– Степанюк Женя, тебя вызывает генерал–майор. Геббер Анжелика и Майдинский Роман– Иржи, Вас ждут у входа.

– Да, да, только так, ни о чём другом и речи быть не может. – Анжелика с Романом вышли из кабинета, на дверях которого висела табличка: «Генерал–полковник Майдинский Роман– Иржи».

Они прошли на проходную, которая как в любом солидном учреждении отделялась турникетом.

Внимательно посмотрев по сторонам, она подошла к Римадзе.

– С приездом, Спартак Палладович. Вы ко мне? – давая тем самым понять Игорю Львовичу, что он здесь лишний.

Игорь Львович несколько обескураженно посмотрел на Анжелику, потом на Римадзе. Нет, Анжелика не была невежливой. Она поприветствовала обеих лёгким кивком, как это она обычно делала. Ей не хотелось зря обижать Степанюка, но… Ей надо было от него отвязаться.

Игорь Львович любил свою работу, он любил подростков– этих нескладных и колючих ёжиков, которые вступают в конфликт со всем миром только потому, что хотят носить длинные волосы или рваные джинсы. Он был добрым и отзывчивым. Его любили и уважали многие. Его бывшие подопечные до сих приходили к нему и поздравляли с днём милиции. Они, не стесняясь, здоровались с ним на улице. Некоторые бывшие сорванцы сами пошли служить в милицию и не редко обращались к нему за советом. Многие, кто попал под его влияние– исправлялись. Но только Анжелика не знала этого всего или просто не хотела знать. Она считала, что выполняет свою, очень важную работу– ведёт борьбу за справедливость, а Игорь Львович пристаёт к ней с какой–то мелочью. «Ну кому нужна эта школа, если перед тобой дела мирового масштаба. Она же не дурочка, и не неуч. Просто природа дала ей немножко больше, чем многим другим…»

– Нет, я к Роману. А к тебе– Игорь Львович. Роман, к тебе можно? – обратился Спартак Палладович к Роману, который стоял рядом.

– Анжелика, почему ты сейчас не в школе? – спросил Игорь Львович, подыскивая слова без «р». Он решил начать без долгих проволочек, опасаясь, что Анжелика сейчас убежит и он останется один среди этой многочисленной толпы.

– Игорь Львович, неужели удобнее места, чем коридор вы не нашли? Роман, у нас есть свободный кабинет, где нет посторонних ушей?

– Да, кабинет генерала армии.

– Мы его займём. Пожалуйста, распорядись, чтобы нам не мешали. Ладно? Что ж, пойдёмте, коли от вас по–другому не отвяжешься.

Игорь Львович осмотрел небольшой уютный кабинет. Голубые стены с сине–белым геометрическим рисунком, голубые шторы, темно–синие крутящиеся кресла, голубая ваза для цветов, голубая «тарелка» на потолке. Такое количество голубого цвета не могло не понравиться любителям меланхолии. Но то ли от сиреневого вкрапления в рисунок штор, то ли висевшей на стене картины неизвестного художника с изображением раннего утра– кабинет холодным не казался. Хотя хотелось немного побольше тёплых красок.

Степанюк снова повернул голову к картине. Где–то он уже такое видел. Было видно, что художник был ещё очень молод, он только начинал творить, но явно в нём пробуждался большой талант. Да, действительно, это было очень красиво: деревья, освещённые первыми солнечными лучами, которые пробивались сквозь изумрудную зелень. Блики на воде. И склонившие к воде ирисы.

– Красиво? – вдруг спросила Анжелика.

– Да, а кто автор?

– Мне тоже нравиться. Я люблю классические пейзажи. Абстракционистов терпеть не могу: нарисуют две линии, назовут: «Без титров»– и гадай, что за бред…

– Ну не скажите…– Игорь Львович любил рисовать. В свободное от работы время, особенно летом, он брал краски, кисточки, ставил мольберт где–нибудь на берегу реки и вдохновенно творил. Его работы даже были отмечены на конкурсе народного творчества. Он любил эти дни: жена сидела с удочкой на берегу, а потом из наловленной рыбы варила уху. Дети тут же или ловили рыбу, или носились с сачком за бабочками, играли в бадминтон. А потом– падали в траву и смотрели на высокое голубое небо. А он же… рисовал. Он не мог рисовать дома, нет, для творчества ему нужны был лес и река… Он читал много книг по искусству и был достаточно подкован на эту тему.– Это же самовыражение. Каждый рисует так, как чувствует.

– Хорошо, но вот возьмите чёрный квадрат Малевича. Малевич он и есть Малевич– от слова малюет. Это может сделать любой ребёнок.

– Но ведь не сделал, он первый…

– Да глупости всё это. Просто люди хотят быть знаменитыми, а рисовать не умеют, вот и старается, кто во что горазд. Нарисовать вот этот лес, я думаю, намного сложнее, чем тот же самый чёрный квадрат…

– Нет, но кто автор? Я вижу, что это начинающий художник.

– А вам импрессионисты нравятся? – Анжелика явно не хотела отвечать на вопрос. Она что–то написала на бумажке, по селектору вызвала Митко.

– Да, мне очень нравиться пруд с Кувшинками у Моне. А тебе…

– Ну из импрессионистов Клод Моне мне нравиться, но больше я предпочитаю Сислей. Правда, я не большой знаток искусства. – Анжелика отдала вошедшему Митко записку– Митко, только немедленно. – после чего она снова обратилась к Степанюку– Я предпочитаю Шишкина, Саврасова, Левитана…

– Да, по этой картине видно, что у тебя тяга к классическим пейзажам. Это ты рисовала?

– Ну что вы, – Анжелика засмеялась. Кто–то вошёл в кабинет. Игорь Львович сидел спиной к входным дверям. Ему, видимо, как и Анжелике совсем не хотелось обсуждать тот вопрос, который привёл его сюда. – Вы слишком хорошо обо мне думаете. Я не умею рисовать. Я как–то музыке больше и по дракам… А вот по художественной части, так это у нас… Женя, возьмёшь заказ на ещё одну такую картину. Она очень понравилась Игорю Львовичу.

Игорь Львович оглянулся. Перед ним стоял его сын. Анжелика была против того, что родители не знали, что их дети ходят в армию. Она ничего плохого в армии не видела. Женя вообще–то не возражал, если его отец узнает, чем они с Машей занимаются. Тем более, что конфликт, который произошёл в октябре, принял затяжной характер. Обе стороны молчали, но обеим сторонам это молчание было в тягость. Но Игорь Львович не знал, с чего начать, а дети– они просто обиделись. Записка, которую Анжелика написала Жене, была следующего содержания: «Я беседую с твоим папой в кабинете генерала армии. Если хочешь– приходи.» Женя пришёл. Ему казалось, что объясниться при Анжелике будет легче. Всё равно бы отец узнал про армию. Следом за Женей в кабинет залетела Машка:

– Привет, Анжела. Женька, ты чего хотел? Ой, папка, а ты чего здесь делаешь? – радостно протараторила Машка и резко замолчала. Ей и без ответа стало понятно, что отец пришёл по Анжелину душу.

– Митко, пожалуйста, распорядись насчёт кофе. Нас четверо…– Анжелика сказала в селектор. – Присаживайтесь, Степанюки– она показала на стулья, которые стояли около длинного стола, напротив их отца. Сама же она сидела на месте генерала и очень даже неплохо смотрелась.

– Женя, Маша, что вы здесь делаете? – наконец прервал молчание Игорь Львович после того, как в кабинет принесли кофе.

– Папа, мы же тебе говорили, что картингом занялись. А в городе другой секции нет. – спокойно пояснил Женя.

Анжелика молча наблюдала за семейной сценой.

– Но я же вам говорил, чтобы вы ни ногой сюда не приближались.

– Говорил, – вздохнула Маша и опустила голову на грудь,– да поздно уже было.

– Как это поздно?

– Ну, общем, папа, мы здесь уже давно. Это на картинг мы недавно пошли. А сначала просто в спортзал ходили.

– И что, значит меня скоро тоже будут вызывать в школу, потому что мои дети её не посещают. Во, стыдоба…– Игорь Львович запустил обе руки в голову.

Анжелика поняла, что пора спасть ситуацию.

– Игорь Львович, вы не переживайте. Из прогульщиков я здесь одна. И то только потому, что учусь хорошо. У нас здесь достаточно строго: помогают отстающим. Понимаете, чтобы продвигаться по лестнице, надо не только что–то хорошо уметь, но и учиться хорошо. Они на картинг смогли пойти, когда Женя исправил тройку по английскому. Ну не давался ему язык, а у учительницы в классе их пятнадцать человек. С каждым она не может отдельно заниматься. А у нас тут почти каждый второй на английском говорит. Подтянули его. Женя, что у тебя за четверть выходит?

– Пять…

– Да, папа, а мне помогают с зоологией.

– Но это же просто– выучи и всё. – Игорь Львович несколько приободрился.

– Нет, не просто. Это сложно. Не просто выучить, а понять. И здесь очень интересно. Ты думаешь, мы только машины учимся гонять? Мы тут помогать друг другу учимся, поддерживать друг друга. Вот только нас не пускают на серьёзные дела…– вздохнула Маша.

– Это какие ещё такие серьёзные? – удивился Игорь Львович.

– Ну на встречи со свободцами. Мы их практически ни разу и не видели.

– Рано вам ещё, да и не надо. – остановила Машу Анжелика, видя, что та пошла не в то русло. – Так вот, Игорь Львович, вот эта самая картина– это дело рук вашего сына.

– Как моего сына? Женя, ты же про краски даже слышать не хотел.

– А я увидел, что здесь стены голые и холодные, вспомнил твои картины, как от них тепло и свет идёт, вот и решил попробовать. Вспомнил, как ты меня когда–то учил. Вот, видишь, что получилось. Я теперь для многих кабинетов нарисовал. Ребятам нравятся и они меня просят. Некоторые даже для дома просили. – Гордо сказал Женя.– Анжелика, можно, я папе покажу свои картины, которые в актовом зале висят.

– Хорошо, если у папы больше нет ко мне вопросов…

– Нет…– растерянно ответил Игорь Львович. Сегодня было всё так хорошо, что ему совсем не хотелось портить эту атмосферу дружбы и понимания, которая едва наладилась. – Да свидания, Анжелика.– И Игорь Львович вышел из кабинета со своими детьми.

Анжелика посмотрела, как закрылась за ними дверь. Потом сказала в селектор:

– Митко, Артур у себя? Хорошо, передай ему, чтобы он приготовил бумаги, я сейчас зайду. – она подошла к окну, постояла, глядя на улицу, потом тряхнула головой, как будто хотела стрясти с себя что–то плохое, и, повернувшись на каблуках, вышла из кабинета.

Тем временем Римадзе, беседуя с Романом в кабинете последнего, пил кофе:

– Вырос я в деревне Ежувке Воеводство Катовице. – рассказывал Роман о себе с небольшим польским акцентом. Те слова, которые были общими в обоих языках, Роман произносил по–польски. – Когда мне было 7 лет, моя семья переехала в Краков. Нас в семье было двое детей: я и моя сестра Эльжбета. Ей тогда исполнилось 9. В тот страшный день мы были на дне рождении у Гражины, моей одноклассницы. Я не помню подробности, помню только, что кто–то говорит, что родители погибли… Я не поверил, потому что мы все только что смеялись. Вдруг я увидел, что тётя Марыся, мама Гражины, плачет, потом заплакала Эльжбета, потом я. Но я не знал, почему все плачут. Потом только я узнал страшную правду. Я не мог поверить, что родители погибли в автокатастрофе. Я их всё ждал, ждал, а они не возвращались. А потом нам их показали уже в церкви. Эльжбету забрали дальние родственники. А меня не захотели. Я был непослушным болезненным ребёнком. В детский дом я не захотел, сбежал к армейцам. Дослужился до генерала– полковника. Вот, собственно говоря, и всё. В этом году у нас перевыборы и, наверно, я останусь в кочующем штабе в наставниках. А может, меня снова изберут в генералы…

– А с Анжелой давно знаком?

– Да, я ведь в кочевом штабе. Я знаю её уже два года. Она очень повзрослела за эти два года. Быть консультантом в четырнадцать лет– знаете, это что–то значит.

– А стать генералом в тринадцать?

– Понимаете, у нас генералы– дети. Вообще–то все самые серьёзные решения принимает генеральский штаб, куда входят наставники. Они не говорят: «Это должно быть так…» Они объясняют, почему, это должно быть так. А генерал–армии, он собирает сведения и визирует решения генеральского штаба. Он может и не согласиться. У генерала армии целый штат консультантов и советников. Они вправе рассмотреть любое решение генерального штаба и его отменить. Тогда генерал армии его не подпишет, если генеральный штаб его в этом не убедит…

– И всё–таки, что ты можешь сказать об Анжелике?

– Я о ней ничего не могу сказать. Это она должна сделать сама. Она Вам сама всё скажет, если нужно будет. И ещё, сделайте так, чтобы детская комната милиции и Игорь Львович оставили её.

– Роман, это ваших рук дело, что господин Трегир летает по планете…

– Как ошпаренный? – усмехнулся Роман. – В некоторой степени– да.

– То есть?

– Армейцы есть практически во всех странах мира… В общем, легче перечислить, где нас нет. Вот, предположим, поступает нам сообщение из какой–нибудь страны: «Нам не нравятся новые реформы…», или «Мы хотим улучшить положение бедняков…», или «Мы напали на след наркоторговцев…»

– Кого, кого?

– Наркоторговцев. Например, в К*** правительство нам официально платит за оказываемую помощь в борьбе с наркомафией. Мы дети, нам проще пролезть, услышать, узнать. На нас меньше всего думают, поэтому у нас меньше всего потерь…

– Потерь… Каких потерь?

– Самых настоящих. Те, кто борется за правое дело, не может быть уверен, что доживёт до завтра. Но он должен этого хотеть.

– Доживёт до завтра… Постой, Роман, вы ещё дети. Вам рано идти на войну. С вас хватит уличных войнушек.

– Вот именно. Вы знаете, сколько погибает детей во время так называемых уличных войнушек на Ближнем Востоке? А вы знаете, что там детей учат убивать друг друга раньше, чем те учатся ходить. А мы хотим научить не стрелять друг в друга только потому, что у тебя другой язык. Мы хотим жить в мире. Но за мир, как это не странно, приходиться бороться с дядями и тётями…

– По–моему мы отвлеклись. Значит, вам говорят: «Мы хотим сделать переворот…»

– Не переворот, а изменить закон, ну и тому подобное. Они нам присылаю данные, заметки, пожелания, которые собирают по всей стране. Приходят все эти бумаги в разрозненном виде от разных сторон. Мы проводим параллельно независимые исследования. Потом анализируем полученную информацию. Ну и делаем выводы: стоит– не стоит что–то делать. И если стоит– то составляем программу, выделяем людей, если надо, средства…

– А откуда вы берёте средства?

– Нас финансируют многие общественные организации. Потом сами зарабатываем: продаём какой–нибудь патент, и живём на проценты. Часть денег выделяют бывшие армейцы, кто открыл свой бизнес, то выделяют некоторый процент… В общем, как можем, так и крутимся…

– Анжелика какую роль играет в армии?

– Я же сказал, она консультант.

– Хорошо, ну а почему тогда Трегир носиться именно с ней, а не с остальными консультантами?

– Так её основное направление, это хорошо развитые страны Европы, куда входит Великобритания, Анастас… Вот Трегир и носиться. Зачем ему нужен пороховой склад?

Продолжить Роман не успел. Ему передали телефонограмму. Он внимательно прослушал и тут же попросил соединить его с Анж по селектору.

– Анжелика. Со–он крюхво. Свободим вым ель сульен.

– Угу,– раздалось в ответ.

Спартак Палладович впервые услышал межармейский язык «симбо». Римадзе встретил Анжелику в коридоре.

– Вы извините, Спартак Палладович, но у нас, к сожалению, срочное дело. Мы потом с Вами договорим, хорошо? А сейчас я попрошу Вас покинуть здание. Машина Вас будет ждать около входа.

На выходе Спартак Палладович столкнулся с Анжеликой.

– Анжела, сегодня я жду тебя в кабинете Высоцкого…– начал было Римадзе.

– Ни сегодня, и не завтра. Простите, я не знаю когда. Мне некогда. Извините, но я удаляюсь. – и она ушла.

Римадзе посмотрел ей в след. Он улыбнулся. Вот она в деле: незамедлительная, быстрая в движениях и удивительно спокойная одновременно. «Похоже, что таких людей как она не так уж много. Ей всё надо и всё слишком легко даётся. А что не даётся– берёт сама.»– подумал он.