Глава 3
Джульетта Пуччини

Да, я не смог попасть к известному неврологу доктору Питеру Рутковскому. Но вместо этого я встретился с чудом. Доктор Джульетта Пуччини – поразительная женщина, такая молодая и одновременно такая зрелая и опытная, словно лично наблюдала за эволюцией человеческого разума! Я преувеличиваю? Я испытываю искушение переметнуться от Рутковского к ней.

– Нет, нет, – говорю я себе. – Тебе нужен врач с большим клиническим опытом, а не врач, которую ты хочешь как женщину. Не надо смешивать желание со здоровьем, Пируз. Кроме того, Рутковский – это человек с акцентом, как и ты. Он сможет лучше тебя понять.

Я всё ещё продолжаю думать, что, по крайней мере, один раз в прошлом видел Джульетту. Но, несмотря на все мои усилия, я никак не могу вспомнить, когда и где. Я расстраиваюсь, как когда забываю имена и фамилии людей, названия трав или галактик и всего, что находится между ними. Моя рассеянность усиливается? Мой внутренний голос пытается заняться цензурой и скрыть этот факт от меня?

Может быть, раз Джульетта Пуччини не будет моим врачом, у меня есть шанс узнать её получше. Если бы она была моим лечащим врачом, то не стала бы со мной встречаться. Кто знает, Пируз, какие подарки может тебе сделать твоя рассеянность? Синхрония – это бог тайн во Вселенной.

Её бирюзовые глаза и волосы цвета воронова крыла напоминают мне женщин северной Испании – никто не может сказать, откуда они появились, с севера или с юга. Если бы я позволил себе быть одновременно поэтом и архитектором, то я сказал бы, что доктор Джульетта Пуччини – это леса любви, в смысле – строительные леса. Я представляю возможности, которые открываются для меня с ней, и от этого чувствую себя лучше. Насколько я стал голоден до любви? Я улыбаюсь своей неуверенности. Моя неуверенность улыбается мне в ответ.

Теперь каждый день, уже на протяжении недели, я хожу обедать в факультетскую столовую в Центре имени Рузвельта, надеясь столкнуться с ней. Каждый день я думаю позвонить ей, но затем передумываю, считая, что лучше этого не делать. Смелый персидский кот превратился в испуганного персидского цыплёнка.

Наконец наступает первое апреля, национальный праздник для таких дураков, как я! Апрель – особый месяц в том смысле, что юбки становятся короче, а температура воздуха выше. Живые существа начинают дышать любовью, испытывать любовь и заниматься любовью. Хотя я вчера сжёг кастрюлю с рисом на плите, сегодня меня не очень беспокоит моя забывчивость. Доктор Пуччини сказала мне не беспокоиться по этому поводу. Я хочу ей верить, хочу следовать её совету, я хочу растаять у неё в объятиях. Вау, что я только что почувствовал! Вау, что я только что сказал! Я сам себе не верю.

В любом случае, сейчас 11:30, и мой живот думает о том, как бы перекусить. Бутерброд с сыром и яблоко лежат на моём письменном столе в коричневом пакете и улыбаются мне.

Звонит телефон и выводит меня из мечтательного состояния.

– Доктор Пируз? Это Джульетта Пуччини.

– Да, я вас узнал. Я не забыл ваш голос.

– Я же сказала вам, чтобы не беспокоились о своей забывчивости. Помните?

– Я помню, что должен не беспокоиться насчёт забывчивости. Но боюсь, что я всё ещё беспокоюсь, но меньше, чем раньше, благодаря вам.

– И так и продолжайте!

Затем она переходит к цели звонка.

– Я направляюсь в Центр имени Рузвельта пообедать. Не хотите ко мне присоединиться? Предметом обсуждения будет ваша новая любовь, неврология. У меня для вас есть кое-какие новости.

Её выражение «ваша новая любовь» будто источает запах роз.

Я бросаю пакет с обедом в мусорную корзину, говорю: «Прости», затем спешу в мужской туалет, чтобы немного привести себя в порядок. Я в шоке от того, что вижу в зеркале. На мне зелёные вельветовые штаны, голубая рубашка, чёрные носки и коричневые ботинки. Ничто не сочетается. В те дни, когда я обращаю внимание на то, во что одеваюсь, ничего не происходит. А когда это имеет значение, я выгляжу так, будто меня одевало торнадо, не различающее цветов. Я умываю лицо, поправляю берет и выбегаю на улицу. «Предметом обсуждения будет ваша новая любовь», – слышу я, будто эта фраза – песня о любви.

Несясь по тротуару, я чувствую себя виноватым. Я не всё рассказал в клинике. Я не хотел, чтобы у неё сложилось самое худшее представление о моей семье или обо мне самом. У моей матери было несколько припадков за два года до моего рождения. Она вышла замуж в тринадцать лет, или, если быть более точным, её родители устроили этот брак и она должна была выйти замуж в тринадцать. Но её состояние улучшилось после моего рождения. Мой младший брат не говорил до четырёх лет, но затем развитие пошло ускоренными темпами, и он везде получал высшие баллы, потом получил несколько дипломов, включая по французской литературе в Колумбийском Университете. Другой брат, хотя и психолог, имел проблемы с алкоголем, а теперь у него начальная стадия диабета. У меня аллергия на многие вещи и бронхиальная астма. Я ничего из этого не сказал Джульетте. Думаю, что селективная память – это первое убежище беспокойного разума.

Мне нужно теперь признаться ей в этой самоцензуре? В конце концов, она имеет право на всю правду. Как я могу начинать искренние отношения с ней, если начинаю с обмана? Или открывать правду постепенно – нормально? Пусть капает капельками, как вода из крана.

«Боже праведный! Ты создал потенциал для обмана, потому что это необходимо – как необходима сила тяжести – чтобы держать людей на Земле? В соответствии с Твоим творением, хищники маскируются, чтобы ловить дичь, и не испытывают чувства вины. Но почему Ты, Всемогущий, сделал человеческий разум центром вины Вселенной за то же самое – обман других?» Чёрт побери, мои утайки от Джульетты вырастают в чудовище внутри меня? Как глупые атомы, которые составляют глупые молекулы, которые, в свою очередь, составляют нейроны у меня в мозге, начинают чувствовать себя такими виноватыми, но тем не менее так болезненно желать Джульетту? Это просто пытка!

В Центре имени Рузвельта я пробираюсь сквозь толпы студентов и коллег-преподавателей. Почему-то они тут все собрались, двигаются медленно и вроде запутались, словно слонята с завязанными глазами. Я поднимаюсь по закруглённой лестнице на второй этаж, где находится факультетская столовая. Джульетта меня ждёт. Она машет мне рукой. Она сидит за столиком у окна, выходящего на пешеходную дорожку внутри университетского городка. Мы обмениваемся приветствиями и ничего не значащими фразами, которые я не смог бы вспомнить, если бы к моим пальцам на ногах приставили паяльную лампу. Я слишком возбуждён для чего-то такого обыденного, как запоминание. На Джульетте голубая шёлковая блузка и белая юбка. Волосы свободно падают на плечи, как таинственная летняя ночь опускается на древний город Самарканд.

Подходит официантка. Джульетта заказывает салат с курицей. Я заказываю вегетарианский салат. Я также заказываю нам обоим по бокалу вина, которое подают в розлив. Я не хочу показаться дураком. Я прячусь за нашими деловыми отношениями.

– Вы сказали по телефону, что предметом нашей встречи будет моя новая любовь – неврология.

– Да, я организую семинар по связи мозга и разума. Я подумала, что для вас может быть интересно в нём поучаствовать.

– Для меня?

– Всегда неплохо иметь человека со стороны, чтобы связать происходящее внутри разума с реальностью и обществом за его пределами. Вы можете стать испытателем, проверяющим – проверять, как социальные проблемы могут воздействовать на душевные проблемы, вызывать их или в целом быть с ними связанными.

– Надеюсь, что это не то, что дегустаторы блюд у старых королей, которые их пробовали перед подачей. Они все умерли молодыми.

Джульетта не обращает внимания на мою нервную шутку и продолжает обосновывать моё участие.

– Доктор Оул Хочипилли из Йельского Университета согласился вести семинар вместе с доктором Рутковским. Это здорово.

Йельский Университет или не Йельский Университет, меня охватывает страх от того, что шесть дней придётся слушать человека, у которого акцент ещё хуже, чем у меня.

– Оул – это же «сова» по-английски.

– И пишется точно так же.

– А Хочипилли или как там его? Это итальянская фамилия?

– Нет, он – индеец из племени апачей, из Аризоны. – Она объясняет, что его настоящее имя – Ричард Оул Ван Де Веерт, и он – правнук индейской женщины и голландского миссионера. Он был хиппи в конце шестидесятых, учился в Стэнфордском Университете, и ещё тогда официально поменял фамилию на Хочипилли, в честь бога цветов, танцев и любви у ацтеков. Он – старый друг доктора Рутковского. И лучший специалист по когнитивистике. Сейчас он в годичном отпуске, который даётся для научной работы. – Джульетта также рассказывает мне и о других: – Там будет специалист по этике, она же – философ, кибернетик, специалист по физической химии и три аспиранта, которые пишут диссертации по неврологии.

Внезапно мне становится интересно.

– А вы? – Затем я размышляю вслух: – Вы уверены, что вам нужен на вашем семинаре такой мечтатель, как я, который ещё и спит с открытыми глазами?

– Я буду сидеть рядом с вами. Я не дам вам спать! – Джульетта смотрит на меня, словно спрашивает: «Что ещё?»

Приносят наше вино. Затем – наши салаты и корзинку со свежей выпечкой. Пока мы едим, она рассказывает об обширном инсульте, от которого её отец умер два года назад. Внезапно её глаза становятся самым грустным небом, которое я когда-либо видел. Как и Джульетта, её отец, Дэвид Пуччини, был неврологом. Она рассказывает мне, что они были очень близки, настоящими друзьями, они вместе играли в теннис и вели яростные дебаты по вопросам, связанным с неврологией. Разница в возрасте не мешала их дружбе. Джульетта также рассказывает подробнее про свою мать, Лиз Пуччини. Она страдает от недиагностируемого слабоумия, возможно, это болезнь Альцгеймера. Её кратковременная память ухудшается, и из-за этого она не может жить одна. Когда исполнился год после смерти её мужа, отца Джульетты, дочь перевезла её в интернат для проживания престарелых людей с особыми потребностями, расположенный недалеко от квартиры Джульетты. Из-за того, что у Джульетты очень напряжённый график, она не может заботиться о матери дома. Она говорит, что навещает её почти каждый день, но всё равно чувствует себя виноватой, считая, что этого недостаточно. Затем она колеблется и признаётся:

– Я никогда ни перед кем не раскрывалась так быстро, Пируз. В чём ваш секрет?

– Возраст. Вспомните, вы с отцом тоже были друзьями.

– Вы не такой старый. Давайте, Пируз, раскрывайте свою тайну.

– Изначально Бог думал сделать меня губкой. Затем он передумал и сделал меня обезьяной с большими ушами.

– Атеист говорит о Боге?

– Откуда вы узнали про мой атеизм?

– Я умею читать!

– В любом случае, Бог или принадлежит всем, или не принадлежит никому, – говорю я.

Джульетта продолжает убеждать меня принять участие в семинаре по мозгу и разуму. Я продолжаю сопротивляться. Но я соглашаюсь предоставить ей своё резюме, обещая, что «если доктор Рутковский и бог ацтеков всё ещё захотят, чтобы я участвовал после того, как увидят, насколько я непригоден с точки зрения неврологии, то тогда уж я создам неудобство своим присутствием».

Теперь мы с Джульеттой идём рядышком по территории университетского городка к моему кабинету в Олин-Холле, я обещал, что там дам ей своё резюме.

Она предлагает мне пососать «М & M», я с благодарностью отказываюсь.

На всём пути я борюсь со своим желанием протянуть руку и взять её руку в свою. Я придерживаю ей дверь и слегка касаюсь её плеча, когда она заходит внутрь. Здание кажется покинутым. Студенты находятся в аудиториях или на улице, ловят лучи холодного солнца. Я чувствую, что призраки отдыхают у белых стен. Я здороваюсь со студентом. Мы заворачиваем за угол к моему кабинету.

Замочной скважине не нравится ключ, который я в неё вставляю. Я немного смущаюсь, но нахожу нужный ключ.

– Джульетта, пожалуйста, закройте глаза, – приказываю я. – Для вашего же блага.

– Вы мне уже говорили про бардак на вашем столе и сравнивали его с тем, что творилось в сознании у Бога.

– Я очень сильно приуменьшил реальное положение вещей. Следовало сравнить с Дрезденом после бессмысленной бомбардировки британцами. Так что, пожалуйста, сделайте мне одолжение – не смотрите!