Я быстро сменила двусторонний черный плащ на плащ Ксаны: черный, подбитый алым и надела маску, которая облепила лицо, как вторая кожа.

Миновав несколько улиц, я позвонила в колокол у входа в обвитое плющом и лозой здание и, когда дверь распахнулась, скользнула внутрь.

Красная Жрица расположилась на тахте. Она не изменила своему цвету, лишь сменила ярко-алый на темно-бордовый, сняла позвякивающие при каждом движении браслеты, ограничившись лишь парой из черного дерева, блестящих при свете черных и багровых свечей.

К моему изумлению, Ане Ахебак встала при моем появлении и, подойдя ближе, обняла, прижав к себе, совсем как Ксана. Возникло двоякое ощущение, как когда преподаватель алхимии обучал балансу и говорил окунуть руки в два одинаковых чана с водой, но один с горячей, а другой с холодной. Обнимая Красную Жрицу в ответ, я ощутила себя тем самым чаном с ледяной водой.

– Пойдем, дитя, – позвала Ане Ахебак и увлекла меня в уже знакомую маленькую комнату, с круглыми бумажными фонарями и небольшим столиком, на котором расставлены глиняные приборы для долгого чаепития.

Опустившись на подушки, я закрыла глаза и посидела какое-то время, слушая себя, как учила Жрица. А когда взглянула на нее, заметила вертикальную морщинку меж бровей и скорбно поджатые губы.

– Мы все с тобой, Элизабет, – сказала Ане Ахебак, перехватив мой взгляд. – Все, до одного. Каждый человек в Черной Пустоши.

Я промолчала, но заставила себя кивнуть, и Ане Ахебак добавила:

– Хорошо, что ты пришла.

Я снова помолчала, прежде чем начать говорить.

– Я хотела расспросить о многом, – сказала я. – Я раньше была глупой, меня интересовали неважные вещи. Я не знала важности того, что стоит дороже всего.

Жрица протянула мне ароматную пиалу и, дождавшись, пока сделаю глоток, спросила:

– И что же это, Элизабет? Что самое ценное для тебя?

– Жизнь, – просто ответила я. – Раньше я не подозревала, как она хрупка и уязвима, как легко дается и забирается. Так легко, что можно подумать, она ничего не стоит, и вместе с тем стоит так много… Так много…

Красная Жрица кивнула, словно соглашалась со своими мыслями, а затем сказала:

– Жизнь всего лишь состояние, Элизабет. Одно из состояний. Ты называешь жизнью лишь одну из ее сторон и упорно не хочешь видеть другие.

– Какие? – спросила я после паузы. – Какие еще грани могут быть у жизни… Вот, я…

Я положила руку себе на грудь и на секунду запнулась, слушая удары сердца.

– Я живу, я дышу. Но стоит мне перестать дышать, как жизнь моя прервется, потому что нет ничего более хрупкого, чем она.

– Тебя ли я слышу, Элизабет? – переспросила Жрица, хмуря густые брови. – Наследницу двух великих магических домов? Великих настолько, что слава о домах Гриндфолд и Бранж простирается за самое Звездное море?

– При чем здесь моя магия и мои наследные способности? – не поняла я.

Прежде, чем ответить, Ане Ахебак залила чайные листья новой порцией горячей воды, и пока отвар настаивался, сосредоточенно водила крупной кисточкой с длинными ворсинками по глиняной посуде. Наконец, она посмотрела на меня, и от взгляда черных глаз в груди словно кто-то зажег свечу. Маленькую, почти незаметную, но свечу.

– При том, что как маг, ты видишь больше других людей, – сказала Жрица.

– Больше, – повторила я, скривившись. – Да, я вижу ауры, вижу, правду говорит человек, или лжет, вижу истинную суть вещей, но этого ничтожно мало. Это я только сейчас поняла.

Ане Ахебак грациозно помотала головой и длинные серьги в виде колец из черного дерева, как браслеты на щиколотках и запястьях, качнулись в такт.

– Ты видишь призраков, Элизабет, – сказала она.

Я пожала плечами, мол, что здесь такого.

– Когда ты последний раз видела их говорила с ними?

– В Эльфарии, – задумавшись на секунду, ответила я. – Я видела эльфов и даже говорила с одним из них. Правда, он утверждал, что видящий это он, а призраки – мы.

Глаза Жрицы полыхнули торжеством.

– Ты понимаешь, что это значит, Элизабет? – спросила она. И когда я помотала головой, пояснила: – У них своя реальность, у тебя – своя. И, поверь, в своей они не сомневаются, также как ты, кода кладешь руку на грудь и слушаешь биение своего сердца. Так что тогда жизнь? Та, что у них или тебя?

Я помолчала, прежде чем ответить. И когда начала говорить, голос мой звучал глухо.

– Я знаю, к чему вы клоните, Ане Ахебак. Вы пытаетесь подвести к тому, что смерть – такая же составляющая жизни, как и то, что я называю жизнью. Но не стоит. Со мной все в порядке. Я приняла решение жить и продолжать дело мужа, чего бы мне это ни стоило. Я стану достойной правительницей Черной Пустоши, такой же достойной, как был мой муж, его высочество Карл Сварт.

Красная Жрица улыбнулась мне, как ребенку.

– Ты спешишь, Элизабет, – сказала она. – Я не пытаюсь подвести тебя к тому, чтобы ты приняла призрачное существование прежних эльфарских жителей за то же, что и у тебя. Я пытаюсь дать тебе понять другое, то, что во время ритуала Отречения показала тебе Аюнэ: смерти нет.

– Вы знаете Аюнэ? – ахнула я.

Жрица пожала плечами и улыбнулась.

– Не только ты проходила ритуал Отречения, Элизабет. Многие, кто проходил, осознавали себя в царстве Сновидца.

Перед глазами запрыгали страшные картинки, которые я видела в темной пещере: стремительно стареющая плоть, кости, тлен, суета, стремление к какой-то непонятной, но общей цели, а потом все это меняется с появлением Сновидца, когда Аюнэ показывает, что мир не таков, как кажется.

– Я совсем забыла о случившемся в пещере, – пробормотала я, и голос звучал уже не так уверенно.

– У тебя просто не было времени как следует подумать об этом, – мягко сказала Жрица, и я кивнула.

– Аюнэ показала мне, что мир больше, чем кажется, – проговорила я. – В ее пещере мне пришлось взглянуть в лицо своим страхам. Вот только знаете… Без моего принца мне не нужен весь этот прекрасный мир, и страхов тоже больше нет.

– Элизабет, – дрогнувшим голосом позвала Жрица, протягивая мне заново наполненную пиалу.

Не делая глотка, я поставила ее на стол и продолжила говорить:

– Все во дворце… камеристки, слуги, все говорят об одном. Они думают, я не слышу, но я, к несчастью, обладаю истинным слухом… Об этом же пишут люди, выражающие соболезнования, не все, должно быть, самые смелые или самые искренние, не знаю. Их слова по-прежнему запечатаны, лежат стопкой на столе в библиотеке, но я обладаю истинным зрением. Ане Ахебак, я знаю, что там написано. Все говорят, что время лечит. А я не верю.

– И правильно, что не веришь, – сказала Жрица, глядя мне в глаза. – Потому что это неправда.

Я закусила губу. Слова Жрицы прозвучали жестко и неожиданно, но отчего-то принесли облегчение.

– Я знала, – прошептала я.

– Ты права, дитя. Разве может течение времени склеить разбитое сердце, разве может исцелить необратимое? Время не лечит, Элизабет. Но оно дает тебе другие воспоминания, другие чувства, эмоции, переживания, опыт. Твое сердце так велико, что вместит в себя все, что так щедро преподносит жизнь. Ты ошибалась, когда говорила о хрупкости и ценности жизни. Еще более ценно, чем жизнь – время, Элизабет.

– Время? – задумчиво переспросила я.

– Да, – кивнула Ане Ахебак. – Время. Подумай, Элизабет, разве сможешь ты на пороге смерти купить хоть одну лишнюю минуту нахождения в мире живых, пусть и за все богатства этого мира? Тому, кто определяет, когда настал черед, эти богатства не нужны. Они для него, словно для тебя мысли о сокровищах.

– Мысли?

– Мысли, Элизабет. Весь этот мир, который ты осязаешь и привыкла считать незыблемым, не больше, чем сильно сгустившаяся иллюзия. Но оттого, что сгустилась настолько, что кажется реальной, она не перестает быть иллюзией.

Голос Ане Ахебак перестал слышаться, как что-то внешнее, он словно проник в голову и звучал, будто мои мысли. Те, что всегда роятся стаей потревоженных пчел, а теперь текут одна за одной, звонкие, яркие, красивые. На секунду показалось, что у Жрицы совсем другое лицо, я готова была поклясться, что со мной говорит Аюнэ, потом вила Ивия, тетя Эльвира, Нинель и даже Бенара. Границы пространства размылись, словно мир раздвинулся изнутри и, поднатужившись, распахнулся, ослепляя белым изначальным светом.

– Карл Сварт не умирал, – тихо, одними губами, боясь потревожить пришедшее осознание, проговорила я, – не умирал…

– Он даже не рождался, – так же тихо ответила Ане Ахебак, не сводя с меня взгляда, словно этот взгляд, направленный в самую душу, творил невообразимое с пространством и временем, которое замерло, истончилось и куда-то исчезло.

– Но как же, – робко произнесла я. – Я же все помню.

– То, что ты видишь, Элизабет, не отнимает память, чувства, что ты любишь или ненавидишь. Во имя этого знания не нужно ни от чего отказываться или забывать. Этому не нужно учиться, потому что оно всегда здесь.

– Но что это? – спросила я.

Показалось, что раздвинутые грани иллюзорного пространства останутся такими навеки. На сердце полегчало, словно оно опустошилось, вытряхнув из себя одним махом все горе и боль, и это сейчас темной пеленой зависло в воздухе.

Отпустив страх и удивление, я смотрела, осознавала, и видела все, даже то, что привыкла считать своим, как иллюзию, как сгустки мыслей в едином эфире бытия.

– Видишь Видение? – спросила Ане Ахебак, и я рассеянно закивала.

– Мне кажется, только Видение и можно видеть, – отозвалась я. – Просто раньше я не туда смотрела.

Смех Ане Ахебак зазвенел колокольчиками в воздухе, и я зачарованно смотрела, как звуки плывут по хрустальному телу бытия, по пространству, и творят время.

– Но что это? – расширив глаза от удивления и восторга, спросила я. – Как это называется, Ане Ахебак?

– Это истинная магия, – с улыбкой произнесла Жрица. – Это видение истинной сути вещей.

– Вы говорили, что есть магия мужская и магия женская, – проговорила я. – Я помню… Просто не было времени подумать об этом.

– Ты очень умна, Элизабет, и рано или поздно ты бы поняла, что моя миссия в Черной Пустоши заключается не только в качестве проводницы в мир наслаждений. Любовь – лишь первая ступень на пути познания женской магии, но не последняя и не единственная.

Пространство продолжало оставаться распахнутым, безграничным, все мысли и чувства, которые считала своими, спокойно скользили по его поверхности, не беспокоя, не причиняя боли и не вызывая тревоги.

– Вы здесь, чтобы учить женщин истинной магии? – спросила я. – Той, против которой бессилен даже Каравара? Ведь это никто не способен подчинить себе, присвоить, накопить, стать за счет этого сильнее или передать другому?

Ане Ахебак улыбнулась и гордо вскинула подбородок.

– Я здесь для того, чтобы учить этому одну женщину. Правительницу Черной Пустоши. Принцессу, которой предстоит союз с сильнейшим магом всех королевств и народов. Вместе, обладая обеими гранями истинного Знания, вы сможете одолеть любое зло и принести много добра и процветания в мир. Я думала, этим магом был принц Карл. Я ошиблась.

Расширенное пространство схлопнулось в один момент, границы вновь стали реальными. В мир вернулась твердость и незыблемость. О том, что секунду назад я пребывала самим осознанием, напоминала лишь услужливая память, но воспоминания теперь казались тусклыми и плоскими.

– Ну что ж, для первого раза неплохо, – сказала Ане Ахебак. – Редко кто остается в этом так долго, как смогла ты.

– Но вы… Вы сказали, что мне предстоит союз с магом, – пробормотала я.

– Да. Что тебя удивляет?

– Но… Как можно? Как можно даже говорить об этом во время моего траура?

– Это говорит человек, который только что осознал не только иллюзорность своих страданий, но и иллюзорность мира? – спросила Жрица строго. – Я не говорю, что союз с магом случится сейчас. Я говорю, что такой союз необходим для Пустоши и остальных королевств. А ты решай, кто ты – простая женщина, или правительница, которая стоит на порядок выше остальных, а значит, должна уметь мыслить в первую очередь, как правительница.

Я вздохнула, но взгляда не отвела.

– Сказать честно, первым моим порывом, как пришла в себя и вылечила дракончика, было вернуться в Аварон, к дяде, к Бенаре, к Нинель, забыть обо всем, как о кошмарном сне… Но я не могу. Теперь не могу. Моя жизнь больше никогда не станет прежней.

– Есть только один человек, кто способен по-настоящему отпустить тебя, дать возможность жить, дышать, править, – задумчиво сказала Ане Ахебак.

Мое сердце сжалось, и я спросила:

– Аюнэ?

– Аюнэ не человек, – ответила Жрица. – Нет, Элизабет, я говорю не о Сновидце. Я говорю о Карле Сварте.

В глазах потемнело, а воздух в комнате закончился.

– Вы… Вы можете вернуть его, правда? Вы живая, теплая, мудрая, вы должны знать, как справиться с проклятой магией льда!

Глядя на меня с грустью Красная Жрица помотала головой.

– Никто не может вернуть в мир живых того, кто пересек черту, Элизабет. Мне очень жаль. И если бы моей мощи хватило бы, чтобы противостоять Караваре… Черной Пустоши бы уже ничего не угрожало.

Я сглотнула слезы, чувствуя, как воспарившее было от надежды сердце снова оседает в груди камнем.

– Тогда… Ане Ахебак… Вы можете помочь мне увидеться с ним? Чтобы… проститься по-человечески?

Красная Жрица снова покачала головой.

– Я – нет, – ответила она. – А вот Аюнэ может.