Быстрый ход секундной стрелки. Будильник заведенный на семь тридцать. Беглый завтрак за просмотром новостей. Свежая рубашка, застёгнутая под галстук, строгий костюм – доспехи делового мужчины. Запах нового дня. Хотя разве может день чем-то пахнуть? Маленькие облачка, поднимающиеся от дыхания прохожих. Озабоченные лица в толпе. Проносящиеся автомобили. Рой отрывочных фраз, звуки музыки из чьих-то наушников. Торопливые шаги по лестнице. Тихий шелест бумаги. Звук ставящегося штампа. Привычный стук клавиатуры. Утреннее совещание. Горячий кофе, принесённый секретаршей. Звук упавшей ручки. Кипа документов, которые нужно изучить. Летящий в урну комок смятой бумаги. Очередной горячий кофе. Очередной звонок. Щелчки манипулятора. Жужжание принтера. Снимающая напряжение тишина. Сизое зимнее небо в легкой газовой дымке. Искренний смех детей, бегущих по аллее. И лишь подумав о том, что мысли этих детей полны ярких надежд и мечтаний, Николас почувствовал… Стоп, ничего он не почувствовал. Распродажа в книжном магазине. Рождественские песни из динамиков. Городской шум и суета в преддверии праздников. Холодная слякоть под ногами. Одиночество. Свобода? Любящая семья дома. Тепло. Уют, но всё равно одиночество. Телефонный звонок. Повторяющийся изо дня в день график запланированных событий. Будильник, заведённый на семь тридцать. Сегодня у Николаса был очередной хороший день…
И не увидишь ты в ней былой меланхолии…
Сегодняшнее воскресное утро Николаса ничем не отличалось от предыдущего. Во время просмотра новостей мелькнувшее сообщение о новом научном открытии и напомнило ему об обещании, данном Лютеру. На самом деле Нику было интересно узнать, что за странный феномен произошёл с ним в лаборатории, поэтому он спешно отправился к другу в институт, уверенный, что найдёт его на рабочем месте. Шагая по длинному коридору в направлении лаборатории, Николас обратил внимание на девушку, идущую ему навстречу, точнее, на её розовые волосы. Засмотревшись, не заметил, как траектория его пути пересеклась с траекторией движения этой юной особы. Тетради звучно упали на пол из рук незнакомки. Одна из них раскрылась, и Николас смог разглядеть зарисовки комикса. Мужчина, извинившись, помог девушке собрать тетради, мысленно находя довольно странным присутствие экстравагантной личности в таком серьёзном заведении. Молодая особа тихо поблагодарила его, поправила очки и невозмутимо продолжила свой путь. Через несколько минут Николас добрался до лаборатории своего друга. Открыв двери, первым делом увидел Лютера, погружённого в мыслительный процесс и снующего в таких случаях из стороны в сторону. Его белый халат развевался словно парус. Собственно, было бы странно, если бы он просто мирно сидел на месте. Лютер мог сосредоточенно думать, только находясь в постоянном движении. Наконец, заметив друга, он на секунду остановился и попросил его подождать в обители Гения. Так молодой профессор называл свой кабинет, в котором скромно ютились бордовый кожаный диванчик, пара кресел и круглый стеклянный столик, заваленный всевозможными чертежами. Остальную же часть большого и светлого помещения занимали стеллажи цвета вишни, заполненные тематическим инструментарием и редкими изданиями по физико-математическим исследованиям. По всей длине стен висели какие-то непонятные схемы вперемешку с портретами великих древних и современных ученых, среди которых было немало известных физиков. Именно здесь Лютер подпитывал свой оригинальный ум и оттачивал научные идеи. Без лишней скромности он называл это место обителью Гения, то есть его самого. Что ж тут скажешь, как и все учёные, Лютер был не лишён известной доли мании величия, но, в отличии от остальных, чувство юмора ему было не чуждо. Именно это и делало его самим собой.
Войдя в кабинет, Николас встретился с взглядом зелёных глаз редкого оттенка оливы. Тёмные волнистые волосы, зачёсанные по моде. Это был Оливер, один из самых лучших студентов Лютера, которого он в хорошем настроении называл коллегой. Он полностью разделял научную точку зрения своего наставника и пользовался исключительным его доверием. Поэтому Николас не удивился, увидев Оливера в кабинете друга. На лице студента играла открытая лучезарная улыбка. Эта неповторимая улыбка часто сбивала с толку малознакомых людей, считающих Оливера немного странноватым, хотя и очень симпатичным молодым человеком. Им казалось, что парень улыбается беспричинно. Многие из окружения Оливера считали его очень витальным человеком, все удивлялись его позитивному отношению и безграничному стремлению к жизни. «Наверно, это всё юность, а может последствия необычного врождённого дара?» – думал про себя Николас.
Оливер обладал синестезией – цветным слухом. Иногда он развлекал друзей, рассказывая, в каких тонах видит их голоса. Это довольно забавно, но и довольно необычно. Сам Оливер никогда не распространялся на тему своего умения, был скромен и сдержан. И только всего один раз его задело равнодушие, с которым отнеслась к нему Кэсседи, когда он впервые описывал цвет её необыкновенного голоса. Оливер всё ещё помнил, как девушка безразлично посмотрела на него, вздохнув, удалилась прочь… «Светло-голубой, словно летний дождь», – вспоминал сейчас юноша и в его глазах появилось что-то, похожее на отчаяние… Но тут в кабинет вошел Николас, и глаза Оливера вновь загорелись искрами жизнелюбия, которое излучают обычно дети.
– Вновь тратишь своё время на безумные эксперименты Лютера? – спросил Николас, пытаясь не попасть под влияние улыбки Оливера.
– Я вовсе не трачу время, мне нравится быть полезным профессору, – учтиво ответил студент, подавая руку для приветствия.
– Кстати, я слышал, что в прошлом Вы отлично рисовали и музицировали на фортепиано, Вы и сейчас занимаетесь своим хобби?
Такого вопроса Николас никак не ожидал…
– Нет, уже нет… Думаю, что в жизни надо тратить время на более материальные вещи. – Сухо ответил мужчина, скрывая свое замешательство.
– Правда? Я запомню Ваши слова. – Оливер усмехнулся и неожиданно резко продолжил:
– Так Вы совсем отказались от искусства? Или это искусство отказалось от Вас?
– Я даже не знаю, что тебе ответить… – растерянно отозвался Николас, при этом мысленно ругая себя за то, что позволил застать себя врасплох.
В разговоре появилась долгая пауза, во время которой Николас никак не мог собраться с мыслями и достойно ответить этому юнцу. Как же так? Почему уже много лет он даже не притрагивается к кистям и клавишам? Николас вспомнил то скверное чувство, которое накрыло его однажды, и уже никогда не отпускало. Он вспомнил, как, ведомый желанием погрузиться в мир звуков живой музыки, подошел к фортепиано, как вдруг в его сознание ворвался страх, этот страх поглотил все его светлые чувства, всю его любовь к прекрасному, навязав болезненную неприязнь и раздражение. Теперь любая мысль о том, чтобы взять в руки кисти и отдаться творческому порыву, вызывала отторжение. Его сознание деспотично противилось его желаниям. Вскоре Николас свыкся с этим состоянием, и выдумал себе теорию о том, что вовсе не любит искусство. Как всё легко и просто! Надо только внушить себе, и ты становишься совершенно другим человеком.
– Кэсседи всё ещё не обращает на тебя внимания? Почему бы тебе просто не поговорить с ней? – разорвал тишину Николас, пытаясь скрыться от своих горьких размышлений и хоть чем-нибудь задеть этого провидца в отместку за то, что заставил снова вернуться в прошлое.
– Боюсь, что ничего не выйдет.
– Могу помочь советом: скоро концерт её любимой группы, и Кэсс хочет на него попасть, купи билеты и пригласи её, думаю это будет хорошим началом, – сменил гнев на милость Николас.
– Спасибо за совет, – оживился Оливер, снова вернув свою благодушную улыбку.
– Ты прости Кэсс за её холодность, такая уж она…
Оливер лишь усмехнулся, Ник не мог знать, что именно это и привлекало его в Кэсседи… Выражение лица Оливера снова отразило тень грусти.
О проекте
О подписке
Другие проекты