– «Холткорп» назвала этот курорт Лесным храмом Гринвуда, Сайлас, просто потому, что такое название хорошо звучит, – сказала Джейк. – Это решение принято исключительно из рекламных соображений. Ко мне это не имеет никакого отношения. Мой отец Лиам Гринвуд был плотником. Он умер, когда ремонтировал чей-то дом в Коннектикуте, я даже точно не знаю день, когда это случилось. Ты считаешь, подобный ему человек мог иметь собственный остров?

Произнеся имя отца впервые за много лет, она почувствовала, что мышцы в горле напряглись, как натянутые гитарные струны.

– Я знаю, это нелегко, – сказал Сайлас, сочувственно склонив голову. – Но, может быть, на этот раз ты все-таки меня выслушаешь и никуда не сбежишь? Разве я не заслужил такую малость?

От ощущения вины сердце Джейк невольно сжалось. Ей бы не стало хуже, даже если бы она провалилась в тартарары.

– Хорошо, – ответила она, придя в себя, – у тебя есть пять минут до того, как мы отправимся обратно.

Сайлас достал из кармана толстую картонную карточку и принялся читать:

– Харрис Гринвуд, олигарх, сколотивший на западном побережье огромное состояние на лесоматериалах, купил этот остров в тысяча девятьсот тридцать четвертом году на пике Великой депрессии у самого Джона Дэвисона Рокфеллера-младшего. Тот, в свою очередь, приобрел его у англичан, а они еще раньше захватили его у испанцев, которые украли его у индейских племен хайда и пенелакут после того, как эти племена впервые столкнулись с европейцами. Харрис Гринвуд назвал остров в свою честь. Он, естественно, оставил его в наследство своей дочери Уиллоу Гринвуд – хиппи, придерживавшейся радикальных взглядов на защиту окружающей среды. Она отблагодарила его, передав остров вместе со всем состоянием Гринвудов одной неприбыльной организации защитников природы. Тем самым она обрекла своего сына Лиама Гринвуда на полную лишений жизнь рабочего, зарабатывающего на хлеб тяжким трудом, а его дочь Джасинду Гринвуд, жившую отдельно, на непосильное бремя студенческих долгов и подневольную службу на лесном курорте. Однако со временем эта неприбыльная организация превратилась в компанию, занимающуюся экологически чистыми источниками энергии, но в две тысячи восьмом году она понесла большие убытки и была вынуждена продать остров компании «Холткорп», чтобы поправить свое положение. Сначала в корпорации не знали, что с ним делать, но после того, как началось Великое иссушение, «Холткорп» оценила привлекательность его девственной природы – и вот что из этого получилось… Такие вот, понимаешь, дела.

Он чуть склонил голову, потом протянул Джейк картонную карточку.

– Эти сведения подготовили два моих лучших специалиста. Все данные подтверждены официальными государственными документами. А карточка – мой тебе подарок.

Джейк стояла, утратив дар речи, голубовато-зеленые кроны гигантских пихт шелестели в десятках метров над ее головой. Она медленно подняла руку и взяла карточку. Настоящий, плотный картон было приятно сжимать пальцами. Она внимательно смотрела на аккуратно распечатанный по пунктам текст. Уиллоу Гринвуд. Она не припоминала, чтобы Мина когда-нибудь называла мать Лиама по имени. И в картонной коробке с бесполезными вещами отца не было ничего, что могло быть с ней связано. Но это не значило, что ее не было вовсе. У Джейк слегка кружилась голова, хотя она ощущала странную приподнятость. Всю жизнь она почти ничего не знала о своей семье, и вдруг нежданно-негаданно на нее обрушилась эта лавина имен и событий, от которых у нее перехватило дух, – и это совершенно выбило ее из колеи. Очевидно, что она не на пустом месте родилась. Естественно, что ее предки корнями уходили в века, как деревья годами наращивая концентрические слои годичных колец, поддерживающих их стволы. Как же так случилось, что никогда раньше ей не приходила в голову мысль навести справки о своих предках? Ответ на этот вопрос был прост: ей некого было об этом спрашивать.

– Но даже если этот остров назван в честь моего прадеда, – проговорила Джейк, пытаясь вернуться к действительности, – он принадлежит компании «Холткорп». А если ты вообразил, что мы сможем его у нее отобрать, – значит, пыль повредила твои мозги. Спасибо большое, Сайлас, за эти сведения, но мне сегодня еще надо провести пять экскурсий, поэтому нам, пожалуй, пора идти.

– А что если я тебе скажу, что Харрис Гринвуд на самом деле не твой кровный родственник? – спросил он с лукавым, самодовольным выражением, которое всегда действовало ей на нервы. – И представь себе, мы можем доказать обоснованность твоих притязаний на остров Гринвуд. Включая этот уникальный лес, который, я знаю, ты так любишь и которому грозит опасность исчезновения. И дело здесь вовсе не в том, что твоя фамилия Гринвуд, а в том, что ты – потомок настоящего основателя компании «Холткорп» – Эр Джей Холта.

«Тогда я бы тебе ответила, что если ты прямо сейчас не уберешься к чертовой матери и не оставишь меня одну, чтобы я смогла выяснить, почему эти деревья болеют, – хотела сказать ему Джейк, – к этому времени в следующем году остров Гринвуд может стать голой скалой. И вопрос о том, кому он принадлежит, не будет иметь ровно никакого значения».

Но она молча смотрела, как он снял с плеча дорожную сумку и достал из нее тонкий блокнот в твердой обложке.

– Когда-то он принадлежал твоей бабушке, – сказал Сайлас, аккуратно сжимая блокнот кончиками пальцев. – Сначала мы хотели послать его тебе по почте, но я сказал коллегам, что ты очень недоверчива, и вызвался передать его тебе лично. И дело не только в том, что мне хотелось снова тебя увидеть, – поверь, это так, – но я очень надеюсь, что ты мне все еще доверяешь.

Джейк взяла блокнот в руку и почувствовала, как все ее существо накрыла волна магической зачарованности. Она раскрыла переднюю сторонку твердой обложки, от которой исходил слабый затхлый запах, местами потрескавшуюся, с красновато-бурыми пятнами. Она листала блокнот, и с его страниц мягко слетали сухие травинки и мельчайшие частицы черной пыли. Страницы были исписаны перьевой ручкой, аккуратным почерком, записи в дневнике разделялись на параграфы. Бумага цвета обжареного миндаля оставалась прочной, ее сделали еще в те времена, когда запасы древесины казались неистощимыми, а количество деревьев представлялось бесконечным. Тогда, приняв душ, человек мог вытереться целым рулоном бумажных полотенец, а сама Джейк расточительно напечатала свою диссертацию на одной стороне листа, использовав целую толстую пачку белоснежной бумаги.

– Сегодня вечером я уезжаю, – прибавил Сайлас. – Но мне позволили оставить у тебя эти записи до моего возвращения. Поэтому тебе не обязательно принимать решение о подаче искового заявления сейчас. И я бы не хотел, чтобы ты так сделала. Думаю, тебе надо прочитать это, все обдумать, свыкнуться с ощущением, которое возникает, когда узнаешь историю своей семьи. Единственное, о чем я тебя прошу: береги, пожалуйста, этот блокнот как зеницу ока – он чрезвычайно ценен. Прежде всего для тебя.

– У меня на ночном столике уже лежит стопка такого чтива, – пошутила Джейк, пытаясь скрыть неодолимое желание прочитать написанное в блокноте, который она вместе с карточкой прижимала к животу. – Но я постараюсь и до этого добраться.

Сайлас покачал головой и широко улыбнулся.

– Мы сейчас ведем переговоры о приобретении еще одного важного элемента этой загадки, который бы значительно увеличил шансы на удовлетворение нашего иска. Когда нам это удастся, я вернусь. – Он подошел к ней и взял за руки. – Я разобрался в твоей ситуации с долгами, Джейк, и знаю, что положение очень сложное. Но то, о чем я рассказал, может все изменить. Имею в виду не только деньги. У тебя раньше никогда не было истории, достойной рассказа. Я всегда чувствовал, что тебя это гложет изнутри, независимо от того, признаешь ты это сама или нет. Теперь все может измениться.

Позже вечером Джейк вернулась в свой служебный домик, налила себе виски и угнездилась с блокнотом на коленях на коротком диванчике. После пяти экскурсий с паломниками по Храму ей сложно было разбирать витиеватые старомодные завитушки авторского почерка. (Она много лет не встречалась ни с кем, кто писал бы в такой архаичной манере, а в начальной школе в Дели ничего об этом не рассказывали.) Ей удалось пробежать глазами лишь пару страниц, потом голова стала склоняться на грудь, и те сюжетные нити, которые, как ей казалось, удалось распутать, запутались окончательно.

«Зря я тебя обнадежила», – сказала она себе, вставая с диванчика, чтобы положить блокнот в старую отцовскую картонную коробку, куда складывались все бесцельные семейные реликвии. Хоть она понимала, что этот дневник мог оказать огромное влияние на ее жизнь, к сожалению для Сайласа и его намерений, Джейк никогда не считала верным выражение «знать свои корни». Ведь корни по самой своей природе непознаваемы. Любой дендролог скажет вам, что корни леса дугласовых пихт простираются на многие километры. Они темные и переплетенные, спутанные и скрученные, их невозможно ни проследить, ни изобразить. Они часто срастаются вместе и даже общаются между собой, втайне делясь питательными соками и ядовитыми веществами. Поэтому на самом деле нет четкой разницы между одним деревом и другим. А корни их могут быть чем угодно, только выяснить, чем именно, невозможно.

Джейк пригубила виски, достала блокнот из коробки и открыла переднюю сторонку обложки. На ее обороте корявыми детскими каракулями печатными буквами было написано карандашом:

СОБСВИНОСТЬ УИЛО ГРИНВУД

Несмотря на сомнения по поводу истинных мотивов Сайласа и недоумение, вызванное непонятными названиями параграфов, на которые был разделен текст дневника, при виде имени бабушки – хоть оно было написано с грубыми ошибками – сердце Джейк чуть не выпрыгнуло из груди. Продолжая отпивать виски, чтобы скорее погрузиться в желанное забытье, она думала об Уиллоу Гринвуд, кем та была и что ее побудило отдать все свое состояние. Она думала об отце, пил он тоже или нет, и может ли так быть, что как раз это имела в виду мать, когда говорила о его «беспокойной душе». Если даже так и было, Джейк уже простила его. Возможно, она и сама была не против пропустить рюмочку, потому что ей по наследству достались его гены. Или потому, что в ее жизни его не было. Или, может быть, потому, что его гены привели к его отсутствию, она стала прикладываться к бутылке. А может быть, он чувствовал себя нежеланным гостем в этом мире, так же, как она сейчас чувствовала себя, и выпивка была единственным средством, дававшим ему временное облегчение. Или, возможно, ее корни слишком сильно перепутаны, и нет ни у одного из них истории, достойной рассказа.

Далеко за полночь, укрывшись казенным одеялом, выданным Храмом, готовая отойти ко сну, она взяла блокнот, еще один, последний раз перед сном провела пальцами по его страницам с чернильными пятнами. Как же отчетливо этот блокнот напоминает дерево и его кольца, подумала она. Кольца времени, сохраненные и выставленные на всеобщее обозрение.