Камера медленно сползает вниз, выхватывая из окружающего пространства деревянную улицу городка Дикого Запада… Да в кадр наконец попадаю и я… Собственной персоной, в кино такое возможно: находиться по обе стороны объектива. И на дальнем размазанном плане мы замечаем чьё-то движение – фокус переходит на ковбоя вдалеке… Этот небритый да побитый жизнью гринго – злодей. Аккорды «Ennio Morricone – The Man With The Harmonica.mp3» неистовствуют, казалось, вот-вот и в хлам разорвут барабанные перепонки, лёгкий ветерок футболит туда-сюда перекати-поле, а протёртая ветрами до дыр шляпа моя приветственно приподнимается.
– Значит, ты тот, кто назначает встречи? – грозно прищурившись (тут крупный план), заявляет мой противник.
– Значит, ты тот, кто на них не приходит? – нагло спрашиваю я, поправляя пончо.
– Как можно доверять человеку, который одновременно надевает подтяжки и ремень? Человек не доверяет даже собственным штанам!.. – гоняя спичку в зубах, отвечает ковбой.
Камера проходится по окнам: кто-то осторожно выглядывает сквозь сомкнутые ставни, кто-то выставляет наружу ствол «Винчестера», но не знает в кого целить, и лишь смелые мисс из салуна, перегнувшись через парапет балкона второго этажа, ожидают развязки нашей стычки.
– Здесь все становятся либо очень богатыми, либо очень мертвыми, – поправляя пистолетным дулом шляпу, замечает гринго.
– Большой город – это для быстрых мужчин и больших женщин, – расстегнув пончо, отвечаю я. Тут ещё планчик издалека сквозь звенящие на ветру коричневые бутылки.
– Я уже видел три таких плаща сегодня. Внутри плащей были три человека. Внутри людей были три пули! – заявляет он, поигрывая чёрной стальной машинкой с коряво нацарапанными на ручке буквами: «Mr. Colt».
Сам собою мой кольт выскакивает из кобуры да влетает в руку мою… Пуля свистит прямо над головой свернувшегося гринго, и вот пол-унции свинца уже свистят ко мне…
Меня прошивает насквозь, кровь разлетелась в пыль, но отчего-то не красная, а лиловая, зелёная, иссине-оранжевая, да какая угодно, только не красная! Левая рука плетью свешивается и, превозмогая боль, я посылаю гринго ещё два подарочка… В груди его стало одним отверстием больше… Подняв столб пыли, мой соперник прикладывается к земле-матушке…
– Вместо того, чтобы говорить, он играет. А когда ему следовало бы играть, он говорит, – подхожу я к гринго, разноцветная кровища так и хлещет из моего плеча, но я даже платка к ране не прикладываю.
В окнах уже появились первые робкие мордочки, а ствол ружья давно спрятался – хозяин салуна собственнолично возник на крыльце заведения.
Я склоняюсь над своим противником и оправляю его куртку… Блестит чугун с новой впадинкой да дымящейся пулей по центру. Щёлк! Поднимается Мистер Кольт – лучший друг гринго. Распахиваются и тут же щурятся полупьяные глазёнки. Щёлк! Камера запечатлевает мой донельзя удивлённый взгляд самым крупным планом.
Снизу вылезла плашка: «Вы смотрите кошмар», а потом «Далее: пробуждение в холодном поту»…
Веки мои расходятся как шторки и зрачок мгновенно сокращается, как ирисовая диафрагма. Всё это похоже на первые кадры «Обители зла»… С той лишь разницей, что камера сейчас не отъедет, обнаружив меня голым в душе… Нет-нет, я возлегаю на самом ординарном диване даже слегка одетый, а в голове у меня играет «09-Сен-Санс_Пляска смерти.mp3»… К чему бы это? К чему поутру играет классика? И обратиться ж не к кому… Придумали вот сонники про сны, толкователи карт Таро, кофейных гущ да ромашек. Отчего же нет глючников?.. Нет-нет, не торопитесь, я залезал в Интернет – не продают! А я меняю пластинку – кладу на слой music файлик «18-Тарантелла.mp3» из папки «Микаэль Таривердиев» и встречаю новый день… ещё один день…
Пару лет назад проводили по всему миру опрос: «Вы довольны своей жизнью?» И восемьдесят процентов ответили грустное «нет»… А это по всей планете без малого пять миллиардов сорокашестихромосомных особей, как-никак… «Надоело это, надоело это, надоело это, надоело это… всю посуду переколочу!» – тараторит вечноюная Пугачёва.
И бац! Из рук моих вылетает небьющаяся (по ценнику) кружка – и её вечность оказалась мнимой… Опасливо озираясь на дверь хозяйской комнаты, я сгребаю покойницу-предательницу в мусорное ведро. «А я ем яблоко и смотрю в окно…» День обещает солнце, но где-то там, на горизонте, над белесым лесом, у этой уродской синей иглы центра продающего не понять что и не понять кому, в тех далях уже собираются тучи. Вот бы они сгрудились вокруг этого гнезда чистогана, да навели архитектурную справедливость…
«А я ем яблоко и смотрю в окно…» Давным-давно мне казалось, что жизнь моя, как фильм… А потом Великий Монтажёр возьмёт в руки ножницы, вырежет из съёмочного материала всё лишнее. Все эти неприятные моменты, неудачи, физиологические надобности да рутины… проведёт цветокоррекцию: чёрное станет серым, а белое обретёт цвет, между жизненными коллизиями проложит переходики, а кое-где прорежет мою худощавую фигурку да на фон раскинет эпохальные панорамы Рима или Нью-Йорка… Выйдет же неплохой, но абсолютно бессюжетный фильмец? Да жизнь сама сюжетом не обладает! Человеку всё время хочется другого! То перестать ходить в детский сад, то побыстрее закончить школу, то побыстрее начать работать, то побыстрее дождаться воскресенья… а затем всё сводится к постоянным вопросам «Когда ж я сдохну, наконец?» Ужатое до девяноста минут видео с такой вот биографией выглядит сумбурно – самый сухой некролог и тот покажется обстоятельным эссе… Человек за минуты вырастает да дряхлеет, пролетают сплошной лентой дни и ничего не происходит. Лишь главный герой стареет, лишь жизнь его да дом заполняются хламом… Сюжета нет! Всё завершится смертью, кружок ириса сойдётся на мёртвой физиономии и лишь слово «КОНЕЦ» зазияет посередине кадра! «В общем, все умерли…» Мало кто может всю жизнь вырубать одну скульптуру (а мы бы потом глядели, как из скалы вырастает Будда) или же всю жизнь строить дом… Мир уже перерос такие черепашьи темпы. Жизнь наша не стоит ни скульптур, ни домов, ни картин, ни садов… Она бесценна – ни шиша не стоит! Особенно, если не поворачивать бессюжетный свой фильм… Когда-то мне казалось, что фильм моей жизни заинтересует широкоэкранного зрителя, в пустом зале да с девушкой в обнимку… В те годы я рос как на дрожжах и каждый день казался мне новым миром… Однако я вырос и познал пресное слово «рутина»… Теперь я в ней и живу, сведя свои желания до «хочу домой с работы» и «хочу получать больше»…
«Надоело это, надоело это, надоело это…» Меняем сюжет бессюжетности существования! Хватаем скорей себя за ухи и вылезаем из ямы! Надо что-то менять! И я займусь наконец спортом, брошу что-нибудь (прямо как наш шеф), сменю ник в аське и блогах, и начну всё с чистого листа! Я наложу на свою жизнь эффекты, добавлю новые слои, задеру контраст и яркость донельзя, так всё заскалю, что зерно повылезет!.. На свой монтажный стол втыкаю маркер и надписываю: «Точка поворота здесь и сейчас»… Время по нулям и семь кадров от начала – всё повернётся, верьте мне, монтажёру своей жизни!..
Всяк видевший хоть «Ну, погоди!» или же другой опус, воспевший светлый мир телевидения, представит себе массивное «бразильское» здание с торчащим хвостиком телебашни (как в Останкино), заполненное доверху техникой, источенное бесконечными переходами, где до сих пор бродит гость с юга. «Люди! Ау!..» А в этом муравейнике суетятся ведущие, продюсеры, операторы, режиссёры, монтажёры, ассистенты, гримёры, непригодная массовка в нарядах с блёстками, работники самодеятельности с треском выгнанные с утреннего шоу, звёзды, приглашённые на интервью да прочая интеллигентная шушера. Самый подходящий саундтрек – «Brazil-Central Services/The Office.mp3», его и покладём на слой music, пусть наша шарага – обман чистой воды…
Сдуйте в своём воображении мечту о рассаднике телесигнала, ужмите её, утрамбуйте, припрыгните сверху, прокатитесь туда-сюда катком и добавьте сакраментальную телефонную фразу наших менеджеров: «Ну, там такая большая помойка будет, налево свернёте – и наши двери перед вами!» И оп-ля! Перед вами и возникнет снятое у государства здание с сомнительной историей – мы до сих пор находим те или иные приветы из прошлого (то витиеватые надписи на суахили на крыше, то кандалы в подвале) – здесь и обитает тридцать седьмой канал, оплот местных новостей, теле-шоу и прочих фишек, без которых жизнь нашего города стала ох какой промосковской…
Узкими коридорами, поперменно натыкаясь на снующих туда-сюда менеджеров, да спотыкаясь о чужие столы, да отпинывая лежащие там и тут чужие сумки, я прохожу мимо стола Виталика (он листает свою видеокнигу непонятного содержания, сколько строчек в глаза мне не попадает: то на Коран похоже, то на нечто гламурное), пустующего стола шеф-редактора Яны (она нервно курит на крыльце, держа на весу стопку текстов, сочинённых господами придворными). И, рухнув в кресло, подкатившись поближе к кривоватому столику, ногой врубаю комп, а ручками уже выставляю болтики – этакая фаллическая символика, периодически вываливающаяся из моей машинки, да никак админом не востребованная… Системный администратор Кося, кстати, восседает у меня за спиной и, как всякий талантливый администратор, – играет в новую сетевую игрушку… Это бездари летают туда-сюда по офису, воздевая руки к небу, поднимая на хрупких плечах сетку, доламывая нерадивым манагерам системы да отключая всем подряд сайты, где ещё интересно… Талант же возлегает мирно и только за зарплату расписываться покидает лежбище…
Впрочем, прочитав накопившуюся почту, аську да проглядев наспех форумы, я поднимаюсь, вдавив в стену и без того худого Косю, да шлёпаю к шефу, а в голове отчего-то шумит «13-Orient Express.mp3» от Бориса Ковача.
– Александр Дмитриевич? – робко постучав по стенке импровизированного шефовского кабинета, напрашиваюсь в посетители я.
– Да, Кирилл… – вытащив-таки палец из носа, поднимает он глаза. Шеф у нас такой: каждый год что-то да бросает: то пить, то вышвыривает из своей речи слова-паразиты, то перестанет теребить носовой платочек во время переговоров, то грубо выражаться отучится… Это вам не твеновские десять раз курить бросить – всё чётко и сразу, сказал как отрезал! На этот год в ежегоднике намечено искоренить ковыряние в носу. Эх, юность такая бурная, что на всю оставшуюся жизнь хватит от неё избавляться.
– Я хочу стать журналистом.
Брови Короля совершают немыслимую тарантеллу, лицо вдруг смягчается и голос озадачено вопрошает:
– Почему?
– Мне надоело сидеть в жарком маленьком техническом отделе, только и видя мир с экрана монитора, мне надоело это наплевательское отношение ко мне как к инструменту, прокладкой между журналистом и компьютером, мне надоело…
– Кирилл… – чуть не заикаясь, перебивает меня Король самыми студёными интонациями. – Жизнь журналиста не так проста…
– Но я не вижу просвета в своей жизни, поймите. Всё время монтировать чужое? Новости узнавая из сюжетов? Я хочу бегать с микрофоном по полям и весям, хочу искать тайны, хочу рассказывать о них людям… Я ведь кинорежиссёр по диплому, а не какой-то там монтажёр! «Вот тебе на и сделай из этого дерьма конфетку!!!» Я способен и на большее!..
– Нет! – отрезает он.
– Почему?
– Нет и всё… – пожимая плечами, отвечает он.
– Вы больше не найдёте такого идиота на монтаж?
– И это тоже, – уклончиво отвечает он.
– Ну наши же журналисты не справляются с десятью сюжетами в день…
– Кто вам такое сказал, Кирилл? – в ужасе лепечет Король. – Нам хватает журналистов и новых не надо. А то, что некоторые до двух тысяч двухсот2 работают – это их личное дело, я их лично не заставляю…
– Или вам не нужен талантливый журналист?
– Нужен, но…
– Но, что? – буквально кричу я. – Александр Дмитриевич, чем я вас прогневал? Где я допустил ошибку? Александр Дмитриевич, я изобрету машину времени, вернусь в тот момент и отомщу за вас себе…
Но вдруг на столе затряслась простенькая мобила шефа да запела «Песенку Рыбы-пилы». «Это дело я люблю, это дело я люблю – всё на свете я пилю…»
– Да, дорогая, – хватает он телефон да властным жестом отправляет меня прочь – аудиенция окончена.
Спорить с ним сложно… но… Но это не тот случай… И я иду (но не работать) … вспоминая на ходу как правильно пишутся слова «заявление» и «уволить»…
И вот как только я сминаю в корзину очередной лист: слова, инициалы и аббревиатуры путаются – не умею я заполнять бумаженции… На плечо моё падает наманикюренная ручка Яны Неклюдовой, имеющей привычку каждое утро спрашивать меня одно и то же: «Я к тебе вчера подходила? А то у меня написано…» Шеф-редакторские заискивающе пальчики поигрывают по моим скудным мышцам, пытаясь найти в них хоть что-то…
– Вот и смерть моя пришла, – воздев очи к зеленоватому яниному лицу, изрекаю я. – Господи, какая у меня прекрасная смерть!..
К уголкам губ её улыбка и не прикоснулась – не в настроении жинка.
– У нас ЧП… – холодно заявляет она.
– Ты ко мне вчера заходила… – хватаюсь я снова за ручку.
– Я не про то… Возьмёшь девочку?..
– Ну не при всех же… – покраснев отвечаю я.
– Хватит ломаться, пошляк… – шипит змейка-Яна. – Шарин опаздывает, а девочка ждать не может…
– Кого? – вздыхаю я, сворачивая в трубочку очередное «заивление».
– Новенькую. Хозяйку медной копны… Юнону, – теплеет шеф-редакторша, даже лицо приобретает свойственные живому человеку цвета.
– Конечно, возьму, о, самая прекраснейшая из змеюк!
О проекте
О подписке