Из дневника Нины Измайловой:
Дождь закончился лишь под утро. Влажные испарения тяжелым и липким облаком поднимались от земли. Казалось, даже каменные стены дома напитали воду и та вскоре начнет сочиться меж стыков поклеенных обоев.
Мне снова снилась Эля. Она снится каждую ночь вот уже десять месяцев. Но на этот раз сон отличался – теперь я знала, что ее больше нет. Мне снилось, что проснулась я от чьего-то тяжелого дыхания. С трудом разлепила веки и провела ладонью по влажному лицу. Из-за этой духоты, этого постоянного дождя наш дом медленно, но верно превращался в царство водяного.
Я отбросила влажную от пота простыню и повернула голову в сторону пустовавшей половины кровати – старая привычка спать с краю сохранилась даже после того, как мы с Элей, повзрослев, разъехались по разным комнатам. Там, сгорбившись, сидела сестра. Ее светлые волосы потемнели от влаги, а любимая футболка с Винни Пухом липла к телу, словно Эля, не снимая одежду, залезла под душ. Тело била дрожь. Несмотря на духоту, ей, очевидно, было холодно. Веснушки на руках почернели, кожа казалась серой.
Я замерла, обездвиженная тревогой, которую ни разу в жизни не испытывала рядом с сестрой.
– Элька, – едва слышно позвала я.
Голова сестры дернулась – она к чему-то прислушивалась. Не к моему голосу, нет, а к одной ей различимому звуку, исходившему, по-видимому, из пустого угла комнаты. Снова дернула головой. Шея громко хрустнула, словно позвонки отделились один от другого. Эля судорожно вдохнула, легкие ее растянулись с сопротивлением, будто каждый вдох давался с огромным трудом и сопровождался сильной болью.
– Мне нечем дышать, – пожаловалась она, рассматривая что-то у себя на коленях. Я же пыталась разглядеть ее лицо, скрытое ниспадающими прядями грязных волос.
– Слишком влажно, – отозвалась я. – И слишком жарко.
– Нечем дышать, – повторила сестра и повернулась ко мне.
Ее лицо было таким, каким я его помнила, – родное, только сильно уставшее. Серые глаза глядели внимательно, тени вокруг напоминали следы размазанной туши, губы иссохли и потрескались, а кожа на скулах натянулась. Так бывало каждый раз, когда у сестры начиналась череда бессонных ночей из-за сессий.
– Не могу дышать, – повторила Эля настойчивее, пытаясь донести до меня, глупой, важную мысль. – Мне неудобно, все тело болит, – пробубнила она, едва размыкая губы, словно что-то во рту мешало выговаривать слова. – Не могу уснуть. Она не дает. Кричит. Все время кричит.
– Кто кричит, Эля? – я медленно приподнялась на локтях.
– Она, – отозвалась Эля и вновь уставилась на нечто невидимое в углу.
– Я не понимаю, – проговорила я, на что сестра вновь нервно дернула головой.
– Все болит, – будничным тоном добавила она, словно не жалуясь, а делясь. – Себя не слышу, слышу только ее. Слишком громко она кричит. А я хочу тишины. И спать. И дышать.
– Эля, ты где? – перебила я. – Как мне тебя найти?
Голова сестры с хрустом повернулась в мою сторону, и она с жалостью поглядела на меня.
– Никак.
– Где ты? – не отставала от нее я. – Говори, Эля, отвечай! – Меня охватила знакомая ярость – чувство, которое попеременно сменялось грустью и опустошенностью вот уже почти год.
– Не ищи меня, Нин, – ответила Эля, словно пережевывая слова. – Не смей искать меня. Иначе она найдет тебя. Раньше найдет.
– Да кто? Кто найдет меня?
– Не ищи меня, – вновь промямлила сестра.
– Что у тебя во рту? – не выдержала я.
Эля задумчиво свела брови, будто лишь теперь осознала, что нечто мешало ей говорить. Она разомкнула потрескавшиеся губы, засунула в рот пальцы и через мгновение вытянула цепочку, на которой болтался массивный кулон – хорошо мне знакомый, я бы ни за что на свете не спутала его ни с каким другим.
Внимательно посмотрев на кулон, сестра суетливо смяла цепочку и вновь запихнула себе в рот.
– Эля, – проговорила я. – Почему ты ушла?
– Она пришла за мной.
– Кто, Эля? Кто за тобой пришел?
– Она.
– Кто «она»? О ком ты говоришь? – вновь поддавшись раздражению, я потянулась к плечу сестры. – Отвечай же!
– Она пришла, а мне пришлось уйти, – проговорила сестра. – Она пришла, а мне пришлось уйти. Она пришла, а мне пришлось уйти.
Эля взяла в руки лежащий на коленях предмет, оказавшийся фоторамкой, и положила рядом со мной на кровать.
– Она пришла, а мне пришлось уйти.
Она медленно и неуклюже, словно ребенок, только-только научившийся ходить, поднялась с кровати и обошла ее на полусогнутых неустойчивых ногах. Подошла к шкафу, распахнула дверцу и, помолчав, проговорила:
– Не ищи меня, Нин. Я не первая, но могу стать последней. Просто забудь обо мне. – Пошатываясь, она вошла в шкаф и неторопливо села в углу. Не глядя на меня, дотянулась рукой до дверцы и неслышно затворила.
Всю ночь до самого утра я слушала, как хрустели ее позвонки. Я плакала, потому что знала, что сестре плохо. Ей нечем дышать, ей неудобно, и она не может уснуть.
Цепляясь подолом за ветки, похожие на костлявые руки мертвецов, Нина бежала по заросшей тропинке, где не ступала нога человека. Разбухший после дождя мох с чревоугодным чавканьем втягивал ступни и вынуждал бежать непростительно медленно, превращая девушку в легкую добычу для преследователя.
Умытая холодным ливнем, полная луна переливалась и сияла. Ее зловещий свет лился сквозь ветви орешника, окрашивая призрачные силуэты голого леса в мрачные тона. Нина обернулась, страшась увидеть протянутые к шее руки, готовые загнать острые ногти под кожу. Но за спиной не было ни души. Лес окутала чернильная мгла. Утопающие в густом тумане деревья причудливо изгибались, напитавшая воды земля хлюпала и пульсировала в такт шагов. Девушка с облегчением выдохнула и, подобрав юбки, словно сбежавшая с бала Золушка, принялась окликать своего питомца:
Темные кудри, миндальные глазки,
Нежная кожа чиста, словно лед.
Девочка, будто пришла к нам из сказки,
В городе без названия живет.
… привычно зазвучало в голове.
Был у нее непослушный зайчонок,
В прятки с хозяйкой играть обожал.
Она называла любимца Бесенок —
Уж очень он часто в лес убегал.
Из-под брусничного куста показался кролик и, не теряя времени даром, бросился наутек. Белоснежная шерстка отражала лунный свет, резко контрастируя с черной землей, и Нина с легкостью различала хаотично мечущуюся фигурку даже в ночной мгле.
Лишь только стемнело, зажглись в доме свечи,
Зайчонок решил, что пора поиграть.
И в этот темный и пасмурный вечер
Опять от хозяйки сумел убежать.
Над головой ухнул филин и взмахнул могучими крыльями, чтобы тяжело оторваться от ветки. Он умело спикировал к са́мой земле и почти коснулся Нины мягким крылом, прежде чем улететь в глубь леса. Девушка оказалась не единственной, чье внимание привлек беззащитный зверек.
И хоть она маме не раз обещала:
«Без взрослых в лесу я не стану гулять»,
Но клятву малышка свою не сдержала,
Теперь наказания не избежать.
Нина обернулась, слишком поздно почуяв пристальный взгляд пустых глазниц. Расстояние между Ниной и ей сокращалось. Она настигала. Непринужденно и легко. Шутливо вальсировала от дерева к дереву, словно легкомысленная девица от кавалера к кавалеру, и напевала веселый мотивчик.
Нина попыталась закричать, но крик застрял в горле, вызвав сильнейший спазм в груди. Пританцовывая под собственное пение, она кокетливо прильнула к дереву. Следила за малодушным бегством – давала Нине фору, играла с ней, ведь что может быть хуже для хищника, чем слабая, безвольная жертва? А она была хищником. Кровожадным и жестоким. Мурлыкала бескровными губами песенку, пока Нина беспомощно семенила на месте, скользя по грязной жиже. Ее песня становилась все громче и неразборчивей, превращаясь в отвратительные горловые звуки.
Девушка в очередной раз обернулась и с мольбой устремила взгляд туда, где у обычного человека находились глаза. Она замерла и с интересом склонила голову набок. Разомкнула черные губы и выпустила из груди мерзкий звук, от которого Нина зажала уши и… распахнула глаза.
Комнату заливал солнечный свет, окрашивая мебель теплыми красками. Нина огляделась по сторонам, убедилась, что ночная преследовательница мирно покоится на соседней подушке, и, рывком сев на постели, выключила будильник.
– Проспала, – она на ходу скинула пижаму и бегом кинулась в ванную. Схватила расческу и принялась распутывать за ночь сбившиеся в комок волосы. Благо распутывать пришлось недолго – последние три года она носила короткую мальчишескую стрижку с длинной челкой. – На целый час опоздала, клуша! – ругала она между тем свое отражение в зеркале. – Ох и влетит же тебе от Георгия Денисовича, – но тут же пожала плечами – не впервой.
Быстро покончив с утренними водными процедурами, Нина вернулась в спальню и распахнула дверцы шкафа, откуда не глядя выудила джинсы с футболкой. Бодро напевая под нос мотивчик популярной песни, бросила мимолетный взгляд на стопку распечатанных накануне объявлений, и сердце привычно пропустило удар. Хорошо знакомые слова припева запутались на языке, и Нина поджала губы. Даже почти год спустя она продолжала ловить себя на мысли, что испытывает стыд за мимолетные улыбки и веселье. Стряхнув с себя морок, она принялась петь демонстративно громко в попытке задушить это пожирающее чувство вины.
– Вернется, – уверенно проговорила она, глядя на иссушенное лицо своего ночного кошмара. Усмехнулась и взяла в руки книгу, с обложки которой за ней наблюдали черные впадины глазниц. – Ну, здравствуй, ведьма старого дома, – примирительно проговорила девушка. – Снова преследовала меня всю ночь?
Нина открыла книгу на шестой странице и скользнула взглядом по мрачному рисунку, на котором белокурая девочка бежала по темному лесу следом за белым кроликом. Деревья на ее пути услужливо расступались, являя взору старинное кладбище. Надгробия фосфоресцировали в лунном свете, словно приглашали ребенка совершить ночной променад по костям.
Долго бежала она меж деревьев,
Малютку Бесенка пытаясь догнать.
Стремилась вперед она, хоть понимала
Дорогу обратно ей не отыскать.
…тихо прочитала Нина и захлопнула книгу. Выведенное алыми буквами имя на обложке заставило губы изогнуться в улыбке – Лилия Цветнова. Нина бережно вернула книгу на полку, где жались друг к другу томики, вышедшие из-под пера подруги. Несмотря на то что сама Лиля недолюбливала «Ведьму старого дома» и презрительно называла ее «профанацией» – рифма сбивается, ритм скачет, – Нина любила неуклюжую книжку нежной любовью, выделяла ее из прочих и каждый раз уговаривала подругу продлить права: ее приводила в ужас мысль о том, что «Ведьму» могут перестать издавать.
Подхватив с пола сумку и кроссовки, Нина быстрым шагом направилась к двери. Пробежала на цыпочках в южное крыло дома, чтобы выполнить главный из многочисленных ежеутренних ритуалов.
– Малявки, подъем! – она заколотила кулаками в массивную деревянную дверь. – Утро пришло, хватит подушки давить! Тося! Йося!
Нина провернула ручку и вошла в затемненную тяжелыми портьерами комнату. Двойняшки завозились каждый на своей кровати и натянули одеяла на головы, прячась от назойливой старшей сестры.
– Мама сказала не будить нас так рано, – сонно пробубнил Ваня, покрепче закутываясь в кокон своего одеяла. – Нам на занятия на час позже, чем тебе на работу, можем подольше поспать.
Его сестра согласно промычала с кровати у противоположной стены.
– Что? – Нина вихрем промчалась по комнате и, намеренно производя как можно больше шума, распахнула шторы. – Не слышу тебя. Чего ты там бубнишь в подушку? Тося, подъем! – она схватила угол голубого одеяла и с силой потянула на себя. – Я проспала и опоздала на час.
Двойняшки, как по команде, сели и отбросили одеяла, явив миру два сонных испуганных лица.
– Почему мама нас не разбудила? – Тоня спрыгнула с кровати и суетливо забегала по комнате, стараясь совершать несколько дел одновременно. – У нас же сегодня репетиция! Виолетта Марковна нас убьет!
Ее брат запутался в огромном одеяле и кубарем скатился с кровати.
– Снова голодными идти, – запричитал Ваня, высвобождаясь из одеяльного плена. – Маааааам! – завопил он во всю силу легких, готовый обрушить на мать свою ярость из-за чувства голода.
– Да не вопи ты так, успеете позавтракать, – проговорила Нина, с улыбкой рассматривая хаос, царивший в детской. – Еще восьми нет. Я сегодня в редакцию должна была приехать к семи.
Двойняшки замерли и переглянулись.
– Иногда я тебя ненавижу, – признался Ваня, потирая ушибленное бедро.
– Однажды карма тебя настигнет, – Тоня стянула с ноги кед и бросила его в угол комнаты.
– Скажите спасибо, иначе лежали бы до последнего и опоздали бы на вашу драгоценную репетицию, – посмеиваясь, Нина натянула второй носок.
– Спасибо, – отозвалась Тоня. – Ты и так уже опоздала на час. Оно того стоило?
– Определенно стоило, – проговорила довольная Нина и, закинув сумку на плечо, торопливо вышла из комнаты брата и сестры.
– Ты что, еще дома? – в дверном проеме кухни показался взъерошенный отец с пирожком в руках. Вишневым, если верить разносившемуся по этажам аромату.
– Уже нет, – Нина чмокнула отца в лоб, приподнявшись для этого на носочки, и забрала у него надкушенный пирожок. – Тоська и Йоська разбужены, не благодарите! – она звонко хлопнула себя по бедру, подзывая выглянувшего из кухни пса. – Юля, пока!
– Удачного рабочего дня! – раздался за стенкой звонкий голос мачехи, но Нина его уже не услышала, так как успела выбежать из дома.
Бордер-колли по кличке Альф привычно семенил рядом, провожая хозяйку. Время от времени он останавливался, чтобы поймать своим сверхчутким собачьим носом очередной подозрительный запах, но после торопливо нагонял шагающую по щербатой асфальтовой дороге девушку.
– Успеваем, – одобрительно подытожила Нина, бросив взгляд на наручные часы. – Целых десять минут в запасе, до автобуса время есть, – она ласково потрепала Альфа за ухом, не сбавляя скорости.
Пес в ответном любовном жесте ткнулся мордой в теплую человеческую ладонь, но тут же отстранился, в очередной раз поймав носом-радаром едва различимое в воздухе благоухание.
– Сирень цветет, – Нина с наслаждением вдохнула сладкий утренний воздух. – Вечером прогуляемся к ручью, да?
Она остановилась у массивных чугунных ворот и потянула на себя тяжелую дверь. Та поддалась с натужным скрипом.
– На работу? – Нина обернулась на хриплый голос и радушно улыбнулась его владельцу.
Альф завилял хвостом, подбежал к мужчине и подставил морду для ежеутреннего приветствия.
– Здравствуй, дружище, – тот с готовностью погладил четвероногого приятеля по холке. – Уже поймал кошку на завтрак?
– Этот Альф ловит только тапочки под кроватью, – ухмыльнулась Нина и вернула лямку спадающей сумки обратно на плечо.
– Вот и славно, – поправил кепку ее собеседник, отрываясь от собаки. – Наш Альф куда лучше его тезки, – подмигнул он псу и вновь повернулся к забору, прутья которого до этого ошкуривал наждаком.
– Готовитесь к летней покраске? – уточнила Нина, осматривая масштабы проделанной работы.
– Мхм, – согласно прокряхтел мужчина и поглядел на открытую сумку, из которой торчала стопка листов.
О проекте
О подписке