В понедельник позвонил Ильин.
– Ты что-то зачастил! – усмехнулась в трубку Лиза. – Не дай бог, влюбишься, хлопот потом не оберешься!
– Странная ты женщина, Лиза! – вздохнул на другом конце провода Вадим. – Ну чем тебе любовь не угодила?
Разговор не новый и вроде бы в шутку, но Вадим, похоже, в нее влюбился по-настоящему, хотя и боится признать это вслух. Себя боится, но ее, кажется, больше, и не напрасно! Лизе его любовь ни к чему. Сама она к Ильину ничего такого не испытывала, и от него никаких особых чувств не ожидала. Зачем? Ей и так хорошо. Вадим отменный любовник: сильный, в меру нежный, в меру грубый. Умеет поддержать компанию, во всех смыслах этого слова, и при этом не хам. Воспитанный мужчина, симпатичный, интеллигентный. Опять же – авиатор. Одним словом, не раздражает, и слава богу!
Крейсер Ильина стоял на капитальном ремонте в Арсенальных доках, и они с Лизой виделись достаточно часто, хотя Вадим имел по этому поводу «особое мнение». Для него раз в неделю означало – редко, но Лизе этого пока хватало, а чаще встречаться – можно и привыкнуть. А привыкать – плохая затея. Да и не скучно ей было без Ильина. Лиза плотно встроилась в Надину компанию, пеструю, словно ярмарка, веселую, аки кутеж, и разнообразную, как жизнь. Ей с этими людьми было хорошо, не только когда курила с ними гашиш или пила шампанское. Она вполне могла обойтись и без алкоголя, тем более без кокаина. Другое дело – хорошие люди. Без них не проживёшь! А с ними – жизнь и в самом деле, похожа на праздник, даже если летать теперь – не судьба.
– Странная ты женщина, Лиза! – вздохнул Вадим. – Ну чем тебе любовь не угодила?
– Ты какую любовь имеешь в виду? – попробовала Лиза свести опасную тему к шутке. – Плотскую али любовь к Родине? Так в постели не мерзну, а за любовь к родине «Полярную звезду» ношу!
На самом деле не носила. Мундир так ни разу за все это время и не примерила, тем более не красовалась алмазной звездой. В ресторанах и на вечеринках, где она проводила время с Надеждой и Клавдией, в ателье костюмеров – так здесь называли модельеров и кутюрье, – и в мастерских художников, где Лиза иногда засиживалась допоздна, мундир и ордена выглядели бы более чем странно. В опере и на лыжной прогулке, впрочем, тоже, а Лиза в эту зиму бегала на лыжах много и с удовольствием. Иногда в близлежащем парке, а иногда в Кобонском боре. Собирала друзей и друзей этих друзей, и они все вместе ехали к ней на мызу, оказавшуюся настоящим маленьким замком. Выпивали, не без этого, но только вечером – после бани, а днем ходили на лыжах, катались на финских санках, просто гуляли по окрестным дорогам, когда те не были завалены снегом. Местность красивая, и в хорошую погоду – гуляй не хочу.
– Ладно, сдаюсь! – «сдал назад» Ильин. – Ты свободная женщина в свободной стране. Делай, что вздумается, иди, куда хочешь!
– Это ты меня так элегантно посылаешь? – поинтересовалась заинтригованная Лиза.
– Ни в коем случае! – возразил Ильин. – Лично я приглашаю тебя в кабак. «Антарная баженица»[3] подойдет?
«Любимая из янтаря? Янтарная любовница? Вот такое название? Умереть не встать!»
– Это где? – спросила вслух.
– В Старой Гавани. Неужели никогда не бывала?
– Вадик, ты знаешь, сколько в городе кабаков?
– Ну, не была так не была, тебе же лучше! Будет сюрприз! Я за тобой заеду, если не возражаешь, в 20.00?
– С боем курантов?
– Я же авиатор!
– Ну да, – согласилась Лиза. – Ты авиатор. Можешь переходить ко второй части.
– Откуда знаешь? – удивился Ильин.
– Догадалась. Итак?
– Адмирал Ксенофонтов передает через меня официальное приглашение посетить крейсер «Гогланд» девятого дня сего месяца в 10 часов утра по Гринвичу и принять участие в торжественном построении экипажа по случаю окончания ремонтных работ. Фуршет прилагается.
– Ты что, читаешь?
– Разумеется, – подтвердил Ильин. – Официальное приглашение передам вечером…
Утром, когда Ильин уже ушел, а других дел пока не нашлось, Лиза решила починить старенький гироплан – доходягу, хранившийся в бывшей конюшне Кобонского бора. Просто из интереса, ну и чтобы не спиться. Так, наверное.
Дело в том, что к великому своему огорчению, Лиза так и не нашла себе до сих пор никакого полезного занятия. Между тем положение «увечного воина», с одной стороны, и богатой аристократки – с другой, развращало, как развращает всякое бесцельное существование. Пускаться в загулы не профессия, если, конечно, ты не кокотка. Сидеть за кулисами оперы, наблюдая, вернее, слушая, Клавдию Добрынину в «Князе Игоре» или «Золоте Рейна», – не работа, а удовольствие. Можно еще помогать Наде, но ни талантом художника, ни мастерством закройщика Лиза не обладала. Еще хуже, однако, сидеть дома, на Смольной улице, или на мызе, в Кобонском бору, и бесконечно читать умные книжки, смотреть дурные фильмы по радиоскопу – так называли в Себерии телевизор, – или, маясь от безделья, заниматься совсем уж дурными делами, вроде пальбы из всех имеющихся в наличии стволов по бутылкам и консервным банкам. Чего-чего, а книг и огнестрелов у Лизы было достаточно. А вот какой-нибудь положительной профессии – не было. То есть была когда-то, но сплыла «по состоянию здоровья». Однако, положа руку на сердце, Лиза вряд ли бы пошла теперь в пилоты, даже если бы ее не списали вчистую. Она не Елизавета, и этим все сказано. Оставалась, правда, возможность получить диплом инженера-электрика. Или механика, что тоже не исключено. В конце концов, формально Елизавета знала технику совсем неплохо, – во всяком случае, была обязана знать, – ну а Лизе сам Бог велел! Надо было лишь подверстать свои знания к местным реалиям, да, может, быть взять в университете курс или два, а там, глядишь, и инженерный патент смогла бы получить. Одна беда, ее совершенно не тянуло к электротехнике. Раньше – да, а теперь – нет. А вот разобраться с автожиром – ведь этот их гироплан не что иное, как автожир – было бы любопытно.
Сказано – сделано. Прихватила из дома пару книжек и несессер с инструментами и, кликнув извозчика, поехала на мызу. По правде говоря, стоило, наверное, купить уже какую-нибудь «самоходную повозку» и ездить самой. Но паромобили были, на взгляд Лизы, крупноваты, а агрегаты с двигателями внутреннего сгорания, в известном смысле, примитивны. Просто багги какие-то, а не полноценные авто.
Между тем за мыслями о своем, «о девичьем» Лиза и не заметила, как добрались до места. Приехали в «замок» – а Кобонский бор и был, собственно, замком, – заехали во двор. Лиза расплатилась, отперла дом, и первым делом озаботилась «системами жизнедеятельности»: подняла массивный рубильник на мраморном распределительном щите, подключая дом к сети. Сняла стопор с колеса, погруженного в малый, но быстрый приток Кобоны, пустив воду в трубы. Разожгла огонь в камине в комнате, служившей ей кабинетом, и затопила печь, обогревавшую спальню и «совмещенный санузел». В самом «санузле» пришлось еще растапливать угольный водонагреватель, но, если браться за ремонт старого автожира, лучше иметь хороший запас горячей воды, чтобы вечером смыть с себя всю собранную за день грязь.
– Ну что ж, все вроде бы в порядке… – Лиза спустилась в подвал и принесла в кабинет пару банок мясных консервов, банку острого турецкого салата – перец, лук и помидоры, и до хрена всякой зелени, – пачку галет и баночку земляничного варенья. Выпивка, чай, кофе и сахар хранились в буфетном ящике, так же как и нехитрый «инструментарий» – медные кофейник и чайник, чугунный котелок и такая же черного чугуна сковорода. Решетка и пара шампуров, да крючки для чайника и котелка. Зимой, если без прислуги и гостей, Лиза готовила прямо в камине, чтобы не заморачиваться. На этой же идее остановилась и сейчас.
Пока разгорались березовые дрова – их завозил на мызу лесник с ближнего кордона, – Лиза переоделась в старый кожаный комбинезон, в каких летали пилоты лет тридцать назад, сменила обувь и нашла шерстяную шапочку, чтобы запрятать волосы. Пока искала перчатки, настало время закрывать вьюшки. Так что в конюшню Лиза отправилась только после того, как обеспечила тыл.
– Ну-с, уважаемый, на что жалуемся?
Она обошла машину вокруг, постучала костяшками пальцев по корпусу, крашенному в голубой – подвыцветший от времени – цвет. Оказалось, алюминий.
– Совсем недурно, для комнатной собачки… – Лиза щелкнула замком и откинула плексигласовый колпак. Кокпит, как и следовало ожидать, крохотный, и для Елизаветы – с ее-то габаритами, – что называется, впритык. Приборная панель примитивная, ручка управления, располагавшаяся между ног, рычаг управления двигателем под правой рукой. В целом разумно, экономично и максимально просто: крен, тангаж и тяга. И даже ниша для чемодана за спиной пилота предусмотрена. Ну и все остальное тоже правильное и ни разу не избыточное: несущий винт отклонен назад, толкач прикрыт защитным кожухом и сразу за ним – два вертикальных руля. Все вроде бы на месте. Ничего не сломано. Может быть, он, вообще, исправный?
Лиза залезла в кокпит, и на дурака – типа бог убогих любит – попробовала машину завести, но, разумеется, не смогла. Для начала электрическая сеть оказалась абсолютно мертвой. Ноль напряжения, но это устранимый дефект. Снизу, как раз под задницей пилота, должен находиться аккумулятор, который наверняка давно сел, – и разъем для временной подпитки от любого внешнего, но, разумеется, стандартного источника.
Лиза вылезла из автожира, нагнулась и, заглянув снизу, сразу нашла технический лючок…
Работала допоздна, измызгалась с ног до головы и устала, как собака, но душ принимала в приподнятом настроении, что называется, «довольная до ушей». Еще бы! Все, до чего дотянулась, проверила и, где надо, починила. Прежде всего, проводку, клеммы и разъемы, изоляцию проводов. Больше с электричеством ничего делать было не нужно, кроме замены аккумулятора, разумеется, но аккумулятор Лиза еще днем заказала в Кобоне, и завтра с утра его обещали завести, так же как несколько деталей для муфты ротора, редуктора и демультипликатора. Пока же она там все перебрала, почистила и смазала, а сам двигатель оставила «на сладкое», решив заняться им с утра – на свежую голову.
Выбралась из-под душа и только успела вытереться и одеться, как зазвонил телефон. Возможно, он звонил и раньше, – Лиза могла его просто не услышать, – но сейчас затрезвонил как раз тогда, когда она вошла в кабинет.
– Браге у аппарата, – сказала она в трубку, пододвигая к себе свободной рукой бутылку коньяка, – слушаю вас.
– Э… – то ли блеяние, то ли мычание.
– Говорите! – потребовала Лиза, не любившая, когда люди не могут в трубку и слова сказать. Не умеешь говорить, зачем тогда вообще звонить?
– Здравствуй, Лиза, это я! – сказал низкий мужской голос.
– Ну, и кто он этот «ты»? – спросила она, свинчивая с бутылки колпачок.
– Ты в своем праве, – вздохнул мужчина. – В конце концов, я должен был навестить тебя еще в госпитале… Все-таки муж… хоть и бывший… и…
Голоса Петра Лиза, понятное дело, не знала, но сообразить, кто ей звонит, было несложно. Сам сказал.
– Рожай уже! – предложила она и плеснула себе в стакан буквально «пару капель» коньяка.
– Елена Константиновна устраивает семейный обед, – голосом обреченного на казнь сообщил Петр.
– Что, серьезно? – удивилась Лиза и нервно «цапнула» папироску из открытой коробки.
– Говорит, старая стала, скоро помрет. Хочет всех видеть.
– Когда? Где? – спросила, закуривая.
– В Гатчине, разумеется. Послезавтра.
«Гатчина? – задумалась Лиза. – Что-то знакомое… Ах да! Это же Троцк! Старое название, вот в чем дело!»
– Ну, Гатчина так Гатчина, – сказала вслух и сразу же приложилась к стакану. – А кто будет?
– Да все! – вздохнул Петр. – Мы с Варварой, братец твой с невестой, как раз знакомить с семьей привезет, Виктор с Дарьей, Татьяна с Иваном, Ольга Николаевна, ну, и дети, конечно.
– Зоопарк! – сказала Лиза, вспомнив посвященный семье пассаж из дневника Елизаветы. – Вольер с макаками!
– Зря ты так! – возразил Петр. – Это они к тебе, может быть, неласковы, а так – милейшие люди.
– А я им чем мешаю? – спросила Лиза, пыхнув папироской.
– Ты в шаблон не укладываешься. Помнишь, у нас с этим тоже возникли проблемы?..
– Твои проблемы, Петя, стояли раком, если забыл, в моей собственной постели!
Эту сцену Елизавета Браге описала в таких подробностях, что впору было заподозрить ее в мазохизме. Но, скорее всего, она просто фиксировала убогую «прозу жизни».
– Ну, извини!
– Извинения приняты, – Лиза решила пока не обострять. – Напомни мне, как к дому на машине подъехать?
Вопрос не такой уж и странный, если учесть, что в зрелом возрасте Елизавета в доме бабки была считанные разы.
– А ты откуда поедешь? – Петр вопросу не удивился, и, значит, она все правильно сказала.
– Петя, ты же банкир! – искренно удивилась вопросу Лиза. – Или вас совсем думать не учат? Только деньги считать?
– А! – Петр, разумеется, был не дурак, но иногда, когда говорил с Елизаветой, попросту терял способность соображать. – Значит, вернешься в Шлиссельбург и поедешь через Мгу на Гладкое, потом на Войсковицы и в Колпанах свернешь на Гатчину, так?
– Так! – подтвердила Лиза, лихорадочно пытаясь вспомнить карту.
– Ну, тогда, просто! Свернешь на Петровское шоссе, потом по Двинской до большого перекрестка…
Он говорил, а она слушала. Слушала, запоминала, рисуя в уме карту, которую позже наложит на обычную – географическую.
– Значит, приедешь?
– Не боишься?
– Нет, с чего бы? Хотела бы застрелить или покалечить, в тот день – самое время было!
– Ну да! Есть в этом что-то…
На том и распрощались.
Наверное, ей стоило бы пропустить эту «теплую» семейную встречу. В конце концов, это не ее семья, не ее родственники, не ее враги. Так что, отказ и игнорирование – лучшая политика. Но с некоторых пор Лиза не только жила жизнью Елизаветы, стараясь ничем не выбиваться из образа и не привлекать к своей особе излишнего внимания. Она в какой-то мере жила за капитан-лейтенанта Елизавету Браге. Делала то, что Елизавета хотела делать, если верить ее дневнику, но не делала, исходя из очень разных обстоятельств и соображений. Из чести мундира, например, или страха выглядеть «чересчур женщиной». Теперь все это перестало быть актуальным, и Лиза могла себе позволить одеться, как хочется, пить, где придется, и общаться с теми, кого выбрала. Но, с другой стороны, такое положение дел накладывало на Лизу определенные обязательства. Она не могла допустить, чтобы было задето достоинство Елизаветы, чтобы кто-нибудь обидел ее, оскорбил или унизил. Лиза могла надеть платье прямо на голое тело и устроить дебош в компании гомиков и лесбиянок, но показаться слабой в образе Елизаветы Браге права не имела. Поэтому и решила ехать.
Семейные обстоятельства Елизаветы оставляли желать лучшего. Ее отец, Аркадий Николаевич Браге был военным инженером. Вернее, оружейником. Работал в Псковском и несколько позже в Новгородском Арсеналах. Умный, если не сказать талантливый, образованный и воспитанный, полковник Браге был еще и просто хорошим человеком. Он любил свою жену – при том, что взял замуж «девушку с ребенком», и воспитывал Григория как родного сына, – но больше, вернее, более искренно он любил Елизавету, и отнюдь не за то, что она-то ему была как раз родной. Елизавета отвечала отцу взаимностью и в гораздо меньшей степени любила и уважала свою «маменьку», у которой на уме были «всякие глупости», а для мужа и детей ни времени, ни внимания уже не оставалось. Елизавета ее не осуждала – во всяком случае, став взрослой и сообразив, что к чему, – но нежности к Антонине Павловне Браге – в девичестве Берг – не испытывала. Впрочем, отец Елизаветы погиб, когда ей было всего шестнадцать лет – на Новгородском Арсенале произошел взрыв нового боеприпаса, а мать спустя одиннадцать месяцев после его смерти снова вышла замуж. Однако Аркадия Николаевича пережила ненадолго – умерла во время эпидемии кантонского гриппа. И с этого времени центр тяжести в «семейных отношениях» переместился в дом Елены Константиновны Вересаевой – бабушки Елизаветы по отцовской линии. Семья матери отпадала по вполне очевидным обстоятельствам – с ними и при жизни Антонины Павловны никогда не общались, – а из Браге к тому времени в живых оставались лишь Дмитрий Николаевич, бессемейный, старший брат отца, и многосемейная Ольга Николаевна Шумская – младшая его сестра. Адмирал все больше служил и «на огонек» заглядывал редко, предпочитая встречаться с матерью на «нейтральной территории» – в Ниене, Новгороде, Шлиссельбурге или еще где. Елизавета же в доме бабки чувствовала себя чужой. Ничего общего со всей этой компанией, никаких точек соприкосновения. Исключительно одна сухая вежливость, да и то лишь до определенного момента. Обстоятельств, ухудшивших и без того паршивые отношения, было, собственно, два. Во-первых – и, в сущности, это была главная причина, – Елизавету в этой компании не любили, считая отчего-то синим чулком и старой девой, даже при том, что она все-таки сходила однажды замуж, пусть и ненадолго. И, во-вторых. Петр изменил Елизавете не с кем-нибудь, а с ее собственной двоюродной сестрой. И более того, женился на Варваре после официального развода, прижил с ней двух детей и стал членом их дружной крепкой семьи, окончательно вытолкав из гнезда «бедную Лизу», которую и так уже не слишком привечали. Ну, а когда после смерти Дмитрия Николаевича титул баронов Браге перешел к Елизавете – единственной, к слову сказать, кто все еще носил эту фамилию, отношения испортились окончательно. Отчего-то считалось по умолчанию, что титул и значительное наследство адмирала должен получить Григорий Берг, даже при том, что он незаконнорожденный и носит другую фамилию.
О проекте
О подписке