Без сахара

Когда я слышу (читаю) популярное выражение «сопли в сахаре», я хватаюсь за парабеллум (невидимый, но какой есть), и не потому, что оно выдаёт отсутствие вкуса и чувства языка, хотя выдаёт, и одного этого вполне достаточно для парабеллума. Но есть кое-что похуже. Регулярно долдонящий про «сопли в сахаре» делает нехилую заявку на лёгкое, походя, в полпинка, безопасное и приятное обесценивание чужих (и своих, естественно, мы всегда с себя начинаем, хоть и редко это осознаём) чувств.

Если кто ещё до сих пор не понял, этот наш человеческий мир вообще-то довольно страшное место. Здесь до хренища страданий для каждого припасено (индивидуально подобранных, чтобы проняло). То есть, это далеко не единственное качество/свойство реальности, но одно из самых заметных. Поэтому, если что-нибудь для кого-то может стать кратковременным утешением, пусть оно будет. Талдычить про «сопли в сахаре» – всё равно что таблетки в разгар мигрени у больного отнимать.

Что касается воспитания стойкости и крепости духа, оно дело хорошее. Но вы, что ли, всерьёз собираетесь чужих людей воспитать, обесценив их утешение? Вот прям вы – такое просветлённое гуру с бамбуковой палкой? Даже не смешно.

Если чужие наивные обезболивающие вас раздражают, прям спать не дают, ваши собственные дела очень плохи. Вы – несчастное унылое слабосильное говно. Сильный человек по умолчанию радуется, когда рядом с ним хоть немного уменьшается боль (потому что сила = власть над миром, только не в том смысле, что можно всеми важно командовать с пьедестала, блистая на зависть знакомым, как это обычно себе представляют, а в том, что приходится всёвотэтовот в себя вмещать).

Вообще, те, кто по всякому поводу любит поминать «сопли в сахаре», обычно просто пороху пока не нюхали, всех страданий – мамочка наругала по попе, нанеся неизгладимую травму на триста перерождений вперёд, или мальчику/девочке недостаточно сильно понравились, может даже вообще совсем не. Поздравляю, всё у вас ещё впереди, на этом месте раздаётся мой сатанинский хохот, призванный заглушить мой же ангельский плач.

Иногда бывает, что про «сопли в сахаре» талдычат те, кто пороху, наоборот, перенюхал, и этот порох сломал им хребет. Ну так, блин, делом займитесь. Сращивайте хребет обратно. Это возможно, хотя конечно гораздо труднее, чем других с высоты своего бесценного опыта поучать.

Не то чтобы выбор у нас непременно был между двумя крайностями, но если уж между крайностями выбирать, честное слово, лучше быть наивным чувствительным идиотом, падким на так называемые «сопли в сахаре», чем бесчувственным скотом. Первый не настолько оскорбительно выглядит с точки зрения мироздания. Строго говоря, вообще ни насколько не оскорбительно, иногда даже вполне себе ми-ми-ми.

Благодатный огонь

Нынче вечером на улице Доминикану вокруг Храма Милосердия Божия внезапно (для меня по крайней мере) случилось возгорание Благодатного Огня, толкался народ со свечками, натурально было не пройти.

Не знаю, как они это устроили, потому что традиция православная, а храм католический; можно было бы списать на вполне обычный для нашего города прыжок во времени (Храм Милосердия Божия действительно был православным с 1821 по 1920 год), но для девятнадцатого века народ как-то слишком уж бойко селфился. И, по свидетельствам историков, при царе в драных джинсах мало кто решался в церковь ходить.

Так или иначе, а Благодатный Огонь бушевал на улице Доминикану, и это на самом деле очень трогательно выглядело, как будто застрявшие на нашем не в меру обитаемом острове души сигнализируют небу: мы тут, ааа, вокруг ужос-ужос, нам страшно-страшно, спасай!

Идея сама по себе отличная, только чтобы заметили с неба, свечи всё-таки недостаточно, хоть из самого Иерусалима по скайпу её поджигай, тут работает другая техника, требующая, конечно, воображения и сосредоточенности, но без них в нашем деле вообще никуда; я имею в виду, что если достаточно регулярно представлять себя горящим костром или хотя бы свечой (с огнём из макушки), там, на небе, нас наконец-то заметят. Но спасать всё равно не примчатся: хорошо же горит, от чего тут спасать.

Я смеюсь, но на самом деле не очень-то и смеюсь, потому что, во-первых, техника офигенная и вполне доступная (даже руками ничего делать не надо, а счастья практически с первой попытки полные штаны), а во-вторых, важны не все эти ваши смешные игры в «верю – не верю», а то, видят ли наше сияние там, высоко-высоко в небесах, в пространстве мифа, по ту сторону морока этэцэ.

Будьте как дети

Лето, жара, ранний вечер, окрестности Кофе-вана, ангел, отбрасывающий тень. В тени сижу я с эспрессо-тоником и курящие мужики из соседнего бара «Шпунька», места всем хватает, у ангела здоровенная тень.

Между ангелом и свиньёй-колесницей, которая с весны припаркована возле ангела, стоят четыре прокатных красных самоката, новая любимая городская игрушка. Удобство этих прокатных самокатов заключается, в частности, в том, что их можно где угодно оставлять.

К ангелу (и свинье) приходит приезжее туристическое семейство, включающее непрерывно делающую селфи усталую маму и троих очень бодрых дошкольных или младше-школьных детей, которые, как и положено нормальным детям, радостно верещат, бегают по ангельскому парапету в том месте, где он не занят нашими с мужиками из «Шпуньки» жопами, залезают верхом на свинью и просто прыгают, размахивая руками. В ходе веселья дети роняют один самокат, он задевает другие, и вот все четыре красных самоката лежат на земле, усталая мама что-то укоризненно лопочет, типа – как же вы так, а вот люди сидят, а вдруг самокаты их, а вы без спросу всё уронили. Дети смеются, как и положено детям. Семейство собирается уходить.

– Куда пошли? Сперва поднимите, что уронили! – сурово говорят детям курящие мужики из «Шпуньки».

Но только по форме сурово, а на самом деле, не очень, дети их даже не слышат. А если слышат, им плевать.

Мне ужасно лень включать педагога, но нельзя, чтобы в моём персональном культовом месте между Кофе-ваном, ангелом и свиньёй воцарился бардак из моих же персональных культовых красных самокатов. Поэтому я вздыхаю и говорю:

– Так, дети. Это не дело. Уронили, надо поднять, иначе нечестно.

Дети смотрят на меня во все глаза (они по-своему правы, есть на что посмотреть), приходят в состояние деловитого просветления, поднимают самокаты, старший мальчик даже правильно ставит их на тормоза.

– Круто! – говорю я ему. – Спасибо. Теперь можно идти.

Дети уходят, уводя за собой бурно фотографирующую маму, мужики из «Шпуньки» тоже на всякий случай уходят (но оно и понятно, они докурили уже). Мы с ангелом, свиньёй и красными самокатами остаёмся, довольные наведённым порядком и (особенно) собой.

В общем, дети – правильные чуваки. Они сразу понимают, что меня лучше слушаться, чем не слушаться. Вот просто так надо, и всё. Так что будьте как дети – для начала хотя бы в этом конкретном вопросе. А там – как пойдёт.

Быть психом

Я всегда допускаю, что могу оказаться обычным психом. Если вдруг оно так – ну, ничего не поделаешь, зато интересно живу. А для той части личности, которая боится оказаться посмешищем, потому что жаждет величия, у меня есть отмазка: смотри, как круто держусь, на людей не бросаюсь, слюни не пускаю, секту не организовываю, а когда шибко хочется проповедовать, выдаю это за безобидную беллетристику, на площадь орать не иду – какой обалденный самоконтроль!

На этом месте мой скептический ум растерянно зависает и громко гудит, а меня попускает, потому что, ну ёлки, и правда, какая разница, псих я или Пророк-с-Горы, если кроме опыта восприятия и его обработки сознанием у нас всё равно ничего толком нет. А самоконтроль – несомненная ценность, важная характеристика личности, и уж он-то у меня (пока не кусаю прохожих на улице) совершенно точно есть.

В

В интернете кто-то неправ

Это уже давно общее место – насмехаться над другими (а многие смеются и над собой), застукав за эмоциональными дискуссиями в комментариях в фейсбуке, на форумах, и где ещё там нынче виртуально дискутируют, не особо рискуя получить лопатой по условно красивому лицу.

На самом деле, ничего особо смешного тут нет. «В интернете кто-то неправ» – это и правда вполне серьёзный повод для озабоченности, потому что с тех пор, как возникла эта среда, позволяющая коммуницировать с кучей народу, включая тех, с кем никогда, ни при каких обстоятельствах не сложилось бы мясного румяного «реального» диалога, идёт непрерывная война. Не просто «война мнений», как принято считать, а стоящих за мнениями индивидуальных представлений о норме, о точках отсчёта, о порядке вещей.

Эта война не метафора, она действительно идёт. И она правда именно что война, в том смысле, что представляет собой активное (и агрессивное) перераспределение территорий – наших внутренних территорий, я имею в виду. Представления о норме – самый что ни на есть фундаментальный фундамент, и когда в него удаётся внести какие-то изменения, по швам трещит всё, что принято называть словом «личность», расползается, а потом (если постараться, или хотя бы просто повезёт) отстраивается заново. Поэтому так неистово сражаются за свою правоту: за каждой правотой стоят представления о норме, добровольно менять которые – ну, скажем так, вава, бо-бо.

Неоднозначный, но очень интересный процесс.

(Ну и отдельно понятно, что всякий, кому удаётся изменить чужие представления о норме – это крайне редко получается в споре, обычно нужен личный пример, скажем так, действия из своей нормы, которые покажутся настолько привлекательными носителям других норм, что тем захочется тоже так уметь – так вот, тот, кто меняет чужие представления о возможном и допустимом, начиная с какой-то критической массы случившихся с его подачи изменений, действительно, по-настоящему меняет мир.)

В конце времён

Хорошо всё-таки жить в конце времён, заполненном всякими удивительными штуками, он иногда бывает столь прельстительно похож на начало каких-то других, новых времён, что дыхание перехватывает от волнения, как в детстве, когда сидишь в кинотеатре, и уже гаснет свет, и сейчас, вот прямо сейчас тебе покажут кино, после которого уже ничего не будет как прежде, и ты не будешь, как прежде, хоть убейся, а не сможешь снова стать человеком, никогда не видевшим этот фильм; с временами примерно та же байда, только уверенности в наступлении новых времён, пожалуй, поменьше, чем в киносеансе; думаю, зря.

В начале пути

Всё-таки удивительно, насколько острым может стать с годами (строго говоря, не с какими-то там формальными «годами», а с опытом) утраченное в момент условного (физического, гормонального) взросления и возвращённое силой (именно силой) ощущение самого начала пути.