– Я бы с радостью, Кать, но сегодня же и улетаю. Давай в Москве созвонимся, как вернешься.

– Понятно, – улыбнулась Василевская. – Жареные новости нужно подавать горячими.

– Ты умничка, – сказала Анфиса, изображая поцелуй. – До скорого. И, пожалуйста, не выдай меня!

– Не боись, мать, не выдам даже под пытками!

– Ну, тогда пока, – махнула рукой Анфиса. – Не заплесневей тут!

– Постараюсь. Удачи! – подняла руку в ответ Катя.

Анфиса нырнула в монастырские ворота, спрятав в сумку очки. У ворот также не было никакой охраны, только стояла большая металлическая урна для жертвоприношений в пользу возрождения обители. Анфиса быстро миновала ее и огляделась. Справа она увидела беседку, к которой выстроилась небольшая очередь. Там была расположена одна из святынь монастыря – камень якобы с отпечатком длани самого преподобного Никодима. Согласно православному поверью, возложив на него руку, можно было загадать сокровенное желание, которое, в случае жизни праведной, должно было со временем обязательно сбыться.

Однако Анфису интересовала другая достопримечательность – тоже беседка, но не с камнем, а та, в которой Никодим, согласно тому же преданию, принимал для душеспасительных бесед местных жителей, а также иноков и странников, приходивших к нему из самых отдаленных мест. Оригинальная постройка, конечно, не уцелела, но на ее месте была отстроена точно такая же. И теперь в ней трижды в неделю душеспасительные беседы вел нынешний настоятель отец Вениамин. Сегодня у него вообще-то был неприемный день, однако Анфиса была уверена, что Стаховский, кортеж которого находился у служебных ворот монастыря, приехал на Лебяжье озеро вовсе не ради банальной экскурсии. И что отец Вениамин обязательно сделает для олигарха исключение.

Согласно карте-схеме, которую журналистка тщательно изучила в самолете, вторая беседка должна была находиться в глубине территории монастыря – между Трапезной палатой, Поваренным флигелем и Хлебенной башней. И Анфиса направилась туда. Дважды свернув, она наконец увидела впереди нечто вроде просторного, но уютного внутреннего двора монастыря. В нем в изобилии росли молодые ели. И за их верхушками Анфиса сразу приметила купол деревянной беседки.

– Так! – негромко проговорила она, оглядывая двор.

Ей нужно было выбрать укромное место, но тут слева вдруг появился служитель монастыря. Анфиса сделала вид, что рассматривает древнее здание Трапезной. Но эта уловка не сработала. Служитель, подойдя к ней, сказал:

– Прошу прощения, но сегодня эта часть монастыря закрыта для посещений.

– Я понимаю, – кивнула Анфиса, воззрясь на служителя своим самым проникновенным взглядом. – Но я только хотела посмотреть немного. Из самой Москвы ехала к вам. Почти сутки на поезде…

На этом месте мужчины под взглядом Анфисы обычно истаивали, как свечной воск, и позволяли ей нарушать все мыслимые и немыслимые правила и запреты. Однако служитель к чарам оказался абсолютно невосприимчив.

– Прошу прощения, но, к огромному сожалению, сегодня это невозможно, – твердо проговорил он.

– Да, конечно, – вздохнула Анфиса. Когда требовалось, она умела быть гибкой.

Еще раз вздохнув, журналистка напоследок еще раз окинула двор взглядом и развернулась. Конечно, это было просто тактическое отступление. Анфиса не затем сломя голову прилетела из Москвы, чтобы спасовать, тем более что материал, ради которого она тут появилась, обещал стать настоящей бомбой.

Олигарх Стаховский владел несколькими крупными предприятиями на севере страны, а также тремя известными банками. В политику он не лез, зато имел славу российского плейбоя номер один. Его спутницами в разное время становились модели, теннисистки, телеведущие, а также другие звездные девушки. Как следствие столь бурной личной жизни, периодически возникали скандалы. То очередная экс-пассия Стаховского на каком-то светском мероприятии вцеплялась в волосы очередной нынешней, то другая отправленная в отставку экс-фаворитка подавала на олигарха в суд, причем во Франции… Одним словом, Стаховский долгое время и по праву был постоянным и непременным фигурантом колонок светской хроники и крикливых передовиц желтой прессы. Как вдруг примерно полгода назад случайно познакомился и начал встречаться с обычной стюардессой, а потом и вовсе скоропалительно обручился с ней. Мало того, вскоре стало известно, что невеста олигарха беременна.

Все пришли к выводу, что «этот жеребец уже оседлан». Но вместо ожидаемого хеппи-энда грянул новый грандиозный скандал. Свадьба, которая должна была пройти в узком кругу в Ницце, неожиданно расстроилась, причем самым невероятным образом. Беременная невеста буквально сбежала от Стаховского к французскому уличному художнику, с которым познакомилась на Монмартре.

Случившееся, естественно, вызвало в прессе огромный резонанс. Поначалу таблоиды даже предположили, что беременна стюардесса была вовсе не от Стаховского, а от художника, связь с которым просто скрывала. Однако французские папарацци, проведя тщательное расследование, достоверно установили, что это не так.

Скандал превратил олигарха во вселенское посмешище. О богаче, из-под венца с которым невеста сбежала к бедному художнику, не писал только ленивый. В инете даже появилась новая версия знаменитой песни Пугачевой «Жил-был художник один».

От души позлорадствовав, обозреватели светской хроники принялись наперебой выдвигать версии, как Стаховский выберется из этой унизительной ситуации – уйдет ли, по старой русской традиции, в спасительный запой-загул с проститутками и цыганами, экстренно ли обзаведется очередной звездной подругой или же все-таки попытается через непредсказуемый французский суд отсудить у сбежавшей невесты опеку над будущим ребенком. Однако все эти предположения оказались ошибочными. Стаховский не предпринял ничего из перечисленного. Он просто ушел в работу, практически перестав показываться на публике. Таблоиды с желтой прессой по инерции еще некоторое время помусолили его имя, но потом постепенно утратили интерес к персоне олигарха, поскольку никаких новостей своим нынешним образом жизни Стаховский им попросту не предоставлял.

И вот вчера поздно вечером Анфисе вдруг позвонил давно прикормленный информатор из аэропорта и сообщил, что на сегодня Стаховский запланировал вылет на личном самолете в Вологду и обратно. Эту новость Анфиса немедленно сообщила своему шефу – владельцу и шеф-редактору «Звездопада» Корнею Фалютину. А тот по своим каналам оперативно установил, что целью Стаховского является посещение Свято-Воздвиженского монастыря, ставшего в последнее время местом паломничества верующих.

Остальное додумать было совсем несложно. Поэтому Анфиса спешно вылетела в Вологду и теперь была просто обязана раздобыть эксклюзивные подробности столь неожиданного и, судя по всему, скоропалительного визита олигарха.

Окинув в последний раз взглядом внутренний двор монастыря, она развернулась и двинулась назад – медленно и неспешно, вроде как впитывая в себя суровое благочестие святой обители. На самом деле Анфиса усыпляла бдительность служителя, а заодно высматривала новый путь.

Ни разу не оглянувшись, журналистка свернула за угол Трапезной палаты и двинулась вдоль нее. План «б» родился у нее при осмотре внутреннего двора монастыря. В его дальнем правом углу Анфиса узрела арку между Трапезной палатой и Поваренным флигелем и теперь собиралась попытаться просочиться к беседке именно через нее. Для этого нужно было просто обогнуть Трапезную палату. Но, свернув вскоре за следующий угол, Анфиса обнаружила, что проход перегорожен решетчатой оградой. Причем довольно высокой. Но это девушку, конечно, не остановило.

Ограда располагалась за высокими кустами. Анфиса вроде как в задумчивости продефилировала вдоль них, а потом, улучив момент, незаметно нырнула в кусты и выглянула на другую сторону. За оградой, судя по увиденному, располагался хозяйственный двор монастыря. Вдали у низкой постройки что-то пронесли двое монахов. А потом неожиданно распахнулась дверь в Трапезной палате. Анфиса тотчас присела. Из двери на невысокое крылечко вынырнул еще один монах. Сбежав по ступеням вниз, он что-то выбросил в контейнер и тотчас вернулся. Когда дверь за ним закрылась, Анфиса снова высунулась и пристально оглядела ограду. В ней имелась калитка, однако она была заперта.

Зато в другой стороне, неподалеку от стены Трапезной палаты, росло разлогое лиственное дерево. В ботанике Анфиса была не сильна, поэтому определить его вид не смогла. Но при этом практически мгновенно сообразила, как использовать растение в своих целях.

Оглянувшись, она стартовала и стремительной перебежкой приблизилась к дереву, после чего ловко на него вскарабкалась. Для поддержания товарного вида и спортивной формы большинство ее знакомых девушек занималось фитнесом, остальные – пилатесом. Анфиса же предпочла айкидо – и достигла в этом непростом виде единоборств определенных высот. С учетом этого форсировать препятствие в виде забора оказалось для нее не таким уж сложным делом. Оказавшись на дереве, она поправила съехавшую с плеча сумку, после чего сделала несколько быстрых шагов по толстой ветке, свисавшей через забор на другую сторону. Миновав таким образом препятствие, тотчас присела, продолжая держаться одной рукой за верхнюю ветку, и тут же ловко спрыгнула, мягко приземлившись на землю. Сразу же вскочив, двинулась прочь от забора. На ее счастье, окна Трапезной палаты в современном понимании были вовсе не окнами, а бойницами. Поэтому располагались они высоко, и увидеть через них идущую вдоль стены Анфису не было никакой возможности. В глубине территории, у хозяйственных построек, пока никого не было.

Воспользовавшись этим, Анфиса миновала самую опасную открытую часть хоздвора и торопливо приблизилась к высаженным в ряд молодым елям и продолжила путь уже вдоль них. Вскоре после этого она услышала звук шагов. Быстро присев, нырнула под ели и осторожно выглянула.

Оказалось, что это возвращались двое монахов, которых Анфиса наблюдала из-за забора. Дождавшись, пока они скрылись из виду за приземистой постройкой, лазутчица двинулась дальше вдоль елей и вскоре оказалась неподалеку от дальнего угла Трапезной палаты. Здесь она снова огляделась, после чего совершила еще одну быструю перебежку и благополучно нырнула за угол в арку. И тут же из ее груди вырвался невольный вздох разочарования. Арка оказалась перегорожена решетчатым забором, и калитка в нем была заперта.

Впрочем, прокравшись вдоль стены арки к забору, Анфиса мгновенно позабыла о своем разочаровании, поскольку вдруг обнаружила, что от забора через просвет между растущими во дворе молодыми елями открывается неплохой вид на беседку преподобного Никодима. Расстояние, правда, было приличным – около семидесяти метров, но как раз это было несущественно.

Анфиса подалась назад и быстро открыла свою сумку. Из нее она извлекла тридцатисантиметровую трубку и небольшую тарелку с отверстием посередине. Быстро надев тарелку на трубку, зафиксировала ее, после чего присоединила к трубке ручку, напоминавшую пистолетную. В ней были не патроны, а блок питания. С другой стороны трубка имела встроенный микрофон. Вместе же собранная конструкция представляла собой компактное устройство для дистанционного съема звуков. Или, в просторечии, направленный микрофон.

4

Украина, Львов, собор Святого Юра, резиденция предстоятеля УГКЦ

Когда отец Василь вышел, протосинкел со вздохом провел рукой по лицу и уставился в угол своего кабинета. Однако подумать ему не удалось. На столе снова зажужжал селектор. Еще год назад этот звук вызывал у протосинкела самые положительные эмоции, поскольку за ним неизменно следовал голос Ганны – чуть низковатый и многообещающий… Но за последний год секретарь изрядно поднадоела протосинкелу и уже не вызывала того свежего, как утренняя роса, чувства. Плюс теперь практически каждый раз за жужжанием селектора следовал разговор о деньгах. Деньги, деньги, деньги… Оказалось, что славить Господа и размышлять о вере можно только тогда, когда есть деньги. Как только их не стало, вера отошла на второй план.

– Да! – со вздохом произнес протосинкел, ткнув пальцем в кнопку селектора.

– Панотче, на проводе опять апокризиарий из Рима.

– Я занят, – отрезал отец Роман.

– Но он говорит, что это срочно! Иначе он будет вынужден позвонить лично архиепископу…

– Ладно, соедини, – скривившись, словно от зубной боли, сказал отец Роман и снял трубку: – Да!

– Панотче, у меня в приемной представитель электрической компании. Он пришел с рабочими, чтобы отключить…

– Так, а что ты хочешь от меня? Я же тебе уже сказал: экономия получила указание в первую очередь перечислить деньги тебе! Что я еще могу сделать? Напечатать тебе фальшивые евро?

– Но они сейчас реально отключат нас от…

– Ну так придумай что-нибудь, Стефан, черт бы тебя побрал! В Италии миллион с гаком заробитчан из Украины, и каждый зарабатывает минимум по тысяче евро! В конце концов, заложи «Мазератти» своей Мавки, пусть пока поездит на «Альфа-Ромео».

– Что?.. – невольно сглотнул в трубке апокризиарий.

– То, что слышал! – отрезал отец Роман. – И больше не отрывай меня. Я делаю все, что могу. Как только появятся деньги, их сразу перечислят. Все!

Швырнув трубку на аппарат, протосинкел облокотился правой рукой на стол, прикрыв рукой лицо. Пару секунд спустя дверь тихонько открылась. Кубийович, не отнимая руки от лица, слегка раздвинул пальцы. В кабинет, держа в руках старинный поднос, нырнула Ганна. Это была молодая дивчина с формами, которым могла бы позавидовать не одна фотомодель. Правда, эти формы были скрыты платьем самого консервативного покроя, но от этого казались только еще более манящими.

– Я принесла панотцу кофе! – улыбнулась уголками рта секретарша и направилась к столу, грациозно покачивая бедрами.

Отец Роман продолжил сидеть в прежней позе. Ганна обошла стол и, остановившись сбоку, поставила на стол протосинкела чашку на блюдце. Запах кофе приятно защекотал ноздри отца Романа, и тот, невольно втянув носом, вздохнул. Ганна отступила и беззвучно поставила поднос на деревянное бюро, после чего легонько коснулась пальцами шеи протосинкела.

– Сделать панотцу массаж? – проговорила она своим низким голосом.

– Не сейчас, Ганна, – не оглядываясь, покачал головой Кубийович. – Мне нужно подумать.

– Как скажет панотец, – секретарша тут же сняла руки с шеи отца Романа.

Взяв с бюро поднос, она направилась на выход. И протосинкел впервые подумал, что от Ганны нужно как-то избавляться. А это означало еще одну проблему…

– Меня нет! – сказал вслед секретарше отец Роман.

– Я поняла, панотче, – кивнула Ганна, на миг остановившись в двери.

Сказано это было со скрытым сарказмом. И отец Роман осознал, что Ганна все прекрасно понимает, так что теперь в приемной будет сидеть не прежняя ласковая кошечка, а разъяренная пума…

– О господи! – невольно вздохнул протосинкел, сжав рукой переносицу.

Единственным светлым пятном в сегодняшнем дне была ароматно пахнущая чашка кофе. При условии, конечно, что Ганна не подсыпала в нее цианистого калия или крысиного яда. Впрочем, насчет этой чашки отец Роман мог быть еще спокоен. Поэтому он тут же потянулся к ней и поднес к носу, прикрыв глаза и блаженно втянув ни с чем не сравнимый запах. В тот самый момент, когда он собрался уже отхлебнуть, селектор снова зажужжал. От мгновенно охватившего его раздражения отец Роман невольно дернулся и пролил кофе.

– Дьявол! – вздохнул он, поспешно ставя чашку на блюдце.

Чертова Ганна унесла поднос вместе с салфеткой, так что протосинкелу пришлось сперва провести по подбородку рукой, а потом уже достать носовой платок. Утершись, он наклонился к селектору и ткнул пальцем в кнопку:

– Я же сказал, что меня нет!

– Я, панотче, сказала об этом судебному викарию трижды. Но он не стал меня слушать и уже входит! – с явным злорадством проговорила Ганна, тут же отключившись.

Одновременно на пороге кабинета протосинкела возник судебный викарий отец Иван Дутчак.

– Отец Иван! – рявкнул было протосинкел, однако тут же осекся.

Викарий дышал так, как будто за ним гналась стая энкавэдистов с собаками. Прикрыв дверь, он оглянулся через плечо и сказал хриплым шепотом:

– Панотче, у меня очень кепская новость. Мушу вам доложить ее незамедлительно!

– Что еще случилось? – напрягся протосинкел, поскольку вид отца Ивана говорил сам за себя.

– Думаю, вы маете взглянуть на это сами, – выдохнул викарий и, быстро приблизившись к столу протосинкела, сперва снова оглянулся и только потом, приоткрыв зажатую в руке папку, извлек из нее и быстро протянул через стол лист бумаги.

Отец Роман одной рукой торопливо отер платком кофе на столешнице, другой рукой взял протянутый лист, после чего прикипел к тексту глазами. На листе, поданном через стол судебным викарием, было заявление в церковный суд, написанное лично Мирославой Смогоржевской. Львов издавна славился своими кофе и шоколадом. А Смогоржевская была его «шоколадной принцессой». Правда, прежде чем стать ею, она была просто подругой одного из самых известных львовских бандитов. Как водится, в конце концов того убили, однако уже на закате бандитской эпохи. Случись это на несколько лет раньше, дружки и конкуренты убитого обобрали бы Мирославу до нитки. Но на тот момент они в большинстве своем уже сами упокоились – кто на знаменитом Лычаковском кладбище, а кто в безымянных лесных могилах. Так что тотальной экспроприации Смогоржевская избежала, хотя, по слухам, и рассталась с немалой частью средств в пользу доблестной львовской милиции. В любом случае оставшейся частью она распорядилась вполне разумно и теперь была владелицей процветающего шоколадного бизнеса.

Обретя статус «шоколадной принцессы» Львова, Смогоржевская, естественно, должна была печься о своем слегка подпорченном имидже. Что и привело ее в лоно УГКЦ. Само собой, что церковь приняла Смогоржевскую с распростертыми объятиями, получив взамен весьма щедрую прихожанку. В настоящий момент Смогоржевская была одним из главных спонсоров восстановления старинного собора, прежде служившего книгохранилищем научной библиотеки. Правда, этим благотворительная деятельность пани Мирославы отнюдь не ограничивалась. Она также спонсировала и деятелей искусства, которые собирались в принадлежащем ей арт-кафе. В настоящий момент объектом спонсорства Смогоржевский был не слишком известный, зато весьма пригожий собой художник Юрко Шкумбатюк. По слухам, он был то ли на шестнадцать, то ли на семнадцать лет моложе пани Мирославы.

И именно с Юрко был связан недавний весьма неприятный инцидент. На «Мерседесе», принадлежащем Смогоржевской, Шкумбатюк в пьяном виде совершил наезд на пешехода, после чего скрылся с места происшествия, а «Мерседес» бросил. Впрочем, найти Шкумбатюка милиции особого труда не составило. Буквально час спустя беглец был задержан при попытке прокрасться к «шоколадному замку» Смогоржевской на окраине Львова.

В настоящее время художник находился под арестом во львовской «буцегарне». Но при этом его перспективы были не так уж печальны. Пострадавший при наезде пешеход стараниями Смогоржевской быстро шел на поправку и уже кардинально изменил свои первоначальные показания, заявив следствию, что просто споткнулся и потерял равновесие, из-за чего фактически сам упал под «Мерседес». А также то, что за рулем машины был точно не Шкумбатюк. Правда, эти показания не соответствовали данным экспертиз, но все понимали, что и эти юридические нюансы при наличии средств вполне разрешимы…

Все это разом промелькнуло в голове протосинкела, едва он увидел, от кого поступило заявление. Углубившись же в его суть, отец Роман невольно сглотнул и проговорил:

– Вот же скотина!..

После чего потянулся к чашке и одним глотком выпил кофе. Тот не успел остыть, однако отец Роман находился в таком возбуждении, что даже не почувствовал этого. Со звоном опустив чашку на блюдце, он дочитал заявление до конца, после чего быстро посмотрел на отца Ивана.