Встречу решили провести в заброшенном складе на территории городского порта. Чтобы не вызвать подозрений, главари прибывали по очереди – под видом рабочих, охранников, даже под видом волонтёров гуманитарной миссии. Их сопровождали самые доверенные бойцы. Мы с Матео тоже были в их числе.

В тот день порт гудел от активности – специально скоординированные атаки на районы, контролируемые Рейнджерами, отвлекли внимание. А в самом складе, под треск электрогенератора и запах машинного масла, начался разговор.

Данте:

– Хотел бы сказать, что рад вас видеть, но это не так. Мне противно, что вы – ублюдки – развалили этот город. Но сегодня мы здесь не для обмена любезностями.

Слоу:

– Говори по делу, Данте. Я не за этим пришёл слушать твои сопли.

Череп (усмехаясь):

– Что мешает мне сейчас пустить вам пулю в лоб, а?

Беллини:

– Только одно: если начнутся выстрелы, с неба нас тут засекут. Спутники федеральных всё видят. А если нет – Рейнджеры услышат и придут закончить за нас.

Байкер:

– Мы слушаем. Говори, старик.

Беллини:

– Мы должны объединиться. Один на один мы не выстоим. Вместе – можем сокрушить Рейнджеров. Они мешают всем. После – сядем, как цивилизованные люди, и поделим город.

Череп:

– А что потом? Ты всё решил за нас?

Слоу:

– А как насчёт властей, Данте?

Беллини:

– Давид, ты помнишь, как жил город? Как мы правили? С властью можно договориться. Я это уже начал.

Череп (насмешливо):

– С губернатором Редфордом? Он только и ждёт, чтобы разбомбить нас к чертям.

Беллини:

– Ко мне вышли «сверху»… через сенатора.

Череп:

– Что, через Бога? (Все рассмеялись)

Беллини:

– Сенатор предложил сделку. Завтра приходит гуманитарный эшелон. На самом деле – это не гуманитарка. Это спецназ. Полностью экипированные бойцы. Они атакуют Рейнджеров с нашей помощью – мы окружим их и добьём.

Слоу:

– А потом они займутся нами?

Беллини:

– У них нет ресурса на нас. Они хотят избавиться от Томсона, он им как нож в горле. А с нами – можно договориться. Гарантия? Война – не про гарантии. Но шанс – есть.

Череп:

– Чушь. Они используют нас. А потом сбросят бомбы.

Байкер:

– У нас нет выбора. Или умираем по одному, или пробуем.

(Напряжение достигло предела. Череп достаёт пистолет и наводит на Слоу. Все поднимают оружие. Я и Матео напряглись – пальцы на спусковом крючке.)

Беллини (громко):

– Вы серьёзно? Думаете, федералы обрадуются, если мы друг друга перестреляем? У них праздник будет. Уберите оружие, джентльмены.

(Череп первым опускает пистолет.)

Череп:

– Ладно. Я слушаю.

Беллини:

– Как только рейнджеры падут – каждый уходит к себе. Через день – по одному переговорщику к федералам. Начнём строить новую власть.

Череп:

– Мечты. Я ухожу. Мы умрём, но не дадим себя использовать. (Он уходит с людьми на катерах.)

Слоу:

– Если это ловушка, я убью всех твоих, включая тебя и твоего сына, запомни Беллини

(Он тоже уплывает.)

После встречи, когда мы уезжали в лес, никто не говорил. В машине было тихо. Только шины по щебню и дыхание. Мы ехали сквозь ночь, как будто провожали город в могилу.

По радио передавали обращение губернатора Редфорда:

«Мы не оставим граждан Ревенсити. Мы придём за вами. Мы освободим город». Мы с Матео переглянулись. Освободят? От кого?

На следующее утро, когда мы собирались на бойню, Данте Беллини как всегда сидел за столом, в своем кабинете и пил чёрный кофе, смотрел на карту города. Он обвёл красным те районы, что контролировали Рейнджеры, и обвёл их жирной линией.

– Если мы выстоим завтра, – сказал он, не отрывая взгляда, – я попробую договориться с Редфордом. Но если нет… Он посмотрел на нас с Матео

– …тогда мы сгорим красиво.

Каждый понимал, что это конец. Но жить в блокаде – хуже смерти. После двух лет ада в сердце каждого гангстера горела одна мысль – свобода или смерть.

Глава 6: Друг или брат

Конечно, мои родители Хенри и Гретта, как обещали, не навестили меня ни через неделю, ни даже через месяц. Объявилась моя мама только тогда, когда преподаватели и сам директор, мистер Леонард, настаивали на их визите. Но, если честно, мне было уже всё равно. Я понимал, что являюсь сиротой с хорошими спонсорами. Мои родители считали, что они должны мне давать только деньги, в смысле обеспечивать ими. Воспитание и участие в жизни ребёнка – наверное, они о таком и не слышали. Они только оплачивали моё образование и всегда высылали посторонних людей, чтобы те меня навещали от их имени и представляли их на родительских собраниях и прочих мероприятиях.

Мне было очень больно видеть, как родители моих одноклассников и вообще детей из школы их навещали и давали им самое важное, на мой взгляд, для ребёнка – это внимание, теплоту и любовь. Когда они раз в пару месяцев объявлялись, они настолько фальшиво меня обнимали, что у меня это вызывало чувство отрыжки. Это видели и педагоги, и директор мистер Леонард, но самое обидное для меня было то, что это замечали даже дети. Некоторым детям это было странно – видеть постоянно разных дядек, посланных моим отцом, чтобы те представляли его в школе в качестве моего отца, а некоторые, которые были чуть постарше, понимали, в чём дело.

Как бывает во всех школах в любой точке мира, это как традиция – и у нас был такой задира-хулиган, который обижает тех, кто слабее и, конечно, младше. В нашей школе Равенорте эту «должность» с гордостью носил Чад Уитмор – огромный, злой, вездесущий задира Чад. Он очень любил дразнить детей и задевать их за живое. К сожалению, Чаду приглянулся я сразу же, но в первом учебном году он меня не так часто задирал, так как я был ещё совсем юным. Но спустя год это стало его любимым занятием. Он меня постоянно

толкал, называл немецким хлюпиком, баварской сосиской и всегда изображал мой норвежский акцент. Видимо, для него Норвегия сильно не отличалась от Германии. Впрочем, я не думаю, что он был силён в географии – как присуще всем хулиганам, он, как правило, был двоечником. Задира Чад не был исключением.

За меня заступались учителя, но ему было всё равно. Всё бы ничего, но самое обидное было то, что он дразнил меня тем, что за меня некому заступиться.

Чад:

– Немецкая сосиска-хлюпик Вен, не стой на дороге, когда я иду! Он толкнул меня, когда я встал, он обернулся и крикнул мне:

– Ой, только не заплачь, сосиска, мама всё равно не придёт! Ха-ха-ха!

Мне не было больно от того, что он меня толкал, но я испытывал огромную боль, когда он задевал меня тем, что родители мною не интересуются. Я просто вставал и уходил молча, не издавая звука и не смотря на него, а он лишь усмехался мне вслед. Это видели другие дети в школе, и по виду было видно, что они мне сочувствуют, но никто не хотел иметь дело с ним. Кроме него. Того самого парнишки, которого я заметил в первый день прибытия в школе – Матео.

Странно, что он никогда не видел, как Чад глумится надо мной, и только в этот раз заметил и решил вмешаться. Я, уходя после толчка от Чада, услышал:

– Эй, ты, жирный бегемот, а ну-ка извинись перед ним!

Я повернулся, чтобы посмотреть, кто это и что вообще происходит, и увидел того самого Матео. Он был серьёзным, грозным и очень смелым, а также справедливым. Он всегда играл с ребятами постарше себя, и со сверстниками ему не было интересно.

Чад:

– Пошёл ты, макароник, я не боюсь тебя!

Матео:

– Повтори ещё раз.

Чад:

– Я сказал, что ты вонючий макароник, и я не боюсь тебя. Пошёл ты!

И тут, на крики и на то, что всё внимание детей на перемене было приковано к одной точке, прибежали педагоги и даже сам директор Кингсли.

Мистер Леонард Кингсли:

– Мистер Беллини и мистер Уитмор, сейчас же прекратите, либо я вызову ваших родителей!

Матео:

– Вызывайте.

Мистер Леонард Кингсли:

– Так, оба ко мне в кабинет.

Тогда они оба проследовали в кабинет директора Кингсли, а я пошёл в свой класс. На следующий день я увидел, как в школу прибыл солидный мужчина, одетый стильно, в строгом костюме, с зачёсанными чёрными волосами и с глубоким пронзающим взглядом. Мне был знаком этот взгляд – я сразу же понял, что это отец Матео, но тогда я ещё не знал, как его зовут. Его перед входом встретил сам директор Кингсли и, пытаясь ему угодить, пригласил его в свой кабинет. Я остался играть на детской площадке, и тогда ко мне подошёл Джей-Джей и сказал:

Джей-Джей:

– Вен, тебя вызывает директор Кингсли в свой кабинет.

Вен:

– Меня?

Джей-Джей:

– Да, тебя.

Я прошёл за Джей-Джеем до кабинета директора Кингсли. Джей-Джей постучался в дверь и сказал им, что я здесь. Тогда директор велел пустить меня к нему в кабинет.

Директор:

– Садись, Вен.

Вен:

– Здравствуйте, мистер Леонард.

Директор:

– Вен, вчера на площадке произошёл конфликт между тобой и мистером Чадом, это правда?

Вен:

– Да, сэр.

Директор:

– Ты можешь рассказать, как так получилось?

Вен:

– Я проходил мимо Чада, и он меня толкнул. Я упал, встал и пошёл дальше, а он мне в спину начал говорить гадости.

Матео:

– Я уже сказал вам, мистер Кингсли, он толкнул его, а я за него заступился.

Директор:

– Матео, в нашей школе нельзя совершать самосуд и разборки. Ты знаешь правила. Если что-то не так, нужно сообщать педагогам, либо мне, либо кому-то из старших.

Отец Матео:

– Матео, я горжусь тобой, сынок. Ты поступил правильно.

Директор:

– Со всем уважением, мистер Беллини, но это противоречит нашим правилам поведения в школе.

Мистер Беллини:

– Плевать я хотел на ваши правила. Если в вашей школе происходят такие несправедливые ситуации, когда вот такой огромный ребёнок толкает и обижает ребёнка намного младше себя, а вы обвиняете моего сына в том, что он устроил конфликт – тогда я вам в лицо говорю, что вы придурок.

Директор:

– Простите?

Мистер Беллини:

– В школе нужно учить детей не только математике и грамматике, но и нравственности. Если кто-то обижает того, кто слабее, и за слабого вступается кто-то – вы должны его наградить и всячески приветствовать, а не родителей вызывать.

Директор:

– При всём уважении, мистер Беллини…

Мистер Беллини:

– Закрой свой рот, я ещё не закончил!

Директор:

…

Мистер Беллини:

– Если ты, придурок, ещё раз оторвёшь меня от моих дел по таким пустякам – пеняй на себя!

И, повернувшись к Чаду, он сказал:

Мистер Беллини:

– А тебе нужно научиться уважать людей, понял?!

Чад:

– Да, сэр.

Мистер Беллини:

– Вот и прекрасно.

Он посмотрел на меня, с улыбкой глянул на своего сына – Матео – с гордостью и вытащил из кармана мобильный телефон. Позвонил и сказал:

– Подготовьте машину, выдвигаемся.

И, уходя, взглянул на директора и сказал напоследок:

– Я тебя предупредил.

Лицо директора было в недоумении. Мы все последовали в коридор, и тогда Чад подошёл ко мне и к Матео и сказал:

Чад:

– Извините меня, ребята. Я больше не буду.

Матео не сказал ни слова ему в ответ, и я также повторил за Матео.

После этого случая мы стали дружить, и с каждым годом наша дружба всё больше и больше укреплялась. В выходные Матео приглашал меня в гости к себе домой. Там я часто видел мистера Беллини, его семью, друзей и компаньонов, и многому учился у них. Я даже выучил некоторые фразы на итальянском. Семья у них была большая и дружная. Каждую субботу они устраивали семейный ужин, а в воскресенье всей семьёй шли на мессу в церковь. Мистер Беллини и миссис Беллини были очень добры ко мне и тепло относились. Я проводил с ними времени больше, чем с собственными родителями за всю жизнь.

Однажды мои родители приехали навестить меня, и тогда мама сказала, что узнала от мистера Кингсли, директора школы, что я нашёл себе друга и очень часто еду к нему в гости домой, порой и с ночёвкой, и что она очень рада за меня… и тогда я не вытерпел и сказал ей, при том что отец был рядом:

Вен:

– Ты очень рада за меня?! Вы никогда не интересовались мной! С самого детства вы были вечно заняты своей чёртовой работой, и никогда вам не было дела до меня!

Гретта:

– Вен… не говори так, ты ранишь меня…

Вен:

– Я раню тебя, мисс Гретта?! Мне даже не хочется вас называть мамой и папой!

Хенри:

– Вен, не смей так обращаться к нам!

Вен:

– А как я к вам должен обращаться, мистер Гимгер?! В Норвегии вы отдали меня фрау Хельде, здесь, в Ревенсити, в школу отдали и не имеете понятия, где я и как я, чем я занимаюсь! Я – сирота, ясно вам?! СИ-РО-ТА!!

Гретта:

– Вен… мы делаем всё для твоего блага, все эти годы мы работали для тебя…

Вен:

– Для меня? Не смешите. Меня не существовало для вас. Я как очередной ваш проект: родили и отдали на воспитание чужим, а сами живёте своей жизнью.

Гретта:

– Это не так, Вен…

Вен:

– Уходите, пожалуйста. Я уже научился жить без вас. И да – у меня есть новая семья. Мистер и миссис Беллини мне роднее вас.

Хенри:

– Вен, не смей так с нами разговаривать!

И тогда они меня вывели полностью из себя, и я в истерике крикнул:

– ВОН!!!!

Хенри был расстроен, а Гретта со слезами на глазах, не сказав ни слова, ушла.

После этого случая я их больше не видел. Они лишь продолжали оплачивать моё обучение

и переводили деньги на мой счёт – по сути, исполняли свою «родительскую» функцию исключительно на финансовом уровне. Через два года директор Кингсли сообщил мне, что мои родители развелись и разъехались, но на тот момент мне уже было всё равно. Никаких чувств, никаких слёз, даже удивления. Я просто пожал плечами. Видимо, такой расклад был для них даже удобен. Они могли сослаться на занятость, на карьеру, на обстоятельства, но в действительности я стал для них чем-то вроде проекта, о котором проще не думать. Деньги – вот их универсальный ответ на всё. Им не нужно было выслушивать мои проблемы, не нужно было сидеть на собраниях, помогать с учёбой или обнимать в трудный день. Они просто платили – за школу, за одежду, за репетиторов. Как будто я – ещё одна строка в их бюджете. И, если честно, такое положение, вероятно, их устраивало: ребёнок есть, обязательства соблюдены, можно жить дальше, строить бизнес, летать по встречам, не обременяя себя лишними чувствами.

Я же больше не чувствовал себя их сыном. Я не был им нужен, и в какой-то момент это стало для меня освобождением. Потому что я обрёл новую семью. Настоящую. Семью, где тебя слушают, где тебе рады, где с тобой делятся не только ужином, но и мыслями, традициями, любовью. Матео был мне не другом – он стал мне братом. А Данте Беллини со своими многочисленными братьями, друзьями и компаньонами стал для меня отцом, дядями, наставниками. В их доме я чувствовал себя живым. Там меня ценили просто за то, что я есть.