Жарко, а на небе ни облачка. Воздух пахнет горячим асфальтом и бензином. Очередь продвигается очень медленно, только через полчаса я оказываюсь за дверью. Тут чуть прохладнее, но душно, почти нечем дышать. Я немного беспокоюсь – тот дядя сказал, что вернется через пять минут, а уже половина третьего прошла. В три надо быть в детском доме, иначе мы пропустим обед и будет скандал.

Дядя возвращается с тремя приятелями, когда я уже приближаюсь к прилавку, за которым мечется усталая продавщица. Полки пустые – только на одной стоит ряд картонных коробок с ручными миксерами.

– Ну, малыш, вот и я, – сообщает дядя.

– Что-о-о?! – восклицает тетя в цветастом платье. – Вы одного шурина собирались привести, а не трех‼!

– А братья дома оказались, – беззаботно объясняет мужчина и поворачивается к ней спиной, потом заговорщицки мне подмигивает и украдкой сует свернутую купюру. Целых пятьдесят злотых одной бумажкой, представляете?

– Знаете, если мне из-за вас не хватит, я этого так не оставлю! – кричит тетя в цветастом платье. – Я милицию вызову, если вы у меня товар из-под носа уведете!

У меня улыбка от уха до уха. Протискиваюсь через толпу к выходу. Шимек, к счастью, по-прежнему сидит на цепи.

– Пошли, – говорю я.

Мы успеваем вернуться к трем – никто даже не спохватился. Дежурный отмечает нас в журнале, мы бросаем в раздевалке куртки и ботинки и мчимся в столовую.

На обед сегодня гороховый суп, нормально. На второе – котлеты с картошкой; тетя Янина подмигивает мне и кладет на тарелку целые картофелины, с краю котла, потому что остальные, в центре, она разминает специальной алюминиевой толкушкой. Я люблю смотреть, как тетя Янина эту картошку давит, но есть такую не люблю. Еще вареная свекла, а на десерт – яблочный компот. Вполне приличный обед. А вот по пятницам нам не дают мяса – или рыба, или макароны с творогом, или крутые яйца под соусом из хрена. Я очень люблю яйца, но не на обед же! Вот блюда, которые я больше всего не люблю: капустные щи, огуречный суп (если очень кислый), рыбные котлеты, колбасные котлеты, язык (ужас‼!), печень и шпинат, а еще пудинг с вишневым соком. А люблю я отбивную, жаренную с луком кровяную колбасу (только чтобы лука побольше!), блинчики с сыром, курицу, фруктовый суп с вермишелью, бульон с клецками и компот из черешни.

После обеда я иду делать уроки в учебную комнату на нашем этаже, потому что там спокойнее, а потом… Потом – свободное время!

А еще совсем не поздно, даже нет шестнадцати тридцати! Ну, теоретически у нас занятия в столярной мастерской, но мне неохота туда идти. Я проверяю расписание на завтра, вынимаю из шкафчика учебники и тетрадки, которые мне понадобятся на следующий день, потом ставлю собранный ранец в свое отделение на полке – и готово!

Захожу в спальню и вынимаю из своей тумбочки жестяную коробочку из-под чая – надо спрятать пятьдесят злотых, которые я получил возле универмага «Радуга». У меня в этой коробке уже куча денег, я пока не знаю точно, что куплю. Хотелось бы телескоп, но подозреваю, что на него придется копить еще очень долго, я не знаю, сколько он стоит и вообще где такие вещи продаются. Кроме того, я немного боюсь, что кто-нибудь его у меня стащит или сломает, хотя можно было бы хранить телескоп на складе. Я старательно закрываю коробку и убираю поглубже в тумбочку, потом прикрываю свернутым полиэтиленовым пакетом. Я этой коробочкой очень дорожу, не только потому, что в ней все мои сбережения. Она у меня всю жизнь, сколько я себя помню – наверное, осталась от мамы, и ее привезли в дом малютки вместе с остальными моими вещами. Я бы очень расстроился, если бы она пропала. Я закрываю тумбочку на ключ, прячу его в карман брюк и иду искать Неваляшку.

Почему я, собственно, люблю Неваляшку? Я все думаю об этом, потому что на самом деле уже много раз убеждался, что любить кого-то рискованно и кончается это плохо. Люди появляются и исчезают, и ты ничего не можешь с этим поделать. Однажды ты вернешься из школы и выяснится, что тетю, которую ты любил, или какого-нибудь твоего друга перевели в другое место, и тебе потом еще долго будет очень плохо.

Был в Рыбнике один мальчик, Фредек Мордес, я его очень любил, и он меня тоже. Мы вместе играли и спали в одной комнате. Так вот, однажды его просто забрали из детского дома! Оказалось, что он возвращается к своей маме, которая нашла работу в Новой Гуте и получила там квартиру. А ведь эта мама даже ни разу – ну вот ни разочка! – не приехала к Фредеку, ни разу ему не написала и не позвонила! Утром, когда мы встали, пришла тетя и сказала: «Мордес, ты едешь к маме. Собирай вещи». И все. Боже мой, как мы оба плакали! Я больше, потому что он все же радовался, что едет к маме, хотя немного трусил. Фредек уехал после обеда, и больше я его не видел. Он даже открытку мне не прислал, хотя я сам продиктовал целых три письма тете, у которой был адрес Фредека в Новой Гуте, она послала их по почте. Мне потом долго хотелось плакать, и еще я злился. Кроме того, я начал гораздо сильнее заикаться, я это хорошо помню, хотя вообще все это время в Рыбнике как-то постепенно блекнет в моей памяти. Потом я старался уже никого слишком сильно не любить. Даже этого моего дядю с бородой, который смеялся как ненормальный в автобусе, когда мы ехали за грибами, я старался слишком сильно не полюбить – и правильно сделал, ведь и он в конце концов исчез! Ну вот, а теперь этот Неваляшка!..

Иногда я думаю, что, может, люблю его просто потому, что нет другого выхода, ведь если бы я за ним не присматривал, он бы постоянно попадал в переделки.

Но иногда мне приходит в голову, что я люблю его потому, что ему хуже, чем мне. Он не очень сообразительный, все время раскачивается, маленький, худой и говорит гораздо, гораздо хуже, чем я! Кроме того, он всегда меня слушает, и с ним я совершенно не заикаюсь, хотя в целом я и так не особенно заикаюсь, когда разговариваю с другими ребятами, если они моего возраста или даже немного старше. Кроме того, Неваляшка так хорошо ко мне относится! – я об этом знаю, а ведь всегда приятно, когда знаешь, что кто-то тобой восхищается. Наверное, поэтому я его и люблю.

Но на самом деле невозможно до конца объяснить, почему тебе кто-то нравится или почему ты кого-нибудь любишь. Сколько раз я встречал ребят, которые ужасно любили своих родителей, хотя те, по-моему, вообще не заслуживали их любви… Да миллион раз! Порой я боюсь, что Неваляшку переведут в другое место из-за того, что он все же «чокнутый», так что изо всех сил помогаю ему в учебе. Но это вряд ли, потому что с уроками он справляется неплохо, а родители у него, на мое счастье, – алкоголики, так что суд не должен отдать им Неваляшку. Можно, как говорится, спать спокойно.

Я забираю Неваляшку из комнаты отдыха, где он, разумеется, сидел со своим комиксом о Титусе – второй частью, той, где механическая лошадка Розалия. Книжка совсем уже разваливается, тетя Йола помогала мне склеивать страницы прозрачной клейкой лентой. Понятия не имею, почему Неваляшка так привязан к этой книжечке. Один раз ребята со второго этажа, те, что помладше, хотели ее у него отнять – это был один из восьми случаев в моей жизни, когда мне пришлось драться, чего я очень не люблю. К счастью, я их победил, да, – правда, они были меньше меня, хоть и набросились втроем на одного.

Мы берем комикс и идем в комнату с телевизором, потому что сейчас будут показывать «Семнадцать мгновений весны». Это советский сериал, но Штирлиц, то есть главный герой, говорит по-польски, и остальные актеры тоже, потому что фильм дублирован. Большинство из нас предпочитает капитана Клосса^[1], но Штирлиц – очень даже ничего, а Неваляшка от него просто в восторге. Он говорит «Сьтийлиц» – смешно, правда? Мне гораздо больше нравился «Космос: 1999»^[2], который показывали в прошлом году по субботам на канале «Студио 2». Вот это было да! Космические корабли, звезды, НЛО и вообще! Я даже моргать забывал, когда смотрел! Очень жалко, что этот сериал больше не идет по телевизору.

В комнате полным-полно народу, потому что всем ужасно интересно, что сегодня сделает Штирлиц, агент советской разведки, внедренный в ряды СС (это такие самые плохие гитлеровцы).

Вообще, я большой любитель телевидения и жалею, что в «Молодом лесу» так мало телевизоров и что они не цветные. Я видел по телику очень много фильмов, которые мне ужасно понравились и которые я запомнил. Например, «Одно другого интересней», о трех приключениях детей, причем третье – самое интересное – происходит в космосе. Еще мне нравилось «Дознание пилота Пиркса» – этот фильм сняли по книге Станислава Лема, она есть в нашей библиотеке, и в этом году я собираюсь ее прочитать. Из телесериалов я, конечно, люблю «Четырех танкистов и собаку» и Клосса, но кто же в Польше их не любит – наверное, таких просто нет. Еще мне нравились «Путешествие за улыбку»^[3], «Каникулы с привидениями»^[4] – это из детских, но «Револьвер и котелок»^[5] – тоже, хоть он и взрослый. Я его на «Студио 2» смотрел целых три раза.

Мы дожидаемся «Спокойной ночи, малыши!», а потом идем ужинать. Сегодня бутерброды с яичной пастой и бисквит, ну и чай, конечно. После ужина можно делать что хочешь – только к телевизору нас уже не пускают. Так что мы с Неваляшкой идем в комнату отдыха. Сначала играем в шашки – это я его научил, а потом Неваляшка берет своего «Титуса», а я – потихоньку – «Релакс» с полки для старших ребят. «Релакс» – это тоже комиксы, только в каждой тетрадке много разных коротких историй. Некоторые начинаются и сразу заканчиваются, а другие разделены на серии и продолжение каждой надо искать в следующей книжке. Сейчас я читаю «Ваханара!» и «Бионик Яга» – одновременно, потому что обе серии начались в восемнадцатой тетрадке. «Ваханара!» интереснее, но в «Бионике» такие классные рисунки! Если бы кто-нибудь из воспитателей поймал меня за чтением «Релакса», наверное, мне бы влетело, так что я прикрываю его свежим номером «Мира молодежи» – если смотреть со стороны, можно подумать, что я просто читаю газету.

Около восьми группа «Сан» может идти в ванную, и мы отправляемся под душ, потому что сегодня как раз душевой день. Моемся мы все вместе, но душ у каждого свой – просто между ними нет перегородок. Я очень рад, что теперь нас никто не моет! В душе за нами даже не особенно следят – только иногда заходит тетя Матильда, у которой дежурство начинается в восемнадцать ноль-ноль. Сначала тетя Матильда каждый раз проверяла, всё ли мы помыли и насколько тщательно, но потом убедилась, что мы вполне справляемся, так что теперь только время от времени заглянет кому-нибудь в уши – как она выражается, для очистки совести. Я не люблю купаться вместе с другими, а уж когда меня мыли – просто ненавидел. Некоторые тети были еще ничего, но другие трясли меня, как мешок, а вода всегда оказывалась или слишком холодной, или слишком горячей, да еще мыло то и дело попадало в глаза. Но хуже всего – стричь ногти. Ой, у меня от одной этой мысли прямо все внутри переворачивалось! Хуже всего было в Рыбнике. Все дети после купания садились у стены на длинную деревянную скамейку. Обычно в пижамах или завернутые в полотенца. Приходили две тети Нянечки – они не были воспитательницами, а просто пеленали малышей, которые еще писали в пеленки, убирали, вытирали носы, чистили уши и так далее. Мы должны были сидеть на этой скамейке, вытянув вперед ноги, – а тети Нянечки присаживались на корточки и – раз-два! – подстригали всем ногти, совсем как конвейер на фабрике. У них получалось быстро, но стригли они всегда слишком коротко, иногда даже до крови, и уж во всяком случае больно было надевать ботинки. Закончив с ногами, Нянечки принимались за руки. Тут они были немного осторожнее, но все равно мы боялись до дрожи и орали как ненормальные.

В «Молодом лесу» я очень хотел побыстрее сам научиться стричь ногти. И все время просил, чтобы мне позволили это делать, но только тетя Йола разрешила, хотя, конечно, поначалу очень за мной следила. Я в два счета научился, и теперь горя не знаю.

Все мытье – вместе с чисткой зубов – занимает у нас минут десять. Потом мы идем в спальню, ложимся и, если остается еще немного времени до того момента, когда погасят свет, читаем или болтаем. Сегодня вот второе.

– Мне сестра написала, – говорит Шимек.

– Мне тоже кое-кто написал, – презрительно отвечает Мариуш, но ему никто не верит, потому что он ужасный выдумщик. – Длинное-предлинное письмо!

– И где оно, интересно? – спрашиваю я.

– Хранится на складе.

– На складе? Ну да, как же, как же… – прыскает Мирек. – Вот что мозги твои там хранятся – в это я охотно поверю.

Мы все смеемся, а Мариуш краснеет.

– Я правда получил письмо! Если я говорю, значит, так оно и есть! – обижается он.

– Ну и кто же тебе написал? – интересуется Ежи.

– Мама! – тут же отвечает Мариуш. – И ума^[6] тоже!

– В одном конверте – сразу два письма. Целых два! – продолжает Мариуш.

– Твоя мама сидит, – заявляет Зенек, который вечно действует мне на нервы: он непрерывно шмыгает носом и вытирает его рукавом; когда я это вижу, меня начинает мутить.

– Ну и что? В кутузке тоже дают бумагу и ручку, – упирается Мариуш. – А впрочем, моя мама скоро выйдет на свободу и заберет меня отсюда!

Мариуш – самый большой врунишка из всех, кого я видел в жизни, я вам точно говорю! В самом начале, вскоре после того, как я приехал в «Молодой лес», ему удалось просто суперски обвести меня вокруг пальца.