мне, что я виновата?

– Возьми себя в руки, Кира, – добавляет Каролина с нажимом. – Ради семьи. Ради своего будущего. Ты хочешь остаться ни с чем? Устроить скандал, разрушить всё? Глупо. Очень глупо. Женщина должна быть мудрой.

– Поешь и приведи себя в порядок. Нужно быть в форме. А то на кого ты похожа…

Бросает на меня последний холодный взгляд и наконец уходит. Дверь закрывается за ней с сухим щелчком.

Остаюсь одна в комнате, полной застоявшегося страха, боли и унижения.

Смотрю на поднос, на остывающий чай, и в горле стоит такой комок, что я едва могу дышать.

И только внутри меня, очень тихо, едва слышно, растет какое-то новое чувство.

Не страх.

Не вина.

Что-то другое.

Твердое. Живое.

Долго сижу неподвижно, глядя на остывающий чай, на крошку хлеба на краю тарелки, на всю эту притворную заботу, которая сейчас кажется особенно мерзкой.

Слова свекрови продолжают звучать в ушах, как глухое эхо: "терпеть", "понимать", "вина твоя"…

Из груди вырывается хриплый звук: не то вздох, не то беззвучный крик.

И вдруг я отчетливо понимаю.

Я не хочу так жить.

Я не хочу быть женщиной, которая терпит. Которая оправдывает удары. Которая винит себя за чужую подлость.

И не буду.

Медленно опускаю ноги на пол. Движение отзывается болью в боку, в спине, но я поднимаюсь. Тихо, осторожно, будто учусь ходить заново.

Мир вокруг по-прежнему серый, мутный, но внутри меня вспыхнул крошечный огонек. Слабый и дрожащий.

Обнимаю живот, еще совсем плоский.

"Ради тебя," – шепчу беззвучно. "Ради нас. Я выберусь отсюда."

Боль, страх, предательство все это никуда не исчезнет. Но решение помогло, теперь я отчетливо понимаю, что главное сейчас: я должна защитить эту маленькую жизнь внутри себя, даже если никто в этом доме, в этом мире, не поможет мне.

Я буду бороться.

Я не сломана.

Пока внутри меня бьется крошечное сердце, я смогу справиться с чем угодно. Не позволю им сломать меня окончательно.

Придумаю, как выбраться.

Прислоняюсь к стене, пытаясь удержаться на ногах. Комната кружится перед глазами. Заставляю себя дышать медленно, глубоко.

Начинаю думать, как сбежать.

Комната заперта снаружи – когда Каролина вышла, я слышала, как щелкнул замок. Окно. Я подошла к нему, осторожно отодвигая тяжелую штору. Второй этаж. Невысоко. Прыжок отсюда не убьет меня, если повезет. Но сможет ли выстоять тело после вчерашнего избиения? А если я наврежу ребенку?

Отступаю назад, кусая губы до крови. Нет. Нельзя рисковать так бездумно.

Нужно как-то выбраться из комнаты. Найти телефон. Вызвать полицию.

На всякий случай обыскиваю комнату, но это не дает результатов.

Сажусь обратно на кровать, сжимая в руках одеяло, пытаясь собрать мысли.

***

Дни слились в один бесформенный ком. Я перестала понимать сколько уже нахожусь в этом жутком плену. Не знала, какой сегодня день недели. Не знала, утро это или вечер, пока солнце не падало через окно в определенном углу комнаты.

Всё стало одинаковым: постель, ванная, еда. Как в больнице. Или в тюрьме.

Я потеряла связь с подругами и сотрудниками своей фирмы, теперь бизнесом руководил Анри. Даже думать не хотелось, во что он превратит мое детище.

У меня даже появилась сиделка, или, скорее, тюремщица. Крупная спортивного телосложения женщина. Она не говорила ни по-английски, ни по-французски. Смотрела на меня не как на человека, а как на функцию. Приносила завтрак, смотрела, как я ем. Не разговаривала, не задавала вопросов. Только следила.

Свекровь появлялась, как буря: шумная, раздраженная, капающая ядом, как старая ржавая труба. Жаловалась, что я "гублю мальчику жизнь", угрожала, что если я только попробую опорочить честное имя их семьи, то очень пожалею.

А потом снова тишина. Гнетущая. Пронзительная. Но я предпочитала ее.

Ходила по комнате взад и вперед, считала шаги. Прислушивалась к звукам в доме, надеялась услышать что-то извне: лай собаки, детский смех, гудки машин.

Но стены были глухи.

Как и люди.

Раны заживали.

Синяки сменяли фиолетовый на бледно-желтый, порезы затянулись.

Но внутри становилось все хуже.

Я чувствовала, как что-то во мне гаснет. Как будто тьма медленно затягивает душу, капля за каплей. Я все меньше говорила. Ушла в мысли, читала книги, благо в них меня не ограничивали. Лишь инстинкт, защитить ребёнка, держал меня на поверхности. Заставлял продолжать верить, что выберусь. Я должна его спасти. Он не может родиться в такой обстановке!

Я сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, и представляла, как он делает свои первые шаги. Мне почему-то казалось, что это мальчик.

"Мама, я тут. Не сдавайся."

Я слышала эти слова во сне и просыпалась. Стирала слезы с лица…

***

Меня снова тошнит, едва успеваю добежать до ванной. Тошнота вырывает из меня все: боль, страх, слабость. Я опираюсь о край раковины, дрожу всем телом. В горле жжет, глаза слезятся.

Я не слышала, как она вошла.

– Ты беременна, значит, – звучит за спиной голос свекрови. Холодный. Торжествующий. – Маленькая лгунья. Хотела скрыть это от нас?

Поднимаю глаза в зеркало. Каролина смотрит на меня, скрестив руки, словно только этого и ждала.

– Почему ты не сказала?! Анри должен знать.

– Нет, – шепчу я. – Не говорите ему… пожалуйста…

Но она уже уходит. Уже набирает номер. Я слышу его голос через телефон – громкий, злой.

Вечером Симон врывается в комнату, его глаза горят бешенством.

– Ты думала скрыть от меня моего ребенка? – орет не своим голосом. –Ты, идиотка?! Я мог навредить ему тогда! Больная дура!

Он подходит вплотную. Дышит мне в лицо, его кулаки сжаты. Но он не ударяет.

– Может стоило подумать о такой возможности, когда ты поднял на меня руку?

– Тварь! – шипит. Я вижу, как ему хочется удариться меня. Невольно сжимаюсь.

Вбегает свекровь.

– Идем, сынок. Не трать с ней нервы.

– Вы не можете вечно держать меня здесь! – кричу им вслед.

– Всему есть конец, Кира. Мне нужен ребенок. А вот ты… не так уж нужна, – бросает муж, и дверь снова захлопывается.

Глава 6

С того дня присмотр и контроль за мной еще более навязчивы и невыносимы. Мне вызывают врача для осмотра. Он подтверждает беременность, берет необходимые анализы. Сообщает, что все протекает нормально. Я пытаюсь поговорить с врачом, объяснить, что меня удерживают против воли. Но он смотрит на меня… как на сумасшедшую.

– Обязательно покажите жену психиатру и неврологу, – слышу, как он говорит это Анри, выйдя от меня.

И снова робкая надежда на спасение испаряется. Мой хитрый муж все предусмотрел. Я чувствую полную беспомощность.

Симон же, буквально помешался на своем отцовстве. Казалось, больше его ничего не волнует. Я для него лишь инкубатор.

Еще недавно я думала, что у меня интересная жизнь, я реализовывала себя в профессии, у меня была семья, муж, которого я любила. И до сих пор не могу уложить в голове, как могло все так быстро поменяться. Оказалось, что слова любви ничего не значили. Да, я прозябала каждый день в сожалениях. Казалось, что выхода нет, я почти потеряла надежду, что выберусь.

***

Этой ночью я проснулась от странного треска. Запах гари.

Вскочила, бросилась к окну. Пожар у соседей! Высокое пламя, жуткая картина! Звуки пожарных сирен приближаются. Свет мигалок заливает улицу. Люди бегают, зовут друг друга, кто-то рыдает.

Я слышу крики свекрови. Топот по лестнице. Огонь может перекинуться и на наш дом, хотя пока это достаточно далеко.

Я берусь за ручку двери, и о чудо – она не заперта. Боюсь поверить в удачу. Выбираюсь, босиком, в ночнушке. Ничего не беру с собой. Да и нет у меня ничего. Ни денег, ни документов, ни телефона. Ступаю максимально осторожно, не дай бог заскрипит половица.

Едва дышу.

Я не рискую бросаться к входной двери. Поворачиваю наоборот, вглубь дома. В прачечной есть небольшое окно, выходящее на задний двор.

Я царапаю кожу, рву рукава ночнушки, чувствую, как живот ноет от усилий, но мне удается выбраться.

Ступни касаются земли. Босиком, в ночной рубашке, со спутанными волосами, наверное, я выгляжу как привидение. Сердце стучит в висках.

Вижу полицейскую машину. Подбегаю к офицеру.

– Помогите! Пожалуйста! Меня удерживали в доме силой! Меня заперли, я беременна!

Мужчина смотрит на меня изумленно. Удивление сменяется тревогой.

– Вы сбежали из горящего дома? Вас там держали? – достает рацию.

– Да! Умоляю, помогите мне! Это очень страшные люди! – мне очень стыдно, что наговариваю, но я дико боюсь, у Симона везде связи. Не рискую произносить его имя.

– Увезите меня отсюда! Мне очень плохо! Мне надо к врачу!

– Всё в порядке, вы в безопасности. Садитесь в машину.

В его голосе мягкость, которой я не слышала уже много месяцев.

Мне открывают дверь машины.

Я сажусь. И только тогда, когда машина трогается, позволяю себе впервые заплакать от облегчения.

*******************************

Пять месяцев спустя. Санкт-Петербург

Снова дождь, но с тех пор как я сбежала от мужа садиста, и вернулась в родной город, я люблю любую погоду. Главное, что я могу сама решать, промокнуть мне, или взять зонтик. Остаться дома, или отправиться на прогулку.

Недели плена научили меня ценить прежде всего свободу. Не деньги, не положение в обществе.

Протираю витрину, красиво раскладываю пинеточки и распашонки на самом видном месте. Сегодня на них скидка.

Поправляю волосы, поглаживаю свой большой живот. Осталось полтора месяца, и я увижу своего малыша. Я волнуюсь и предвкушаю этот момент. Ни о чем больше не могу думать.

С тех пор как я сбежала из Франции, от мужа садиста, я еще до конца не разучилась беспокойно оглядываться по сторонам. Тем более, этот город не чужд семье мужа. У них здесь большая квартира, Каролина проводит тут много времени.

Но это и мой родной город тоже! Я родилась тут, выросла.

Я не готова отказываться от своих корней.

Хотя порвала все связи, только бы муж не выследил меня.

Я не писала родителям, не выходила на связь с подругами.

Сняла крошечную квартирку на окраине города. Гуляя по магазинчикам, наткнулась на объявление о поиске продавца. Хозяйке я понравилась. Ей показалось что очень мило, что ее продавец одежды для малышей будет беременна. Нашла это пикантным. Ну а я просто была счастлива найти работу.

Возвращаюсь мысленно в дни, когда находилась в подвешенном состоянии. Сидела в полиции, рассказывала свою историю и тряслась, что мне не поверят. Симон способен объявить меня сумасшедшей!

Но там была женщина-юрист. Она сразу взялась защищать меня. Не позволила полицейским усомниться в моей адекватности.

Она забрала меня к себе домой. Помогла с одеждой, обувью. А потом и документами.

Я не была уж совсем беспечной. Был тайный счет, о котором Анри не знал. Денег на нем лежало не то чтобы много. Но мне хватило расплатиться с Мари, юристом. На билет до Питера, на первое время, снять квартиру.

Я очень старалась забыть произошедшее со мной во Франции. Но это слишком сложно.

Следовало пойти к психологу, но не было лишних денег.

Так что, я просто погрузилась в работу, рутину. Это тоже помогало.

– Какой прелестный комплект, – покупательница любуется одеялком для новорожденного, розовым, ужасно милым, с вышитыми мишками.

– Ручная работа.

– Беру. Это в подарок. Заверните пожалуйста.