Тарис

Сомерсет, Пикстон-Парк

Днем позже

Я тихо открываю дверь в спальню брата. Если он спит, ни в коем случае не желаю его будить, но мне необходимо хотя бы его увидеть. Опасения оказываются напрасны. Стоит двери приоткрыться всего на маленькую щелочку, и я слышу до боли знакомый звук. Его пальцы порхают по клавиатуре ноутбука, как будто между ним и компьютером существует какая-то магическая связь. Я тут же переступаю порог. Раз брат работает, значит, хорошо себя чувствует. По сути, это чудо, что он до сих пор может двигать руками и пальцами. Чудо или работа его железной воли. Селкет, огромная собака породы родезийский риджбек, которая в мое отсутствие буквально не отходит от брата и даже сейчас лежит рядом с его кроватью, поднимает голову. Она неторопливо встает, семенит ко мне, и я здороваюсь с ней, почесывая морду:

– Привет, моя сладкая. Ты хорошо присматривала за Малакаем?

В ответ она издает тихое урчание.

– Хорошо, – переводит брат.

Он заканчивает печатать, после чего поднимает взгляд и широко мне улыбается. Пепельно-русые волосы растрепались и торчат во все стороны, а очки висят на кончике носа, но темно-карие глаза не утратили ни капли блеска, несмотря на то, что болезнь оставила на нем отпечаток. При виде брата у меня разрывается сердце. Я медленно приближаюсь к нему, и Селкет не отходит от меня ни на шаг.

Эта спальня – самая красивая и просторная комната в доме. Кровать стоит в центре, чтобы Малакай мог смотреть из окна на большой сад. Осень с ее алыми и желтыми красками – это его любимое время года, и я боюсь, что в этом году брат видит ее в последний раз. Он сидит в окружении множества поддерживающих подушек на гигантской старинной кровати с балдахином, где спали еще наши предки, и его кожа белее постельного белья, которое должно согревать исхудавшее тело, но, по всей вероятности, не справляется со своей задачей.

– Мы… мы это сделали. – Скрывая ужас от его изможденного вида, я глупо танцую в честь победы босыми ногами на покрывающем каменный пол персидском ковре. Он тоже старинный, как почти каждый предмет в этой комнате, да и во всем доме. Одновременно я поднимаю вверх фигурку, которая, на мое везение, благополучно пережила атаку. Я не показываю брату своего страха. Никогда. – Ты же во мне не сомневался.

Забираюсь на кровать и сажусь по-турецки в ногах. Селкет тут же запрыгивает к нам, устраивается рядом и кладет голову мне на коленку. Со времени моего отъезда Малакай еще больше похудел, хоть я и отсутствовала всего две недели. Вокруг сердца у меня будто сжимается кулак. Когда-то брат был моим рыцарем в сияющих доспехах, примером для подражания, защитником. Теперь он выглядит слабым подобием того юноши, и я ничего не могу сделать. У него мышечная дистрофия – неизлечимое наследственное заболевание, которое медленно, но неуклонно ослабляет мышцы. Первые симптомы проявились довольно поздно для его типа, однако с тех пор болезнь стремительно прогрессирует. В последние два года брат практически перестал вставать с постели, и, по прогнозам врачей, ему осталось недолго. По их мнению, только воля еще поддерживает в нем жизнь. Воля и нежелание оставлять меня одну.

Наклонившись вперед, Малакай аккуратно берет у меня статуэтку.

– Без тебя я бы ни за что так быстро не справилась.

Когда его не станет, я больше не буду гоняться за сокровищами. Вместо этого найду себе какую-нибудь скучную работу в музее. К глазам подступают слезы, но я их смаргиваю.

Брат улыбается, не отрывая взгляда от позолоченной фигурки. Она считалась бесследно пропавшей. С тех пор никому не удавалось ее отыскать. Ну, до этого момента. Всякий раз, когда мы с Малакаем отправляемся на поиски, непременно находим исчезнувшую вещь. Музеи или законные владельцы нередко платят заоблачные суммы за возвращение украденных предметов. Не то чтобы мы бедно жили, но эти деньги уходят на лечение брата. А недавно я обнаружила для него новый вариант терапии. Осталось только уговорить Малакая на него согласиться.

– Она прекрасна. – Бледными пальцами он благоговейно обводит контуры статуэтки. – Я рад, что теперь она сможет вернуться домой. Туда, где и должна находиться.

Брат искал бы эти сокровища и без вознаграждения, но я не хочу и не могу отказываться от оплаты. Потому принимаю только те заказы, которые выгодны нам. Малакай не подозревает, сколько из них я отклоняю, хотя у меня самой сердце кровью обливается от того, сколько ценных произведений искусства украдены и спрятаны в приватных коллекциях богачей, которые никогда не осознают их реальной значимости. Предметы, которые мы разыскиваем, были созданы сотни, а то и тысячи лет назад людьми с теми же мечтами, желаниями и эмоциями, что и у нас сегодня. Они любили и ненавидели. Побеждали и терпели поражения. И все это связывает нас сквозь время. Поэтому важно напомнить человечеству, что существовали поколения, которые жили до нас, и появятся другие, которые будут жить после нас. Наше отношение к собственному наследию много говорит о том, насколько мы ценим будущее. И тем не менее мне приходится делать выбор. Принимай я все предложения, постоянно находилась бы в разъездах, пока Малакай вынужден находиться в Пикстон-Парке и медленно угасать в одиночестве. Огромный участок земли и родовое поместье нашей семьи расположено в прекрасном Сомерсете, и брат заставил меня пообещать, что я позволю ему умереть здесь. Впрочем, допускать этого я не намерена. Наши родители мертвы, а я не останусь одна. Мы не испробовали еще столько всего, что могло бы помочь.

– Значит, вчера все прошло гладко, сестренка? – У него трепещут веки. Даже этот мой краткий визит утомляет Малакая. Я поздно приехала, а он, наверное, целый день меня ждал.

– Да, – подтверждаю односложно. – Я бы прилетела раньше, но рейс из Бостона в Лондон задержали.

Время уже близится к вечеру. Ненавижу расставаться с братом, ведь каждая минута с ним бесценна. Две недели, которые я отсутствовала, показались мне вечностью. Бывший охранник Египетского музея, который похитил статуэтку, оказался чрезвычайно упрям. Из-за этого мне постоянно приходилось откладывать отъезд из Каира, пока наконец-то не удалось выпытать у него, что он продал вещицу одному менеджеру хедж-фонда в Бостоне. Охранник собирался отрицать факт кражи, однако мы с Малакаем собрали неопровержимые доказательства. К счастью, вчера покупатель сдался быстрее, чем предполагалось, в результате чего мое пребывание в Бостоне ограничилось только двумя днями. У меня мелькает мысль рассказать брату о нападении демона и об ангеле, но решаю не беспокоить его. Он и так часто ворчит, потому что всякий раз активную часть нашей работы приходится выполнять мне. Я сворачиваюсь клубочком рядом с ним, как мы с самого детства делаем.

– Надо было поехать со мной в Египет, – говорю я. – Тепло пошло бы тебе на пользу. Ты мог бы остановиться в нашем доме в Луксоре.

Там у нашей семьи поместье, в котором мы жили с родителями, пока те проводили раскопки.

– В следующий раз, – обещает Малакай, и от моего сердца откалывается еще один крохотный осколок, потому что по тону слышно: он не верит, что когда-нибудь туда вернется. Да и в таком тяжелом состоянии, как сейчас, путешествие потребовало бы от него чересчур много сил.

Так что следующие полчаса я описываю ему страну нашего детства. Напоминаю о горячем солнце, просторах пустыни, раскачивающихся на ветру платанах и бескрайнем небе. После гибели наших родителей во время песчаной бури он не появлялся там. Мне тогда исполнилось четырнадцать лет, а Малакаю еще не было восемнадцати. Осиротев, мы вернулись в Англию, но Египет остался нашей истинной родиной. Порой я боюсь забыть, как счастливо мы жили там вчетвером. Когда брат умрет, только я одна буду лелеять воспоминания, блекнущие с каждым днем.

Когда его дыхание выравнивается, я замолкаю. Только слезинка капает из уголка глаза и теряется в белом постельном белье. Я отчаянно борюсь с неизбежным и не готова просто так сдаться. Селкет трется головой о мою ногу, словно стараясь утешить. Она уже давно смирилась и проводит с Малакаем так много времени, что порой я ей завидую.

– После того как я умру, – раздается в тишине шепот, – отвези меня обратно в Египет. Отдай мой прах пескам пустыни, как мы сделали с мамой и папой.

– Ты не умрешь. – Я смахиваю со щеки очередную слезу. – Немедленно прекрати нести чушь.

– Пообещай мне, Тарис, – улыбается он, когда я сажусь.

Я лишь отрицательно качаю головой.

– Пожалуйста. Я больше не могу, и осталось уже недолго.

И снова получает в ответ лишь качание головой. Не позволю выжать из себя еще одно глупое обещание. Иначе брат ухитрится умереть сразу, как только уверится, что я исполню все его пожелания.

– Нам надо поговорить об этом, котенок. У меня уже не так много времени.

Котенок. Так он называл меня в детстве, потому что я не отходила от него ни на шаг. Кажется, что с тех пор прошло лет сто, не меньше.

– Не надо. Пока нет. Я не могу.

В высокую деревянную дверь стучат, и она открывается. В комнату заходит Гарольд с максимально важным выражением лица, присущим, наверное, всем дворецким. Он не только работал на наших родителей, но еще и сопровождал во всех путешествиях. После их смерти он заботится о нас, как о собственных детях, а мы любим его как дедушку, которого у нас никогда не было.

– Что случилось?

Надеюсь, еще не приехали из охранной организации, которая должна забрать фигурку. Я хотела оставить ее у Малакая хотя бы на одну ночь. И пусть это дурацкое суеверие, но история нашей семьи тесно связана с Египтом, и я верю, что фараон принесет моему брату немного удачи. Естественно, я могла бы и самостоятельно доставить статуэтку в Каир, но в таком случае мое отсутствие затянулось бы еще сильнее.

– К тебе пришли, Тарис, – как всегда, дипломатично сообщает Гарольд и неодобрительно смотрит на Селкет, которой не место в постели, но никто из нас не следует этому правилу. – Новый клиент.

О наших успехах и способностях ходят слухи. Я работаю не только на правительства и музеи, все чаще на поиски украденных произведений искусства меня отправляют частные лица. В их случае речь в основном идет о похищенных картинах. Я встаю с кровати, обрадовавшись, что появилась возможность сбежать от навязчивой просьбы.

– Я его выпровожу, и мы сможем поужинать вместе.

Малакай устало улыбается:

– Хотя бы выслушай, что он ищет.

Мне все равно. Не хочу расставаться с братом, пока не выясню, подойдет ли ему найденная мной новая терапия. Я уже выслала все его документы в клинику «Мейо» в США и теперь жду ответа. Безусловно, Малакай не отцепится и будет настаивать на продолжении разговора. Но я не желаю обсуждать с ним его похороны. К такому я еще не готова. И вряд ли когда-нибудь буду готова.

Гарольд встревоженно поглядывает на моего брата. Причина, почему дворецкий не сообщил мне, насколько сильно ухудшилось его самочувствие, может заключаться только в том, что Малакай сам ему запретил. Болезнь протекает поэтапно. До сих пор после каждой стадии он собирался с силами. Так будет и на этот раз. Он боец. Если брат когда-нибудь сдастся, то неизбежно умрет. Независимо от моего желания.

– Передай клиенту, что он зря явился, – прошу я Гарольда. – Скажи, что у нас уже расписан график и для него нет времени.

– Этот клиент не из тех, кого можно выставить, – прочистив горло, говорит дворецкий. – Тебе следует с ним побеседовать.

Гарольд теребит воротничок, что для него несвойственно. Как и всегда, сегодня он одет безупречно. Увидев дворецкого в таком виде, вряд ли кто-то сможет представить себе, что раньше он катался вместе с нами по паркету бального зала. При этом снимал максимум пиджак, но ни разу жилет или галстук. А под конец никогда не выглядел настолько взлохмаченным или вспотевшим, как Малакай или я. Того, что почти в восемнадцать лет брат занимался со мной такой ерундой, чтобы утешить после потери родителей, я никогда не забуду.

– Иди, – велит Малакай успокаивающим тоном. – Я еще чуть-чуть посплю, а потом ты расскажешь, что ищет этот человек. Погуляешь с Селкет немного в саду, Гарольд? – обращается он уже к дворецкому. – Ей нужно немного подвигаться.

– Разумеется, – отвечает тот и придерживает дверь, чтобы собака выскочила наружу.

Признавая поражение, я целую Малакая в холодную щеку. Плевать, что ищет этот человек, хоть Святой Грааль. Я останусь в Пикстон-Парке. Мне надо позаботиться о том, чтобы Малакай не утратил желание жить. Надо… От страха у меня перехватывает дыхание, но я храбро улыбаюсь. В конце концов, это не я здесь нуждаюсь в сочувствии и внимании.

– Кто там? – спрашиваю я у Гарольда, когда чуть позже мы пересекаем широкие коридоры поместья. Селкет идет у моих ног. И пусть все во мне стремится броситься обратно к Малакаю, но я держу себя в руках.

– Лучше тебе одеться более подобающим образом, – вместо ответа заявляет дворецкий.

– Зачем? Он ведь собирается нанять меня не из-за шмоток. Кроме того, я приму предложение, только если смогу выполнить его отсюда. Ты не рассказывал, как плохо себя чувствует Малакай.

– Он этого не хотел, – подтверждает мое недавнее предположение Гарольд. – А я уважаю его желания. Осталось слишком мало вопросов, относительно которых он сам в состоянии принимать решения. – В словах дворецкого сквозит немой упрек, который я старательно игнорирую. – Итак, как насчет платья?

– Ни за что, – едва не споткнувшись от такой просьбы, отмахиваюсь я. – Платье, серьезно? У меня вообще они есть?

Гарольд по-отечески укоризненно хмурится:

– Ты, как обычно, забываешь о своем статусе, моя дорогая. А я каждый год беру на себя смелость покупать тебе парочку платьев.

– Это те штуки в пластиковых чехлах? – подтруниваю я и беру дворецкого под локоть. – Ты же знаешь, плевать я хотела на свой статус. Главное, чтобы клиенты платили хорошо и быстро… Обычно они так и поступают, когда я достаю то, что они ищут. А это я могла бы делать и голышом. Единственное, что для них важно, – результат.

Гарольд прочищает горло и резко останавливается. Мы как раз дошли до галереи с фамильными портретами. С правой стороны коридора на темно-красных шелковых обоях висят громадные картины наших предков, неодобрительно взирающих на меня сверху вниз. По левой стороне тянется длинное панорамное окно с видом на сад. Солнце уже опустилось очень низко, и если в октябре в Египте все еще довольно тепло, тут об этом не может быть и речи. Неудивительно, что Малакай постоянно мерзнет.

Селкет грозно рычит, что на нее абсолютно не похоже. Несмотря на свой почти опасный вид, на самом деле эта собака ласковая, словно весенний ветерок. Впрочем, если понадобится, нас с Малакаем она будет защищать ценой собственной жизни. Мы, так сказать, щенки, которых у нее никогда не было. В стремлении успокоить кладу руку ей на спину и поднимаю взгляд, чтобы понять, что настолько вывело собаку из себя.

На меня со скучающим видом смотрит пара зеленых глаз под надменно изогнутыми черными бровями. При попытке не отпрянуть под этим пристальным взглядом моя ладонь впивается в шерсть Селкет. Собака тихо скулит и плотнее прижимается ко мне. Не совсем понятно, от страха или чтобы меня защитить, но я расслабляю руку и успокаиваю ее, поглаживая карамельный мех.

– Мистер Армитедж, если не ошибаюсь, я распорядился проводить вас в гостиную. – И хоть обычно Гарольд олицетворяет собой самообладание, но сейчас его голос звучит резко. В дальнем конце галереи видно ретировавшегося в страхе слугу. Я тоже удивлена. Отсюда до гостиной, где я обычно принимаю посетителей, еще пара коридоров.

– Так и есть, – прямо и без тени угрызений совести заявляет мужчина. – Мне просто стало интересно. – Он стоит как минимум в двадцати шагах от нас, но я чувствую, как его взгляд спускается по моей футболке, джинсам с дырками на коленях и босым ступням.

Я узнаю этот голос, потому что уже его слышала. А если точнее, не далее как вчера вечером. В итоге, чтобы узнать его, мне даже не нужно принюхиваться. Я узнала его даже в угасающем дневном свете. С мужчинами я часто имею дело. Многие из них достаточно могущественны. Однако это совсем другая категория. Мужчина передо мной не просто могущественный, он… Нет смысла ходить вокруг да около. Стоящий напротив парень – ангел, который вчера меня спас, и не какой-то обыкновенный. В моей фамильной галерее стоит Азраэль Армитедж.

Если мои сведения верны, он является Верховным главнокомандующим армии высших ангелов и подчиняется напрямую аристоям