Подбежал Алеша с почти чистыми бутылками. Молочница начала еще медленнее наполнять вторую бутылку, когда раздался гудок паровоза и их поезд начал двигаться, подтягивая вагоном вагон. Даша рассчитала, что у нее есть еще секунд пятнадцать наполнить бутылки, добежать до вагона до того, как поезд наберет скорость, для нее недоступную, или выкатится на насыпь, на которой, по предупреждению Нади, ей отрежет ноги.

– Пожалуйста, побыстрее. У нас там мать с умирающим ребенком. Спасибо вам – вы жизнь ему спасаете, – умоляла Даша.

– Да, да, конечно – съязвила молочница, пронять ее было не в Дашиных силах. Историю про умирающего младенца она, очевидно, слышит по пять раз на день. Ничего с ним не станется, уж как-нибудь. Вторая бутылка всё никак не наполнялась.

Послышались крики, секунды спустя сменившиеся на стук и грохот. Казалось, весь поезд стучал всем, чем стучалось, обо все, что стучится.

– Это до вас, дети. Бегите. Встречный подходит, – победоносно объявила молочница, передав вторую, бутылку Алеше.

Дети (по меткому определению торговки) взглянули в сторону, куда указывали руки и лица в поезде, глаза молочницы и ее товарок. Навстречу их составу по первому пути двигался эшелон, отрезая Дашу, Алешу и, может статься, никому не нужные бутылки с молоком от их состава.

– Беги, – крикнул Алеша и толкнул Дашу к поезду.

Это не был его голос, и не было его прикосновение. Так Алеша толкать не умеет. Она обернулась и уловила молчаливое, сжато-губое и уверенное: «Я позабочусь об остальном. Не мешай. Беги», – и увидела, как он начал лить молоко из второй бутылки обратно в бидон.

Она прижала к груди бутылку и помчалась наперерез поезду-разлучнику. Перед тем, как пересечь колею, обернулась. Алеша бежал вслед с бидоном молока в руках. За ним тяжелая на мат и на бег следовала молочница. Перерезав встречный поезд, несколькими метрами опередив его, дети оказались двумя вагонами позади своего.

Вагон, на уровне которого бежала Даша, пассажирский. Двери в нем были закрыты. Даша могла бы вскочить на подножку и провисеть там до следующей остановки. Но нашла силы добежать до второго грузового вагона – чужого, а оттуда, если повезет, и до своего. Тогда безмолочной матери не понадобится ждать следующей остановки. Перейти из одного товарного вагона в другой было невозможно из-за отсутствия площадок.

Бежать по булыжникам тяжело. Ноги начинают подгибаться, а дыхание – выбиваться из Даши. До своего вагона ей никак не добраться. Тем временем из чужого, на уровне которого она бежит, протянулась помощь. Держа бутыль в одной руке, она, ухватилась второй за чью-то сильную кисть и повисла, болтаясь на одной руке и больно ударяясь ногами о шпалы и булыжники. Кто-то выхватил из руки бутыль, перехватил кисть. Двое мужчин – по мужчине на руку – втащили Дашу в вагон, больно обтирая ей грудь, живот и ноги о шершавый металл каркаса вагона и занозный, колючий деревянный настил.

Даша еще раз обернулась в поисках Алеши. Его не было видно. Она придвинулась к двери, пытаясь выглянуть, но кто-то с силой обхватил ее и не дал двинуться, боясь, что она может быть не в себе и попытается выпрыгнуть из вагона (что, скорее всего, никого не удивило бы после ранее увиденных ее приключений на станции) или, не рассчитав силы после происшедшего, случайно вывалится.

– Я только хочу проверить, где Алеша.

Мужчина выглянул из вагона.

– Не видать Алеши. Похоже, впрыгнул в передний вагон. Что же он тебя бросил-то, твой Алеша? – усмехнулся тот.

Интеллигентная седая женщина мягко и доброжелательно:

– Объясни доченька, и все это из-за бутылки молока?

– Это не простая бутылка молока. В ней жизнь младенца.

Не знала она тогда, что эта обычная бутылка молока спасет не только жизнь ребенка, но и ее собственную.

***

Бутылку обернули в мокрое полотенца, изготовили из обрывков газеты аккуратную пробку, предусмотрительно предохранив молоко от типографской краски, и выставили на ветер так, чтобы испарение воды с полотенца поддерживало прохладу в молоке.

Новый вагон казался куда дружественнее. Здесь явно правил матриархат. Несколько женщин окружили Дашу. Появились нитки, иголки и даже простынка, в которую ее закатали, пока кто-то чинил изодранное платье. Наряд окончательно потерял привлекательность, на которую рассчитывала Даша во время двухчасовых сборов. Зато надежно прикрывал тело, вызывающее лишнее любопытство.

– Лучше некрасивая заплата, чем красивая дыра, – оправдывалась улыбчивая рукоделица, с гордостью разглядывая результаты своих неискушенных, но старательных усилий. – Останешься с нами? У нас тут тоже дети имеются. Может, им не нужно молоко, но, похоже, у тебя есть и кое-что другое, что им может понравиться.

Обстановка в новом вагоне была приятная, но Даша знала – там ждали ее. Она не могла бросить Алешу, голодную девочку. Конечно, ее вагон отлично выживет и без нее, но то был теперь ее дом со всей его мужской грубостью и неотесанностью. Весь запас дозволенного в жизни предательства она уже растратила на холмистой пяди.

На следующей остановке в степи Даша перебралась к себе домой. Алеша взял ее за руку и, прямо смотря ей в глаза, произнес «спасибо». Она отреагировала встречным «спасибо тебе». Бидон молока, малость испитый, беззащитно и оголенно мучился в июльской духоте и уже начал опасно нагреваться и впитывать в себя зловоние вагона. Даша выпросила у кого-то полотенце и, намочив его, обернула бидон, переставила его напротив двери вагона, как была научена час назад. Татьяна подошла к Даше и обняла ее за талию.

– Нам бы тебя для Алеши. Как тебя разыскать? Оставишь адрес?

– Я не знаю, куда еду и где окажусь. Да вы и не знаете меня вовсе. Боюсь, я совсем не такая, как вам представляется.

– Вот здесь ошибаешься. Ты из Алеши за пару часов мужика слепила. Глянь на него. Если б ты знала, сколько лет мы мудохаемся.

– Это вы из него мужчину сделали. А вагон только лишь последнюю точку поставил.

***

В Славяногорске сошли восемь человек. Станет легче дышать, удобнее сидеть и, по замечанию Татьяны, «слаще спать». Это было бы хорошей новостью, если бы вагон сразу же не пополнился тремя новыми обитателями.

– Ну и рожи, – подивился Сергей, – в три дня не оплюешь. Поставишь на поле, так вороны урожай за прошлый год вернут.

На протяжении трех последующих дней их присутствия в общаге Даша ни разу не слышала их имен. Они почти не общались между собой, не представлялись окружающим, и никто не выказывал желания с ними знакомиться. Даша старалась держаться от них подальше и знать о них по возможности меньше. Исключение составляла одна деталь.

В имени человека закодировано больше, чем просто опознание. Оно призвано привести его владельца в ожидающую его точку в будущем, помогая одолеть препятствия на пути. Сейчас Даша осознала еще одну миссию имени – защитить окружающих от вреда, который может нанести его обладатель.

Даше не нужны клички и прозвища, подобранные новопоселенцами на маршруте из невинного детства в списанный вагон, а их настоящие имена, которые не существуют до тех пор, пока она не создаст их. Те, в которых выгравированы их угрюмые взгляды, звериные повадки, злобные мысли.

Названия не могут быть ни насмешливыми – это не игра, ни пренебрежительными – это не исключит опасность, а только скроет ее.

Кто бы мог подумать, что искусство давать названия – никакое не искусство, а самая настоящая наука.

Опишу троицу в той последовательности, какой она попалась Даше на глаза.

Первый. Сухотелый и оцепенелый. Безобразное лицо после нескольких секунд внимательного рассмотрения раскрывает секрет его неприглядности. Можно описывать черту за чертой – можно одной фразой. Годы назад, а может, в предыдущей жизни, ему сняли лицо, а потом впопыхах неправильно надели назад. Каждая отдельная черта соответствовала форматам нормальности, но лик потерял целостность. Вроде фильма, в котором звук не соответствует изображению.

Даша вспомнила Костю Ножкина. Он учился с ней в одном классе. Увидишь в сумерках – испугаешься. Не любить его было не в человеческих силах. Он излучал благолепие. Его взглядом можно было лечить.

Взглядом Переодень Лицо (так теперь звали этого типа) можно только наказывать или пугать. Час спустя после его появления Даша сделала еще одно важное открытие. Не отсутствие соразмерности фрагментов лица делало его столь неприятным, а исключительное умение его владельца находить внутри себя мерзость, которую он с удовольствием доставал из глубоких и темных закоулков и с блаженством натягивал на лицо.

Имя второго напрашивалось само по себе – Вампир. Так бы назвали его восемь человек из десяти, которым предложили бы подыскать словесный эквивалент его оскалу. Когда он спал или забывался, его внешность мало отличалась от большинства других. Когда же он вспоминал, что родился с великим предназначением пугать окружающих, верхняя губа вздергивалась вверх (вероятно, результат многочисленных упражнений), обнажив неровный ряд желтых зубов, выделяющихся на темном фоне сгнивших, поломанных или выбитых. Оставшимися зубами он конвульсивно прищелкивал, чуть вздернув голову. Нос при этом собирался в складки, как у свирепой собаки в пике ее ярости.

Очевидно, он не мог согласиться с фактом, что от природы лишен достоинств, которыми наделен Переодень Лицо, – отталкивать людей обликом. Сейчас приходится компенсировать врожденный недостаток специальными мимическими упражнениями.

Имя Вампир Даша отмела, как тривиальное. Кроме того, в какой вселенной подобное слово может предохранить и защитить? Именование Желтый Клык не было столь выразительно, зато авторство принадлежало ей и предназначено было оберегать ее.

Третий тип – особая история.

Нет необходимости описывать его. Достаточно сказать, что он вселял ужас в Переодень Лицо и Желтого Клыка. Самое безобидное название, какое она смогла разыскать в своем словаре, было Вожак.

Он был постарше корешей и пользовался неоспоримым авторитетом. На следующий день после их появления Даша наблюдала омерзительную сцену. Вожак застал Переодень Лицо и Желтого Клыка шушукающимися между собой. По неизвестной причине это ему не понравилось.

Он поставил их напротив друг друга. Так близко, что каждый послушно вдыхал выдох другого. Оба догадывались – то, что произойдет вслед за этим, не столько наказание за ослушание каких-то писанных, неписаных или даже никому не известных правил, а демонстрация общаге, кто в натуре держит верхушку в этом доме на колесах.

Она отвернулась, чтобы не видеть, что случится дальше. Не потому что неприятно наблюдать сцену наказания. Напротив – конфликт одного подонка с двумя другими привносил некоторое удовлетворение и даже надежду на разлад в гнусном семействе. Даша отказывалась принять сообщение, которое они рассылали окружающим, включая ее, а возможно, ей в первую очередь.

Желтый Клык был легче Переодень Лицо, а посему, когда Вожак столкнул обоих лбами и носами, он в действительности врезал Желтым Клыком в нос Переодень Лицо как собственным кулаком.

Группу в целом она определила Мерзкой Тройкой.

Первую победу новоприбывшие одержали, нанеся поражение административной структуре Вагона. Татьяна сложила с себя полномочия Дежурного. Тройка была ей не по зубам. Но свято место пусто не осталось. Его занял Сергей. Сделал это с удовольствием, даже некоторым вожделением по причине, в которую Даша отказывалась верить до того момента, когда Сергей, найдя удобный момент, прошептал ей: «Покудова я окрест тебя, будешь, ядреный черт, целехонькой в сохранности»

Ей было приятно это слышать, хотя и без этого откровения, чувствовала себя в безопасности. Но неминуемо надвигался момент, когда останется одна. Продолжала изучать попутчиков, пытаясь понять, на кого сможет положиться после того, как ее новая семья покинет ее.

Не позволяла она разрешить себе шаткую надежду, что Гнусная Тройка прибудет к пункту назначения раньше шахтерской семьи. И все же, каждый раз, когда паровоз подтягивал цепочку вагонов с очередной станции в приближающуюся неизбежность, она вглядывалась в противоположный темный угол в надежде не увидеть там мерзких лиц. Каждый раз разочаровываясь.

За одну остановку до Георгиевска Даша заглянула к старым приятелям из второго товарного. Обстановка там значительно отличалась от полюбившейся ей во время первого визита. Обновленный состав пассажиров более не был привлекателен. Вагон представлялся незнакомым дьяволом, который, она знала – хуже знакомого. Не было там омерзительной тройки, но и не было людей, на которых она могла положиться при необходимости.

***

Наступила последняя ночь, которую Даша проведет под защитой вагонной семьи. Завтра спать, скорее всего, не придется, но тягостные мысли не делали спокойной и эту предпоследнюю ночь.

Когда все же после долгих усилий она погрузилась в кромешную тьму, к ней все еще пробирались проблески тревожной реальности. По запаху и движению воздуха в спёртой темноте она силилась понять, где находится. Ногой как посохом простукивала путь вперед, руками шарила перед собой, оберегаясь от упирающейся в лицо опасности. Неожиданно приотворились тяжелые ставенки. Лучики солнца и свежий воздух пробились в большую холодную каменную комнату с высокими потолками и готическими окнами и оборвали связь с неспокойной реальностью, заменив ее беспокойством сновидений.

До нее доносились неразборчивые звуки, и белый дым клубами наполнял комнату. Зрение и слух обострились, чтобы пробиться сквозь хлопья дыма, и тот уступил, сдался, сгустившись в очертания людей.

Даша различила крупную женщину в египетской цвета слоновой кости галабеи⁵ в центре. Невысокая стройная темнолицая испанка в мантильи⁶ поверх высокого черного гребня на голове помахивает веером. Непохожие лицами три сестры в разноцветных итальянских беретах, в одинаковых платьях с полосами золотой вышивки, копирующими изгибы трех дородных одинаковых как в зеркале тел; полосы расширяются на пышных бюстах и крутых бедрах, сужаются на талии. Атлетически сложенная римлянка в тунике держит в руках миниатюрную арфу. Светлые волосы красивой немки уложены в высокую прическу, грациозно возвышающуюся над амфитеатром голлеры⁷. Короткая прическа «под мальчишку» молодой португалки, одетой под матроса, сводит «на нет» все ее усилия выглядеть мужчиной. Неужели она полагает, что сможет одурачить кого-то этим маскарадом, а может, цель маскировки совсем другая. Стороной держится обезображенная почернелыми ожогами в длинной до пола, разорванной, окровавленной и обгорелой рубахе; залитая слезами, истерично смеется женщина. Понять причину смеха – потеря рассудка или радость спасение от костра – как и страну проживания (или правильнее – выживания) Даша не может. А дым тем временем очерчивал новые эпохи и новые географии.

«Странная компания» – подумала Даша – «Что собрало их вместе?» – «Чем-то … чем они похожи друг на друга?». Взгляды? Разные. Но что-то в них общее – может в том, как смотрят на нее. С любопытством, интересом, удивлением?.. И еще с гордостью, похожей на ту, с какой мать смотрела на нее, когда она наряжалась к школьному вечеру.

Женщины говорят одновременно и оттого понять их невозможно. Но постепенно звуки разделяются на буквы, те складываются в слова, которые в свою очередь собираются в отчетливую фразу: «Гнусная Тройка будет оставаться в вагоне, пока ты ее оттуда ни выпихнешь». – «Как?» – думает Даша. – «Я сумела найти как» – «я нашла как» – « и я нашла как» – перебивали, перекликались, эхом повторялись голоса. Обожжённая женщина, перестав смеяться, спокойным, молодым, неожиданно красивым грудным голосом сказала: «Ты бы не появилась на белом свете, если б каждая из нас не сумела. И ты сумеешь. Ищи». «Ищи» жестким приказным эхом рассыпалось по комнате. Праматери тесно окружили Дашу, будто пытались с ней сблизиться, стать сопричастными ей. Осторожно касались ее, ласково гладили плечи, руки, спину. Приятное тепло разлилось по ее телу. В дополнение Даше стало весело от их странного нелепого предсказания… и страшно от того, что, едва появившись, компания неожиданно исчезнет, оставив ее одной в холодной громадной незнакомой, затерянной во времени и странах комнате. Но женщины не исчезают, что-то ожидают.

Даша набралась решимости и с горечью бросила: «Раз уж на то пошло, где вы были, когда я оставила его в белой рубашечке мишенью на обочине?» Блекло-коралловый отсвет наполнил комнату, и Даша услышала в ответ: «Вспомни, как ты возвращалась к нему опять и опять, как не могла оставить одного на обочине… и все же ушла, не признав ни одно из этих предупреждений». Она услышала Ромино «… если никогда не уйдешь, то никогда не вернешься…» и с печалью она подумала «так никто никогда и не узнает первый закон времени».

***

Татьяна присоединилась к Сергею в поисках благополучного выхода из Дашиной рисковой ситуации. Голова матери семейства – лучшее место для рождения подобной восхитительной идеи, которая не только обеспечит Дашину безопасность, но и попутно поразит пару других целей.

– Чуешь, Даша, ядреный черт, эта шпана шуток не разумеет, – вступил Сергей.

Татьяна подхватила:

– Поедем с нами. Передохнешь чуток. День-другой. А понравится, то и дольше. Потом продолжишь. Моя сестра важный человек в районе, она и с билетом поможет. Успеется. Некуда тебе торопиться. Больно уж ты молода торопиться.

– Звучит привлекательно, но ждут меня. И как быть уверенной, что в следующем поезде не окажутся подобные типы? Здесь меня хотя бы знают. Даже без вас я все же не одна.

Звучал довод неубедительно, как ни старалась – и не только в ушах Татьяны с Сергеем, но и в ее собственных. Решение было принято без раздумий и колебаний, будто то был не наиболее верный, а единственно возможный путь в будущее. Пятачок – неизбежность прошлого, Гнусная Тройка – неизбежность будущего.

***

Почему она не приняла предложение Татьяны? На что рассчитывала? На случай? Какой? Сказочный? Романтичный? Что двигало ею? Азарт?

Игрок знает – проигрыш неминуем. Знает и вопреки тому продолжает игру. Потому что погоня-то не за выигрышем (в чем уверен дилетант), а за хмелем риска.

Замечал ли я когда-нибудь в ней азарт? Никогда, если под азартом понимать карты или рулетку.

Но азарт был. Научиться находить шанс в миллионе. И делать это придется не из книг и рассказов, И еще знала, что ей будет страшно, и чем может поплатиться, если допустит ошибку и не сумеет найти «как».

***

Мать семейства, вероятно, имела недостатки. Сдаваться после нескольких неудач – не был один из них.

– Сойдешь с нами в Георгиевске, – сказала Татьяна тоном, не позволяющим непослушания. – Потом незаметно пересядешь в третий плацкартный вагон. Спросишь проводника Геннадия Анатольевича. Скажешь, ты Даша. От Татьяны. С ним все сговорено.

– Как я вам благодарна! Сколько это стоило?

– Не твои проблемы. Дай только слово, что напишешь, когда доберешься до места.

– Напишу – не сомневайтесь. Даю слово.

***

Георгиевск оказался популярным пунктом назначения. Вагон почти наполовину опустел после того, как Даша, накинув на спину Надину котомку и, стараясь по возможности не отделяться от шахтерской семьи, вместе с ней и другими пассажирами сошла с поезда.

Дальним уголком глаз Даша видела, как тройка, протрезвев, присматривалась к происходящему.

В здании вокзала Даша распрощалась с шахтерской семьей, пристроилась у окна, наблюдая за поездом, который вот-вот начнет двигаться. Отражающиеся от окна солнечные блики надежно защищали ее от глаз снаружи, она же отчетливо видела, как тройка, покрутившись, нехотя вернулась в вагон, продолжая оглядываться, звериным чутьем улавливая притворность прощания Даши с поездом.