Ни один серьезный исследователь не станет утверждать, что подобная численность населения была характерна для эпохи Беды или любого другого периода, предшествовавшего Нормандскому завоеванию (даже если допустить, что многие поселения и места захоронений тех времен нам также неизвестны). Судя по свидетельствам Гильды, в Британии к тому моменту, когда он писал свою проповедь-предостережение «О погибели и покорении Британии»^[30], – то есть между 490 и 540 годами, – рождаемость значительно снизилась или смертность существенно возросла (или и то и другое вместе). Очень жаль, что мы не можем точно датировать сочинение Гильды^[31] и поэтому не можем определить, насколько быстро уменьшалась численность населения. Данные об оставленных поселениях – ненадежные свидетельства: отчасти потому, что они не говорят, куда ушли люди, или – если они умерли от голода или были поголовно истреблены – где лежат их останки.

Наиболее достоверный источник сведений об изменении окружающей среды раннего Средневековья – свидетельства пыльцевых диаграмм^[32] по заболоченным территориям и озерам Британии и Ирландии – дает довольно парадоксальную картину. Скрупулезное исследование имеющихся в настоящий момент данных заставляет предположить, что ландшафт Британии в первые века после ухода римлян претерпел некую метаморфозу: количество культивируемых земель, в особенности пастбищ, почти не изменилось, но их стали использовать гораздо менее интенсивно^[33]. Незначительное и отнюдь не повсеместное увеличение количества древесной пыльцы можно объяснить частичным прекращением вырубки молодой поросли. Таким образом, общеизвестная история, созданная на основании впечатлений от первых раскопок и книг Гильды и Беды и содержащая яркие образы запустения, – история о лесах, выросших на месте заброшенных полей, – неверна. Крупный рогатый скот, овец и, возможно, лошадей, теперь разводили и откармливали не для потребностей прожорливой централизованной военизированной экономики империи, а только для нужд местного сообщества. Мы видим, что численность населения постепенно уменьшается, производительность труда падает, излишки сельскохозяйственной продукции сокращаются – и, возможно, снижается рождаемость. Катастрофа? Не похоже. Географы, указывая на границы полей и угодий, со все большей уверенностью утверждают, что эти земли продолжали использоваться и во второй половине первого тысячелетия^[34].

Чтобы разобраться в кажущихся весьма резкими изменениях политической и культурной ориентации, в результате которых римская Британия превратилась в англо-саксонскую Англию, валлийский Уэльс и пиктскую Шотландию, необходимо разрешить несколько серьезных противоречий. С одной стороны, имеется привычное повествование о брошенных жилищах, оставленных виллах и покинутых романо-бриттских городах, о прекращении монетного обращения, исчезновении крупного налаженного гончарного производства, об уходе римской армии, о появлении новых – вроде бы чужих – поселений и погребений, о повсеместном вытеснении из обихода даже не одного, а двух языков. С другой стороны, исследования изменений окружающей среды и ландшафта выявляют все больше признаков преемственности (правда, довольно мелких). Например: люди действительно покидают виллы – но лишь для того, чтобы поставить новые жилища всего в нескольких метрах от них; кустарное гончарное производство по-прежнему сохраняется; вновь возникают территориальные племенные сообщества, очень похожие на аналогичные сообщества бронзового века. Чтобы разобраться со всеми очевидными несоответствиями, нужно внимательно приглядеться к тому, что находится у границы наших возможностей и наших знаний, – к метафизически неуютной полосе, где мощеная площадь переходит в пашню, дверная стойка врезается в забытую могилу, пограничные канавы и изгороди теряют свое предназначение и становятся достоянием памяти. С точки зрения археолога – это граница хаоса.

Даже через 400 лет колониального правления (а на далеких северных и западных окраинах – попеременной оккупации, войны и торговли) Британия оставалась островом с очень разными региональными традициями и разным отношением к римскому вмешательству. Основа этого разнообразия – ландшафт и климат. Можно разделить Британию на четыре четверти – на юго-западе климат умеренный и влажный, на северо-западе – холодный и влажный, на северо-востоке – холодный и сухой, на юго-востоке – умеренный и сухой. Чем дальше на северо-запад, тем древнее скалы, холмистее ландшафт и беднее почвы. Наиболее удобные для судоходства реки находятся на юго-востоке. В марте и сентябре день равен ночи: солнце встает точно на востоке и заходит точно на западе. В день летнего солнцестояния точки заката и восхода максимально смещаются к северу, в день зимнего солнцестояния – к югу, смещение увеличивается с возрастанием широты. Лизард, самая южная точка Британии, лежит примерно на 50° северной широты, а Даннет-Хед – самая северная точка острова – почти на 59°. На севере летний вегетационный период короче, но световой день длиннее. Циклы приливов и отливов зависят от положения солнца и луны, от местных течений, формы береговой линии и расположения устьев рек, и умение учитывать эти особенности, полезные либо опасные, – ценная составляющая местного знания. Фазы луны и времена года задают естественный цикл, к которому привязаны многие церемонии, праздники и сельскохозяйственные практики.

Плодородие земель, на которых произрастают сельскохозяйственные культуры – пшеница, овес или ячмень, – а также лугов и пастбищ, где растет трава, зависит от основных характеристик почвы: толщины почвенного слоя, его средней температуры, кислотности, способности впитывать и отдавать влагу, содержания глины и песка, количества минеральных веществ. Земли широких речных долин, обогащенные ледниковым и наносным илом, – так называемые центры плодородия – хорошо дренированы, увлажнены, имеют толстый почвенный слой. Их распахивали древние земледельцы: убирали камни, пропалывали, удобряли, рыхлили, успешно прогревая, чтобы продлить природный вегетационный период^[35]. Эти долины – maghs, maes и straths, если использовать местные термины, – давали пропитание основным заселенным областям, уже сложившимся к тому моменту, когда Юлий Цезарь возглавил пробное вторжение в Британию в 55 году до н. э. Разливы рек приносили дополнительное удобрение на заливные луга, сами же реки изобиловали рыбой, моллюсками, по берегам гнездились водоплавающие птицы. Окрестные холмы с давно расчищенными от леса склонами использовались как летние пастбища для овец и волов: первых выращивали в основном ради шерсти и шкур, вторых – как тягловую силу для плугов и повозок. Козы давали молоко, свиньи, быстро жиревшие осенью, шли на мясо, вяленое или соленое (источник белков на зиму). Племенные быки и жеребцы обычно были собственностью богатых и влиятельных людей.

На этих благодатных и плодородных территориях возникли политические образования, скрепленные некой общей идентичностью, которые со временем эволюционировали в то, что можно условно назвать мелкими королевствами или племенными княжествами. Можно предположить, что такого рода территориальные образования располагались в бассейнах рек Тей и Клайд, Тайн, Тис, Северн, Эйвон, Темза, а также, возможно, по берегам заливов Мори-Ферт и Солуэй-Ферт, рек Мерси, Уай и Солент, Нин, Уз, Кем, Ли и в верхнем течении Трента. Глубокие судоходные реки отнюдь не были препятствием – напротив, они служили объединяющим фактором для береговых сообществ, использовавших реки как источники пищи и пути сообщения. Эти мелкие «королевства» стали главными объектами колонизаторской политики римских императоров. К югу от Адрианова вала, построенного в начале II века, в период римского правления строились роскошные виллы, и местные аристократические семейства, прельстившиеся благами имперской цивилизации, жили в превосходных каменных городских домах, ставили латинские памятники своим родным и давали детям дорогостоящее классическое образование. Гильда был выходцем именно из такого семейства, как и святой Патрик.

Военные стратеги Рима быстро сообразили, как можно политически выхолостить и экономически эксплуатировать плодородные области, соединив главные судоходные участки крупных рек сетью дорог и разместив гарнизоны в стратегических точках^[36]. Эта блестящая стратегия породила сложнейшую систему связей, непостижимую для провинциальных подданных Рима. Она превратила Британию в крепко связанную территорию, по которой можно было передвигаться с достаточной скоростью, что позволило Риму добывать ее минеральные сокровища, контролировать местное население, развивать торговлю и рынки, преумножать богатство: создавать Pax Romana.

Гористые или непокорные области – земли с тяжелыми глинистыми почвами, сухие меловые плато, закисленные холмы Уэльса, Пеннины, Северное нагорье, болота Восточной Англии, регулярно затопляемая долина Йорка, заброшенные торфяники северо-запада – были заселены не так плотно. Эти территории без определенной структурной принадлежности было сложнее разведывать и использовать. Иногда – с точки зрения римских армий – овчинка выделки не стоила: достаточно было построить несколько укреплений и дорог, отслеживать местную политику и демонстрировать свое присутствие. Порой когорты, патрулировавшие и усмирявшие эти спорные земли, сами получали хорошую трепку. Особое внимание римских властей привлекали районы, поставлявшие ценное сырье: соль из низинных болот Восточной Англии и соленых источников Западного Мидленда, свинцовые руды Пеннин и Мендип, железные руды и строевой лес Уилда и Дина, олово из Корнуолла, медь и золото из Уэльса.

Расположение и внешний облик поселений, выявляющихся в мозаике природных и искусственных ландшафтов различных областей, прекрасно соответствовали местной культуре и окружающей среде и были достаточно традиционны. В менее плодородных холмистых землях, где под рукой в изобилии имелись лишь камень, торф и вереск, мы обнаруживаем брохи^[37] (broch), дуны^[38] (dun) и кранноги (crannog)^[39], корнуолльские «круги»^[40], «террасные поселения»^[41] (scooped settlements) на склонах Чевиот-Хиллс (Cheviot Hills), постройки из камня и круглые дома с торфяными стенами: как правило, несколько строений ставились по кругу или на прямоугольной площадке, но не были частью более крупных структур типа деревни. Жившие в этих поселениях семьи или группы близких родственников, связанные с соседями социальными и семейными узами, поддерживали связь с теми, с кем, по их мнению, были в родстве, и отделяли себя от тех, кого не считали родичами.

Многие общины, адаптируясь к сложным климатическим и природным условиям, практиковали полукочевой образ жизни: в холодное время года жили кучно в долинах, а летом перебирались на горные пастбища. Один из лучших источников наших сведений о материальной культуре тех мест, начиная с позднего железного века, – летние жилища элиты – кранноги, разбросанные по озерам нынешних Шотландии и Уэльса, а также знаменитые озерные деревни сомерсетских пустошей. Дома на сваях, соединенные с берегом деревянными мостками, построенные исключительно из органических материалов, прекрасно сохранились в анаэробной среде под водой после того, как были заброшены. Они дают поразительную картину жизни своих обитателей: постели и паразиты, инструменты и кухонная утварь позволяют судить о местном рационе и приемах ремесла, доказывая, что отсутствие дорогого стекла, роскошной керамики и каменных стен вовсе не обязательно свидетельствует о бедности – скорее об умелом использовании местных природных ресурсов.

На карте римской Британии ясно виден контраст между тем, что можно считать «романизированной» зоной с дорогами, укреплениями, виллами, городками, колониями и цивитатами, и территориями контроля и принуждения, где эти чудеса отсутствуют или редки. Центральные области римской Британии условно включают в себя земли к востоку от йоркширской реки Уз, к юго-востоку от реки Трент, к востоку от рек Паррет, Уай и Северн (за исключением Уилда в Кенте и Суссексе). Здесь имперским властям удалось превратить бриттов в римлян. Для остальных обитателей острова – то есть для жителей большей части Британии – Рим оставался просто далекой силой (которую, впрочем, нельзя было игнорировать): порой он давал о себе знать нежеланным военным, судебным или фискальным присутствием, порой был источником полезных связей, богатств и материальных благ. Раскапывая поселения на этих территориях, археологи для датировки объектов часто полагаются на случайные находки «римских» артефактов, соответствующих определенным периодам римской оккупации. В остальном же мы наблюдаем очевидную преемственность в архитектуре, экономике и социальных практиках с конца железного века до раннего Средневековья.

Между полностью романизированными бриттами и со-обществами, целиком сохранившими традиционный местный уклад, находилась «пограничная зона» – местные сообщества, выступавшие в качестве императорских подданных и союзников лишь время от времени. Они поддерживали тесные контакты и с империей, и со своими более консервативными соседями, что позволило им сформировать собственные намеренно двойственные позицию и идентичность. Они получали выгоду от взаимоотношений с Римом и в то же время сохраняли надежное положение в местном лагере.

На территории нынешнего Нортумберленда, где плодородные вулканические холмы и торфяные болота резко контрастируют с обширными ледниковыми долинами и гостеприимными равнинами побережий, римляне нашли союзников – племена, которые они называли селговами (selgovae) и вотадинами (votadini). На краткое время – в ходе амбициозных военных кампаний I и II веков н. э. – эти народы оказались в подчиненном положении. Однако бо́льшая часть плодородных земель и богатые запасы минерального сырья находились южнее, и с середины II века линия военных укреплений, отделявшая область имперского контроля от остальной Британии, проходила по Адрианову валу. После этого несколько племен, живших к северу от Адрианова вала, договорились о выгодном для себя статусе федератов (foederati). Большое количество поселений, от которых на пастбищах Чевиот-Хиллс сохранились остатки валов и каменных стен, свидетельствует об их процветании в период римского владычества – как и аналогичные сооружения в более южных районах.

Роскошь на сваях: восстановленный кранног на Лох-Тэй (Пертшир)

В Гривз-Эш (Greave’s Ash), в верховьях долины реки Бримиш (Bromic в самых ранних источниках), расположены два близко соседствующих поселения с круглыми домами и аккуратными загонами для скота. Дороги и тропы расходятся от них к десяткам хуторов на холмах среди пашен и ухоженных пастбищ. Климат здесь на редкость благоприятный: с раннего утра и в течение всего длинного летнего дня юго-восточные склоны освещаются солнцем, вулканические почвы богаты и плодородны, хорошо дренированы, легко возделываются плугом или мотыгой. Обнесенные валом комплексы с остатками круглых каменных оснований множества домов, хранилищ и мастерских – видимо, построенные в расчете на «большие семьи»^[42], – в окружении возделанных полей и тучных пастбищ, разграниченных изгородями, представляют собой очевидный пример значительного вмешательства в природный ландшафт и, соответственно, свидетельствуют о процветании местного сообщества. На склонах Чевиот-Хиллс хорошие пастбища. Долина реки Бримиш на востоке становится более сухой по мере того, как гряда холмов спускается к естественной гавани в бухте Бервика, откуда римская дорога, ныне известная как Дорога Дьявола (Devil’s Causeway), вела к укреплениям и городам Адрианова вала. Можно предположить, что местные жители поставляли излишки мяса, шерсти и зерна гарнизонам, стоявшим в крепостях вала^[43]. Они могли также продавать ремесленные изделия в Кории (Coria, совр. Корбридж в долине реки Тайн), предположительно столице цивитата, и в других городах. Местные торговцы, будучи по определению варварами, были вынуждены отстаивать очереди на въезде в империю. Любопытное собрание находок из нортумберлендской деревни Грейт-Уиттингтон (Great Whittington), всего в миле от Адрианова вала, позволяет предположить, что там находилось нечто вроде перевалочного пункта, где гуртовщики, торговцы, просители, послы и путники, утверждавшие, что они якобы римские граждане, должны были останавливаться и доказывать свою благонадежность перед тем, как им будет позволено проехать^[44].

В нескольких километрах к северу от Гривз-Эш, на двуглавом холме, нависающем над долиной Глендейл и равниной Милфилд, расположен труднодоступный форт Иверинг-Белл (Yeavering Bell). Эта система укреплений железного века и летняя резиденция были центром местной власти и местного культа. Вожди Иверинг-Белл, похоже, сохраняли свою власть и идентичность и в период римского владычества, и даже позднее: у подножия холма, на широком плато над рекой, располагалась резиденция королей Берниции, Иверинг (Беда именует ее Ad Gefrin), – превосходно проведенные в этом месте в 1950-х и 1960-х годах археологические раскопки показали, что здесь проходили королевские пиры, имелся громадный загон для скота и отправлялся культ мертвых^[45].

Иверинг-Белл и долина реки Бримиш сохраняли свою территориальную обособленность и производственную значимость вплоть до возникновения королевства Нортумбрия, чьи властители правили в этом регионе. В VII веке один из нортумбрийских королей пожаловал долину Бримиш монахам Линдисфарне в бессрочное владение. В холодных бурных водах реки Глен прибывшие в 627 году римские миссионеры окрестили первых нортумбрийцев^[46]. В форте Иверинг-Белл обстоятельные раскопки не проводились, но в другом аналогичном укреплении – Трапрейн-Лоу (Traprain Law), форте вотадинов в Восточном Лотиане, – археологи обнаружили следы восстановительных работ, относящихся к концу IV века, а также большой клад римского серебра V века общим весом 53 фунта (24 кг). Серебряные вещи были разрублены на куски, удобные для взвешивания. Считается, что это была плата вождю племени-федерата за будущее (или уже оказанное) содействие. Но даже если содействие было оказано, это не помогло спасти римскую Британию от ожидавшей ее судьбы.

Даже в самых плодородных областях новой провинции римляне сталкивались с неожиданными препятствиями, связанными с ее природными особенностями. Густые леса Уилда (Weald) в нынешних Кенте и Суссексе, богатые древесиной и железной рудой, были по большей части труднопроходимы. Они служили источником богатства для империи, но городов, вилл и укреплений там было так же мало, как в самых удаленных областях Уэльса, севера и юго-запада. Похоже, эти дикие края копателей и углежогов так и не были по-настоящему романизированы.

Еще более таинственным и пугающим для чужаков был Болотный край (Fens) – территории вокруг залива Уош (Wash), которые в те времена представляли собой обширный пояс заболоченных земель шириной примерно 40 километров (если считать от современной береговой линии), отделенный от Северного моря низменностью, образовавшейся за счет наносов. Небольшие местные поселения были разделены – или связаны – медленными солоноватыми реками, пополнявшимися водой во время прилива и часто выходившими из берегов. На болотах и заливных лугах густо росла трава, гнездились дикие утки и гуси. У местных жителей в изобилии имелись дичь, угри и прочая рыба, осока и тростник, соль и торф. Но в этих землях, где не было четких ориентиров и определенных границ, в краю, дрейфующем где-то между водой и небом и таящем множество опасностей для неосторожных, было невероятно трудно насаждать монолитную имперскую культуру.