1.2

Перед главным входом, гордо, но уже незаслуженно носившим звание парадного, стояли две внушительного вида подводы. К слову – не первые. Из дома быстро и аккуратно выносили вещи и так же быстро и аккуратно на подводах укладывали. Я даже залюбовалась, насколько слаженно и оперативно выполнялась работа. Еще бы вещи были не мои, вернее, наши с Огастом, вообще красота.

Тягловые ящерки стояли, как замороженные, только моргали одновременно и через равные промежутки времени. Мне все равно заняться нечем было, вот я и наблюдала. Я бы, конечно, с удовольствием в дом пошла, но пузатый с узорчатыми серебряными медальонами шифоньер, матушки Огаста любимец, очень затейливо поперек двери встрял – по диагонали – и ни в какую. Точно так же и с такой же грацией, как покойная мадам Арденн в общество вписывалась. Видимо, поэтому она ко мне своей загадочной душой и прикипела. Считала, что таким геометрически не подходящим к социуму дамам надо рядом держаться, несмотря на выпирающие углы. Да и грации особой во мне не водилось, даже если хромоту в расчет не брать.

Вот я и ждала скромно в сторонке, пока работники с шифоньером справятся. Огибать дом, чтобы войти с кухонного крыльца – то еще приключение: по одну сторону дома лужа, по другую – сиреневые деревья, вздыбившие дорожки корнями так, что я на своих троих там не проберусь. Вы не подумайте, там никакой экзотики не растет, и я ничего не путаю, просто нигде, до появления в Дат-Кронен (так наша усадьба называется), я не видела настолько древней сирени, чтобы она из кустов в деревья превратилась. Так-то я даже не против, поскольку вся эта удушающая красота цветет на уровне второго этажа, а мои комнаты как раз на первом. Будут мои еще день или два. В зависимости от того, сколько мне времени на сборы выделят. Хотя, что там собирать. Надеюсь, пару платьев оставят. Главное, чтоб мой тайник под подоконником не нашли.

Двери счастливо разрешились бременем с приходом пристава. Тот побуравил комод глазами, достал финтифлюшку, пальцы кренделями изогнул и все сделалось. Даже комод тащить вручную не пришлось – сам до подводы долевитировал, и сам же на место встал, только тележное днище возмущенно хрупнуло. Я представила, как у них в пути все это добро посыплется, если транспортное средство окажется не таким устойчивым к нагрузкам.

О нагрузках говоря, мне пора бы уже и присесть. И так нагулялась выше головы. Колено от сырости разнылось, в ногах и в носу хлюпает, и я даже не соображу, где сильнее.

Пристав, оставшийся у входа, дежурно выразил соболезнования, когда я поднялась, сдержанно извинился за возню и за опаздывающего нотариуса, без которого он не может завершить процедуру. Пришлось изобразить пока еще хозяйку и улыбаться, надеюсь, вышло не слишком зловеще, потому что подуло и вуаль, которую я убрала, соскользнула на лицо и снова приклеилась к губам.

– Ничего-ничего, я не тороплюсь, – заверила его я, справившись с надоедливым атрибутом скорби. – Вы еще на третьем этаже осмотритесь, там много чего есть. – Предложила исключительно из вредности, но очень вежливо и радушно. – Одно крыло закрыто, но можно просто дверь посильнее толкнуть, замок хлипкий, выскочит с полпинка. Подниметесь, маджен?

– Хладен, мадам Арденн, хладен Лодвейн, – поправил меня представитель исполнительной власти и тоже улыбнулся. Широко, ослепительно и зубасто. Что может быть нагляднее, чем вампир-пристав? Только вампир-налоговый инспектор, наверное.

– О! Знаете, там наверху довольно свежо, так что вам будет даже комфортно, – максимально благожелательно произнесла я, стараясь смотреть на него, но мимо наглых темных глаз. Известно же, что вампиру непременно нужен зрительный контакт с объектом, чтоб эта их странная околоментальная магия сработала.

– Здесь у вас везде… комфортно.

– Рада, что вам пришлось по душе. Я буду в кухне, если вдруг понадоблюсь.

До двери под лестницей, ведущую в хозяйственную часть этажа я дошла вполне степенно, но переступив порожек и эту самую дверь прикрыв, тут же припала плечом к стене и со стоном перенесла вес тела на здоровую ногу. Подышала, и так, по стеночке, потащилась к кухне.

Как Бальца мое шуршание в коридоре услышала, не представляю, однако выглянула и едва не на руках меня до лавки донесла, хоть я и не отличаюсь особенно изящным строением. Орчанки вообще сильные.

– Хозяйка, как можно! Чуть насмерть не уходились. Надо было хоть на телегу присесть, – причитала она, устроив меня поближе к столу.

– С гробом?

– А и демоны с ним! – с жаром отозвалась кухарка, экономка и прочая и поспешно покаялась: – Прости Предвечная, охрани Всесветлый. – И на всякий случай через плечо поплевала. Последнее было как раз не лишним, учитывая, сколько в доме незванных гостей. Вдруг еще кормить их прикажут, а у нас тут никаких разносолов.

Бальца тем временем умудрилась подсунуть мне парящую и изумительно пахнущую чашку, незаметно избавить меня от перчаток, тесноватой шляпки с вуалью, расстегнуть пальто и взяться за шнурки на ботинках. Я на нее зашикала и сама разулась. Мне иногда казалось, что я для Бальцы, как кукла, которых у нее в детстве не было, а хотелось очень. Она вечно норовила меня одеть-раздеть, причесать, накормить. И если с этим мы еще пришли к разумному компромиссу, то в непременном именовании меня хозяйкой она упиралась, как строптивый ящерок. Первое время мне это было очень странно. Собственно, мне здесь первое время все было очень странно.

Пострадавшие ботинки отправились сушиться, я блаженно вытянула ноги в сторону пышущего жаром очага и с наслаждением отпила из широкой толстостенной чашки. Бальца варила изумительный кофе. Не будь тут кофе, примириться с окружающей действительностью было бы куда сложнее.

– Некромант из Нодлута опять приезжал. Маджен Холин. Тот молодой, что сиренью нашей восторгался и хороводы вокруг нее водил.

“Холин”, – мысленно повторила я и попыталась представить, как можно водить хоровод в одиночку, но получалось плохо. Устала, наверное, да и с фантазией не ах. Некромант был красивый и на некроманта походил не очень, больше на студента отделения словесности – глаза мечтательные и цветочки всякие любит. С удовольствием снова бы на него посмотрела. Общалась я с миром вне усадьбы мало, а после постной физиономии Огаста мне любой красивым покажется. Вон даже пристав-вампир вполне симпатичен, грузчики приятные и ящерки очень милые.

– А еще с ним тип неприятный был из надзора. Они почти сразу на кладбище поехали. Не видели?

Я пожала плечами. Маячили чуть поодаль какие-то типы, но мне не до любопытствующих было, я старательно отыгрывала роль скорбящей вдовы. Слезу пустить не вышло, но под вуалью все равно никто не заметил бы, так что я ограничилась печальными вздохами. И кому какое дело, что вздыхала я вовсе не об Огасте, главное – к месту.

1.3

Наверху грохнуло. Опять какую-то раритетную недвижимость волокут? Недвижимость, потому что эту мебель тут как поставили, так она несколько поколений семьи Арденн и стояла, с места не двигаясь.

– Как же теперь, – вздохнула Бальца, помешивая в кастрюльке картофельный суп, на запах которого мое почти отогревшееся нутро реагировало вполне благосклонно. – Куда мне теперь?

– Вернешься к себе в Кронен, работу найдешь нормальную.

Я сунула пальцы за манжет и достала оттуда монету в 5 чаров. Сумма небольшая, но приятная. Собиралась служителя, что Огаста отчитывал, вознаградить, вроде так положено сверх платы за ритуал, но благоприобретенная скаредность взбунтовалась. Пальцем провезла денежку по столешнице в центр, орчанка заметила и тут же в позу встала. Выглядело внушительно.

– Возьми, – попыталась упорствовать я, но меня отругали. И налили супа.

– А занычку вашу я перепрятала, – бухтела кухарка, сунув злополучные чары мне обратно за манжет. – Тут под раковину, где ведро с обмылками стоит, комнаты перероют все, а в помои вряд ли полезут.

Я была увлечена супом, и мне было немного все равно, где мое безумное сокровище в 25 чаров, жемчужные сережки и дарственная на лавку лежит, главное, чтоб не нашли. Деньги не пахнут. Но Бальца! Я в задумчивости почесала длинную царапину на ладони. Не помню, как поранилась. Но я много чего не помню, или вот – забываю.

– И когда успела только? – Это я не о царапине, понятное дело.

– Когда-когда… – отозвалась Бальца. – Да в тот же день. Ясно стало, что супруг ваш не сам преставился, я и перепрятала… Вас разговаривать позвали, а меня как раз отпустили. Вы простите, что я вопила на весь дом, и потом еще, но очень уж страшно он лежал. Лицо все в черных венах и в глазах сплошь чернота, голова на бок свернута и спина дугой. А грудину он, видно, сам себе изодрал, когда дышать нечем было, только вместо крови все такая же чернь, прямо поверх знаков.

У меня в памяти отложилось только два раза, когда я видела Огаста без одежды, и никаких татуировок у него на теле не было, во всяком случае на груди. Грудь вспоминалась хорошо и общая спальня, и даже немного венчание, а вот процесс вступления в законные права мужа над женой – вообще никак. Просто уверенность, что было, и все. Нет, за три года, конечно, можно детали позабыть, особенно если там такие же детали, как невнятный нос, но чтоб совсем вот так… Странно… Я так удивилась, что даже ложку до рта не донесла и решила уточнить:

– Каких знаков?

– Понятия не имею, я ж не училась нигде. Что бабка-шаманка показывала, то и знаю. Амулеткой простой из хозяйственной лавки пользоваться могу, и так, по мелочи, почистить-погладить. Но знаки нехорошие, темные, на крови и силе, как некроманты плетут.

А я и с амулетами не могла. Даже с теми, что для немагов. Все равно хоть какая-то кроха да нужна. На нулевой потенциал и то срабатывают. У меня же этот ноль со знаком минус был.

– А Огаст тут каким боком, он же не маг?

– Да не боком, а целиком. Пусть и не маджен. Слухи ходили, что покойная мадам его от кого-то из старших Крево прижила, а замуж выскочила, чтоб срам спрятать. Она шебутная по молодости была, но с характером. Не красотка, однако внимание привлекала, прям как вы.

Я снова удивилась. Не тому, что я внимание привлекаю, а тому, что на Бальцу внезапно болтливость напала. До случившегося она, кроме хозяйственных вопросов и погоды, со мной мало что обсуждала.

– Когда Смута началась, инквизиция по старым семьям хорошо прошлась, не только Крево под корень извели. Сюда тоже наведывались, проверяли, а значит не слухи то были, а самая правда, – понизив голос до шепота продолжила Бальца, но так уверенно, словно сама лично при всем присутствовала.

Нет, я знала, что орчанка куда старше, чем выглядит, но она же работает тут всего ничего, а про мадам вон сколько знает. Я, кажется, слишком выразительно все это думала, раз она пояснять взялась:

– Я тут и прежде служила. Когда мадам не стало – ушла, а как узнала, что хозяин жену привез, так и вернулась, подумала, что вам с таким нелюдимым типом совсем тоска будет. Он и женился только оттого, что без наследника усадьба короне отошла бы. Кроме своих коллекций знать ничего не хотел, и вас будто только по трости и выбрал. А вы?

– Что я? Зачем жени… Замуж пошла? А кто меня спрашивал?

Бальца слегка смутилась и принялась шумно переставлять тарелки и сковородками греметь. Я покосилась на свою надежду и опору, простую, даже грубоватую, с круглым костяным навершием в розетке из листьев. У Огаста в коллекции были шикарные трости. Я однажды все перетрогала, когда он в Нодлут ездил, думала выпросить какую-нибудь, но он как-то узнал о моем самоуправстве и так вопил, что даже мне понравился немного. Впервые за полтора года совместной жизни. Что-то в нем настоящее проступило, живое. А в следующие полтора был только тот случай, когда он меня стервой назвал.

Я задумчиво шкрябнула по дну тарелки. Даже не заметила, как все съела. Бальца обернулась на звук, посмотрела на меня внимательно и, снова перейдя на шепот, спросила:

– И вы совсем-совсем ничегошеньки не слышали? Хозяйский кабинет же как раз над вашей спальней.

Я покачала головой, что ничего. Я и дознавателям в разных вариациях об этом же говорила, только смотрели они на меня точно так же, как и экономка – с сомнением.

– И когда поднимались наверх он вам странным не показался? – допытывалась Бальца. – Он весь день нервный был. Будто ждал кого.