Ратник вырвал иглу из подошвы своих богатых кожаных сапог. Помнится, ему их ссудили за хорошую службу те караванщики, с которыми он ходил на запад.

Что ж. Самое худшее, что могло произойти, уже произошло, – смиренно подумал он и двинулся дальше.

Что же это будет? – гадал ратник. – Венец безбрачия? Как-нибудь переживу. Порча на нищету? Тоже не беда. Отвод удачи? Распри с родней? Рога вырастут? Или, быть может, обращусь в бобра? Есть на свете беролаки, кошколаки и волколаки, а я буду, мать его, бобролаком. Боборотнем.

Погреб оказался совсем махоньким и тесным. С его-то ростом, Пересвету пришлось ссутулиться вдвое сильней обычного. Расставь он локти, уперся бы одновременно в обе стены. Так еще и вляпался бы во что-то склизкое и противное.

А ведь она здесь всего-то три денька погостила, – удивился Пересвет Лютич, рассмотрев в противной осклизлости плесневелую репу и яблоки.

Там где живет ведьма, все вокруг чахнет с поражающей скоростью. В том числе и люди.

Впереди, в непроглядной темноте, что-то блеснуло.

– Запалите лучину! Не видать ни черта! – крикнул Пересвет.

Спустя минуту сверху появилась чья-то волосатая рука, передала ратнику огонь и поспешила пропасть.

Мрак рассеялся. У дальней стены обнаружился небольшой столик. Столик был устелен черным бархатом. На нем лежали свеча, череп, книга и масляная лампа.

Свеча – толстая и оплывшая воском.

Череп – зловещий, человечий, скалящийся.

Книга – огромная, в кожаном переплете, с двумя застежками и железными набойками по углам.

Лампа – латунная, восточная, с выбитыми по бокам странными письменами. На вид что-то вроде арабской вязи, а может быть она и есть, как знать?

Короче говоря, каноны мистики были выдержаны со всей скрупулезностью. Не хватало разве что чумазой куклы на кресле-качалке.

Пересвет Лютич внимательно рассмотрел все это.

Книга! – просиял он.

Одноухий представил, как старшие ратники соберутся вместе, чтобы отчитать его. Мол, плохой Пересвет Лютич. Упустил, мол, ведьму, увалень криворукий. Ступай в угол, становись на горох и думай над своим поведением.

А он возьмет тогда, отобьет ладонями об колено и вытащит эту книгу. Настоящий ведьминский фолиант.

Один из старших, Бажен Нежданович, точно завизжит от счастья. Все знают, что у него какая-то нездоровая страсть к чтению.

Ратник расстегнул застежки и раскрыл книгу на первой странице.

Пересвет уставился на непонятные закорюки с тем же недоумением, с коим барский сыночек смотрит на умывальник, сверстанный из прохудившейся кастрюли и гвоздя. Мозг ратника заскрежетал.

Погладь меня…

Пересвет Лютич пролистнул пару страниц. Ни слова не понятно.

Погладь меня…

Если бы не жуткие рисунки и обилие оккультных символов, то можно было бы решить что эта книга принадлежит ребенку. Уж больно старательно ведьма наклепала в нее сушеных листьев и птичьих перьев.

Дескать, так и так, вчера залез в ласточкино гнездо. Вот такие у ласточек перья. Завтра обдеру соседский клен.

Погладь меня…

Пересвет Лютич захлопнул книгу. Теперь его взгляд обратился к лампе. Интересная такая. Красивая.

Давай же… Погладь меня…

Рука ратника неуверенно потянулась к лампе. Ладошка вспотела. Задергались, словно с похмелья, тонкие длинные пальцы.

Давай… Тебе же хочется…

Душный воздух погреба резко посвежел. Будто бы рядышком только что шарахнула молния.

Давай же… ДАВАЙ!!!

Пересвет схватился за край бархатной скатерти и накинул его на лампу.

Э-э-э! Ты чего?

А чего ты хотел? Если в голове родится шепчущий голос, который велит что-то сделать, стало быть, этого делать не нужно. Разве не так?

Я – твоя интуиция!

Хуиция.

Что? Ах ты… Да ты просто слабак.

Эн-нет. Вестись на слабо от шепчущих голосов тоже чревато. Что ты такое?

[вздох] Ай да раскусил ты меня, добрый молодец. То испытанием было мудрости твоей, да смекалки. Теперь вижу, что тебя так просто не проведешь. Я бог твой, кузнец небесный, Сварог-Батюшка. Занедужил я слегка, вот меня ведьма злая и сподобилась в лампу заточить. Ты погладь меня, чтобы…

Сварог-Батюшка, у тебя акцент. Не сильный, конечно, но все равно. Кажется, что ты вот-вот предложишь мне купить ковер.

А ты, как я погляжу, часто с богами разговаривал, да!?

Слушай, прекрати. Ты не бог.

Бог.

Нет.

[тишина]

Ты как-то связан с проклятием, да?

[тишина]

Так связан или нет?

[тишина]

Скажи хоть, что за проклятие-то?

[тишина]

Осторожно, чтобы не коснуться лампы, Пересвет Лютич плотно завернул ее в черный бархат и перекинул через плечо. Книгу он сунул подмышку и полез вон из погреба.

Пересвету нравилась служба в Белой Рати. Нравилось ездить по деревням, ночевать в незнакомых домах и знакомиться с новыми людьми.

Да и как это может не нравиться? Все вокруг тебе рады. Детишки бегут за тобой вслед, старики норовят налить чарку, а девки от рассказов про «ежедневное хождение по лезвию ножа» млеют и становятся в разы сговорчивей.

Но когда дело касалось настоящей работы, Пересвет редко мог обойтись без совета других ратников. Вот и сейчас, когда над ним нависло неизвестное проклятие, а в походном мешке упокоилась говорящая масляная лампа, у Пересвета Лютича была одна дорога.

В Старый Порог…

***

Мужчина смотрел на город.

Развернись дело на западе, мужчина наверняка стоял бы на крыше.

Промокший от мелкой неприятной мороси, он смотрел бы вниз. На грязно-серый камень мостовых, перетекающий в серость домов, что в свою очередь сменялась бы тоскливым серым небом, местами очерненным кострами Инквизиции.

Он бы наверняка слышал крики убиваемой проститутки и яростные писки крыс, дерущихся за право обглодать лицо бездомному.

Он бы думал о том, что видел истинную суть этого порочного города и знает, что тот по праву заслужил свою чуму. Или о том, что скоро вся эта чудовищная смесь из греха, похоти, нечистот и крови настолько пресытит город, что наступит точка невозврата и тогда лучшим и единственным решением станет табуретка и крепкая петля.

Но дело, все-таки, происходило не на западе.

Мужчина смотрел на город, привалившись спиной к недостроенной бане. От города она расположилась примерно в полуверстах и не достроена была, скорее всего, именно поэтому.

Позади еле слышно шелестел хвойный лес. Над головой, в пока еще светлом небе, зажглась первая звезда. Волны разнотравья, обычно штормящие поле, улеглись в полнейший штиль.

Воздух был мягок и свеж.

В такую погоду душа рвется напополам. Хочется ей от всего этого покоя, царящего вокруг, взять да и уснуть с глупой улыбкой на устах. Но и прыгать через костер, опрокинув кувшин браги, тоже ой как хочется.

Не хочется этой егозе только выбирать.

С города мужчина переводил взгляд на аккуратную половинку бледной луны и обратно. Интерес у него был и там, и там.

Интерес в городе – узнать, как скоро толпа мальчишек смирится с тем, что кататься на свинье не весело. А что до луны…

– Добрый вечер.

– Моравна?

Мужчина подскочил от неожиданности.

– Моравна, ты?

– Ну а кто же еще?

– Отлично. Лампа при тебе?

– Нет.

Мужчина умолк на некоторое время.

– А где она? – спросил он с ложным дружелюбием.

– Я тут с ратником одним поцапалась. Короче говоря, лампа у него.

– Что? Как? Где? Когда?

Казалось бы, когда все вопросы были заданы, вдогонку им родился еще один.

– Ты совсем охуела?

– Следи за языком.

– Так, – мужчина зажмурил глаза и схватился за переносицу, – объясни что случилось.

– Белый ратник отбил у меня лампу. Вот и все, что случилось.

– Что значит отбил? Ты что, не могла с ним справиться?

– Да ты бы с ним тоже не справился. Матерый он, зараза. Крепкий. Говорят, что это он убил Былицинскую. А мне моя жизнь, знаешь ли, дорога.

– Это одноухий что ли?

– Да, одноухий.

– Лютич?

– Ага.

– Он не убивал Былицинскую. Ему повезло.

– Повезло, не повезло, а каждый второй злодей погибает из-за того, что кому-то повезло. Вот скажи, оно мне надо?

Мужчина уже не слушал ее. Пыльным мешком по голове – это не про него. Это слишком скупо. Его по голове вдарили мешком железных опилок.

Ведьма запрыгнула на верхнее бревно недостроенной баньки. Она закинула ногу на ногу и наблюдала. То за мужчиной, который нервозно вышагивал из стороны в сторону, то за мальчишками вдалеке.

С полдюжины, мал мала меньше, мальчишки обступили свинью.

Перед тем как своровать животное из хлева, они уже напридумывали себе всякого и, как это частенько бывает, сильно разочаровались. Они думали, что будут весело скакать верхом на свинке по всему городу. Их свинка обязательно будет розовой, шустрой и улыбчивой. Она будет перемахивать через заборы и на раз-два уходить от погони городской стражи.

На деле все оказалось не так. Свинья оказалась серой и медлительной. А улыбчивой она не могла быть по своей природе. Не то, чтобы это какая-то примета, но если вам улыбается свинья – самое время ее забить. Желательно, издалека.

Так рушатся детские мечты. Животинка недовольно пятилась назад. Всякий раз она скидывала с себя ездока.

Хорошенечко поразмыслив, мужчина сказал:

– Ты понимаешь, что нам конец?

– Тебе.

– Нам! – крикнул мужчина. – Ты думаешь, что он тебя не тронет? Сомневаюсь…

– Не тронет. У него, как и у меня, полным-полно времени.

– Ну да, – печально согласился мужчина. – Действительно. Я-то не могу по сотне лет выжидать. Чай, не продавал душу за бессмертие.

– Согласна, тут ты продешевил.

– Очень смешно, – мужчина скривился. – А я знаю, что будет дальше. Одноухий потеряет лампу. Или проиграет. Или пропьет. И искать нам ее до скончания века.

– Не думаю.

– Почему?

– Потому что он принесет ее тебе прямиком в руки. Причем в самое ближайшее время. Как раз сейчас, – ведьма взглянула на одинокую звезду в небе, – он наверняка гонит лошадь во весь опор.

– Объясни.

– Если он нашел лампу, то нашел и мой прощальный подарочек. Проклятье.

– Что за проклятье?

– Проклятье, которое он не в силах снять самостоятельно. Он будет искать помощи. Смекаешь?

– Смекаю.

Мужчина облегченно выдохнул.

После бурного совета, один из мальчишек бегом помчался к ближайшим кустам.

– Значит, говоришь, скоро он будет здесь? Вместе с лампой?

– Могу поспорить.

– Хорошо, – мужчина окончательно успокоился. – Надеюсь, ты права.

Теперь он примостился на срубе рядышком с ведьмой. Искоса мужчина посматривал на ее голую ногу. Будь эта нога куриной, она наверняка была бы жареной. Не потому, что расходилась на волокна или блестела от проступившего жира, а потому что от одного взгляда на нее разыгрывался аппетит.

Ждать Пересвета придется долго. По крайней мере, до утра, – размышлял мужчина. – Так даст или не даст? Чего ведьме стоит-то? Видал я, в каком они состоянии с шабаша уходят. Как будто им к пяткам коромысло подвязали. Уж вряд ли при таком раскладе ведьмы относятся к своему телу, как к святыне.

А тем временем двоих маленьких бунтарей разобрали по домам. Остальные охаживали свинью букетом тонких прутиков. Все было тщетно. Теперь хрюшка пыталась зарыть голову в землю, чтобы хоть как-то защититься от побоев.

– Что за проклятие? – спросил мужчина.

– Тебе правда интересно?

– Да. Говорят, на востоке все совсем иначе, нежели у нас.

– Правду говорят.

– Так может, расскажешь?

– Если вкратце, то на Пересвета Лютича открыл охоту суккуб.

– Суккуб?

– Бес, если по-нашему. Только вот немного, – ведьма попыталась подобрать правильное слово, – любвеобильный. Этот бес родился одновременно с во-о-он той звездой и уже рыщет в поисках своей жертвы.

– Ну и что? Одноухий, какой-никакой, а ратник. Может убить твоего беса.

– Не может. Ее нельзя убить.

– Ее?

– Да, ее. Ее невозможно убить. Ее можно только задержать. И то, лишь до полнолуния. А дальше все произойдет так же неотвратимо, как смена времен года. Так что, если хочешь, можешь не марать об Лютича руки. Просто отними лампу и отойди подальше. Чтобы кровью не забрызгало.

– Кровью? – мужчина хохотнул. – Кровью, это да. Кровью, это ты любишь.

Ведьма щелкнула пальцами. Вдалеке затравленное животное поднялось на задние лапы. Передние свинья скрестила у себя на груди.

– Хрю, – четко произнесла свинка и рванула «руки» в разные стороны. Из копыт с металлическим лязгом выдвинулись лезвия.

– Хрю-хрю, – добавила она, провожая мальчишек взглядом и… улыбнулась.

***

Часом ранее, Пересвет Лютич скакал по полю и размышлял о природе нарождения еловых островков вдоль заезженной двухколейки.

Вот кабы яблони вдоль дорог росли, такое бы я понял, – ломал себе голову ратник. – Ехал купец, куснул яблоко, а огрызок выкинул. Выросла яблоня. Но ель-то откуда? Не будет же путник в дороге шишку жевать?

А может это белка шишку грызла, увидела охотника и побежала в поле? Бежала-бежала, а потом подумала: «Зачем мне шишка? Еще найду!» – и выкинула ее.

Оно, конечно, может быть. Но с чего бы белке бежать спасаться в поле?

А мало ли чего ей в голову взбредет? Она же белка!

Ну-у-у. Так, знаешь ли, можно все на свете объяснить.

А так и нужно все на свете объяснить!

Может быть ты и прав.

Пересвет одобрительно кивнул. Такая жизненная позиция была ему очень близка. Но время в дороге само себя не скоротает, и ратник продолжил размышлять на волнительную тему.

Хотя знаешь, что я заметил? В каждом таком ельнике обязательно есть муравейник. Может это муравьи в поле шишки таскают?

[тишина]

Догадка-то интересная, разве нет?

[тишина]

Эй? Как думаешь-то?

[тишина]

Как выяснилось, Пересвет не боялся бестелесной нечисти. Более того, он потихоньку начал привыкать к голосу Лампы.

Солнце, которое за последние полчаса успело побывать белым, желтым, розовым и красным, наконец-то скрылось из виду.

Пересвет заблаговременно выспался и не собирался останавливаться на ночлег. К утру он планировал покрыть сорок верст пути, перейти реку вброд и в какой-нибудь попутной деревне сменить уставшую лошадь. Там же на скорую руку чем-нибудь подкрепиться и к полудню быть в Старом Пороге.

Чтобы не околеть в ночную пору, Пересвет Лютич накинул тулуп из овчины.

Уже несколько часов он скакал по широченному полю, не имевшему ни конца, ни края, ни каких-либо примет. Насколько хватает глаз – беспорядок из полевицы, осоки и лисохвоста. Кое-где, будто задумчивые скелеты, высились над травами сухие палки прошлогоднего борщевика. Вдоль обочины пробивался молоденький подорожник. И если бы не те самые еловые островки, бодрящие пытливый разум, то можно было бы подумать, что Пересвет заколдован и скачет на одном месте.

В небе зажглась первая звезда. Случилось это как раз в тот момент, когда Пересвет Лютич проезжал мимо очередных елочек. С их стороны послышался шорох травы и детский плач. Не такое уж редкое явление в этих местах, если вспомнить что все Преднавье кишмя кишит лисицами.

Вот и славненько, – подумал ратник, расчехляя топор. – Лисичка-сестричка. Коли кусаться не будешь, отпущу тебя бесхвостой, да живой.

Стоит ли говорить, что никакой плаксивой лисицы в ельнике не было?

Укрытая пушистой зеленой лапой, под деревом стояла люлька. Причем не из какого-нибудь задрипанного лыка, а богатая, о цельном дубе, с резьбой и ножками-качалками.

Ребенка внутри не было, зато был четкий кровавый след, который вел от люльки куда-то в поле.

Пересвет Лютич был трезв. Пересвет Лютич не был подавлен настолько, что жизнь казалась ему обузой. И уж точно Пересвет Лютич не строил логические цепочки, так свойственные хорошенькой стервочке с задранным кверху носиком и вьющимися локонами, которая из-за древнего волшебства, мерцающего разлома в шкафу или удара лопатой по лицу попала в чужой для себя мир. Таких хлебом не корми, дай покричать «ау!» в непроглядную тьму, прогуляться в «каком-то неестественном, как будто бы ненастоящем» тумане или, заслышав рычание на чердаке, срочно предложить товарищам разделиться.

Ратник вдарил лошадь так, что бедняга чуть не выплюнула легкие.

От скорости все вокруг сделалось мельтешащей размазней цвета спелого пшеничного колоса.

Твоих рук дело? – задал Пересвет мысленный вопрос Лампе. Тут же прямо перед копытами лошади дорогу ему перебежало маленькое существо.

Оно имело окрас свиной рульки, вареной вместе с луковыми очистками. Ну, или цвета запекшейся крови. Все зависит от того, под каким углом смотреть на мир.

Внешне существо походило на трехлетнего малыша.

А!? Что!?

Твоих, спрашиваю, рук дело?

Про что ты вообще!?

Про окровавленную детскую кроватку посередь поля!

Ох ты ж еб твою мать, – выругалась Лампа. – Ты бы к ней лучше не приближался.

Спасибо, дружище, не буду.

Пересвет закинул под язык рубин. И сделал это очень вовремя, потому как впереди дорогу пересекала проселочная тропинка. На этом перекрестке, наглухо занавесив лицо черными патлами, стояла бледная девочка лет семи-восьми.

Рубин рубином, а Пересвет Лютич завизжал и пришпорил лошадь.

Девочка осталась позади.

Что там!? Что там!?

Не знаю! Чудище какое-то! – ответил ратник, обернувшись на перекресток.

Гони, давай! Гони!

Пересвет Лютич заметил, как лошадь чуть не сворачивает себе шею в попытках укусить его. Тут он осознал, что колотит ее кулаками по спине, словно заскучавшую любовницу.

А впереди снова возникло неведомое и враждебное. Стоя по пояс в траве, взглядом его провожала молодая деваха. Такие же черные волосы, как и у девочки с перекрестка, скрывали ее недозревшую грудь.

Девушка помахала ратнику рукой. Ратник девушке рукой не помахал.

Пересвет распахнул тулуп. На кожаном поясе висела пустая рукоять и несколько лезвий. Примерно с пядь в длину, каждое лезвие покоилось в своих собственных ножнах.

Таковы были законы мира. Для того чтобы убить порождение Нави окончательно, удар должен был нанести именно белый ратник. И именно гравированным оружием. Для убийства нечисти ратники пользовали одноразовые лезвия с рунами «Нужда» и «Треба». Для нежити – вроде упырей и вурдалаков, – в арсенале Рати имелся топор с руной «Чернобог». Колдуны и ведьмы умирали от всего вышеперечисленного.

Сотрясаясь на полном скаку, как брыльки храпящего толстяка, Пересвет кое-как ввинтил лезвие в рукоять.

Не знаю, что там за напасть, но если ты потрешь лампу, обещаю ее убить!

Врешь.

Мамой клянусь!

Ну уж нет. Ворон ворону глаз не выклюнет.

Размахивая руками, на дорогу выбежала молодая женщина.

В ней не было ничего бледного, зловещего или черноволосого. Но от этого Пересвету как-то не захотелось вдруг остановиться, спешиться и узнать какого черта она забыла посередь поля.

Такие случайности не случайны, – подумал он.

– Остановись! – взмолилась женщина. – Пожалуйста, остановись!

Пересвет не питал предубеждений насчет того, что нельзя шарахнуть женщину ногой в челюсть и умчаться вдаль, так и не поздоровавшись. В общем-то, он так и собирался сделать. Однако на этот раз за него решила лошадь.

Коняга сбросила скорость, а после и вовсе остановилась. Пусть ратник и сделал ей больно, но от этого в ней не зародилось маниакальное желание топтать людей. Во всяком случае, не всех подряд.

– Добрый человек, прошу тебя, помоги.

Женщина шагнула навстречу Пересвету.

– Штой на меште!