Цитаты из книги «Чертополох и терн. Возрождение веры»

Странник напоминает странствующего рыцаря, допустим, Дон Кихота. Странствующий рыцарь входит в зачарованный лес.

Собор заколдован, силы ада и чародейство обратили церковь в стог сена. Почему бы нам не увидеть в коробейнике странствующего рыцаря. По дороге бредет усталый путник, этот коробейник – не пилигрим, в нем нет ничего от церковной святости. Однако нечто в его облике заставляет нас поверить в то, что это не просто торговец, это не стяжатель, а товары, которые он несет за плечами, должны бы скорее именоваться «дарами». В триптихе «Воз сена» жирный поп раздает обманутым сухую траву – но этот коробейник, он ведь несет за плечами отнюдь не траву. «Коробейник» Босха напоминает «Сеятеля» ван Гога, или одного из «Эмигрантов» Домье, или члена труппы «Странствующих комедиантов» Пикассо – человек, обреченный на одиночество, гордость и труд.

Стог сена – и в этом странность и своеобразная надежда картины – венчает зеленый цветущий куст. Из копны соломы (то есть из скошенной и засохшей травы) пророс живой зеленый куст. У куста сидят лютнист и певцы-трубадуры; за их спиной целуются крестьяне (кстати сказать, эта пара целующихся крестьян с буквальной точностью воспроизведена в брейгелевском «Деревенском празднике»). Жизнь, проросшая из никчемной веры, жизнь, преодолевшая лицемерие и дрянь навязанного образа быта – это не совсем не христианская доктрина. Она не противоречит духу христианства, но вряд ли соответствует букве Писания. И нет никого из средневековых схоластов, с кем мы могли бы сопоставить это почти гедонистическое утверждение. Мне приходят на ум Джованни Боккаччо, Омар Хайям, возможно, Арнаут Каталан, возможно, Гвидо Кавальканти, конечно же, Франсуа Вийон – но, что еще важнее, из этого куста, выросшего на стоге сена, выросли Брейгель и ван Гог.

вывернутый наизнанку собор и сакральная форма триптиха, трактующая о неизбежности Ада – так становится понятно, как именно трактовал Босх концепцию Страшного суда.

Босх использовал сакральную форму триптиха для выражения инфернальной концепции, – метод Босха состоял в том, что он вывернул собор наизнанку.

Босх действительно вдохновлялся (слово «заимствовал» неприемлемо, но напрашивается) соборной скульптурой. Все, нарисованное им, наблюдено в соборах; точнее – на внешних стенах собора.

В последние десятилетия исследователи обнаружили несколько совпадений фигур с картин Босха с горгульями готических соборов и даже со скульптурными фигурами ремесленников, коих часто средневековые мастера помещали на нижних фризах.

В Аду (правой части триптиха «Сад земных наслаждений») Люцифер, сидящий на краю замерзшего озера и пожирающий человека (в скобках отметим эту прямую цитату из Данте), тоже имеет облик птицы.

Босх создает единую мифологию, пользуясь ей в каждой работе. Следует рассматривать все вещи мастера вместе, взаимосвязано. И вот мы видим, что «Сад земных наслаждений» буквально оккупирован такими изысканными райскими птицами, они завлекают, они командуют, но они же и держат людей в плену. В мифологии Босха эти птицы важны, и мы знаем, откуда они происходят: это, конечно, райские птицы по своему генезису – но это уже не райские создания, это падшие ангелы. Они то явлены нам как собственно птицы, то сохраняют облик летающих монстров.

именно Босх описал нам дальнейшие метаморфозы падших ангелов – их превращение в птиц. Этих птиц (а теперь-то мы знаем, что перед нами падшие ангелы) Босх размещает повсюду.