94—4

Предположение, что наименьшими хлопотами можно обойтись при охоте на впавшего в послеобеденную дрёму единокрыла – так и остается всего лишь заблуждением из целой вереницы подобных же ничем не обоснованных гипотез. Происходит это от крайне скудных представлений о том, в котором часу единокрыл обедает, что кушает за этим обедом, да и кушает ли он вообще, ибо в своем привычном ареале истинный единокрыл практически не имеет естественных врагов и, как следствие, не имеет и друзей. Или наоборот.

Тем не менее, если принимать в рассмотрение чисто временные рамки, то можно с некоторой уверенностью заявить: наиболее подходящим моментом для охоты на спящего единокрыла являются внутрисезонные погодные и климатические инвертивы. Термин этот, как, впрочем, и всё утверждение в целом, не имеет под собой прочной и внутренне непротиворечивой логической базы – но, во всяком случае, подкрепляется достаточным фактическим материалом.

Когда июнь оборачивается неожиданным утренним заморозком… Или низкое декабрьское небо вдруг прохудится теплым дождем… Когда в августе судорожно ищешь в шкафу шапку, но зато потом лето в октябре всё продолжается и продолжается, и ты каждую секунду боишься, что оно всё-таки кончится, а оно всё-таки не кончается… Когда сухая, простывшая земля ноября ждет снега и не может дождаться… потому что он вдруг выпадает в апреле, поверх первой, самой нежной листвы – знайте: это где-то неподалеку, ворочаясь с боку на бок и укутываясь в собственные перья, засыпает Единокрыл…

Вбежав домой, один из наших героев стремительно сбросил свое продвинутое пальтишко Lonsdale на рыбьем меху и, так и не стащив ботинки с запутавшимися от волнения шнурками, аки лев кинулся к телефонному аппарату. Дрожащими руками он развернул вынутую откуда-то из сердца заветную бумажку с номером. Номеров, кстати, оказалось сразу четыре: различались они крайней цифрой после запятой, а первые три «станции» указывали на то, что владелец их имеет своей штаб-квартирой помещение в районе среднего Ленинского проспекта. Это был добрый, обнадеживающий знак – по крайней мере, исключались съемные, однооконные «хрущевки» и разово арендованные под процесс вербовки дома культуры на рабочих окраинах столицы. С трудом попадая взмокшими пальцами в отверстия диска, наш герой кое-как осилил семь его оборотов и…

– Зе Москоу Стар ньюспейпер, хэллоу, глэд ту си ю! – раздалось в трубке настолько нежным девичьим голоском, что у героя от немедленного желания стать обладателем двухсот долларов США свело судорогой всё, что только могло ей свести. Одновременно из головы его тут же вылетело то немногое, что еще оставалось в ней от сданного полгода назад «госэкзамена» по условно разговорному английскому, и, с трудом ворочая вмиг пересохших языком, он прошептал:

– Гуд морнинг… э… гуд дэй. Хеллоу, короче. Лет ми плиз… э… мистер…

– Вы можете говорить по-русски, – сообщил голосок с той переменой настроения, что невидимая обладательница его всё же при прочих равных предпочла бы носителя «каррент инглиша».

– Мне бы эта… Мистера… Мистера Сергей Зе Оборотнян, короче, – кое-как облек свою мысль герой в логически завершенную форму.

– К сожалению, Сергея на данный момент нет в офисе – он отъехал на переговоры, – сообщил голосок, давая понять, что на данную минуту разговор более исчерпан.

ОООО!!! ОН! Он ЕСТЬ!!! Этот человек существует в природе! Это не выдумка и не чья-то неумная шутка над святым – ОН существует!!! Параллельно воображение тут же услужливо нарисовало герою картину «переговоров»: большой, красивый зал (не исключено, что и приснопамятный «Георгиевский зал Кремля»), за длинным, покрытым кумачовой скатертью с золотыми кистями столом сидят высокие переговаривающиеся стороны… сидят, переговариваются… ПЕРЕГОВОРЫ.

Забегая вперед. С той поры автор и сам посетил бесчисленное множество переговоров. Если исключить те «переговоры», которые сотрудники нижнего (да и среднего, чего уж там) звена используют как сомнительное оправдание своего отсутствия на рабочем месте… то и остальные мало чем напоминают заинтересованный обмен мнениями. Процентов девяносто их и вообще следовало бы назвать «моноговорами»!!! В общем, с того славного дня светлый образ «переговоров» несколько поблек в его глазах – но в тот момент… нет, тот момент был решительно прекрасен: ОН, он ЕСТЬ! Да не просто «есть», а на переговорах! Потрясенный сим великим открытием герой даже не сразу сообразил, что уже минут пять стоит с так и пищащей трубкой в руках.

Следующий день не принес никакого продвижения в избранном стратегическим направлении – загадочный Сергей Оборотнян вновь оказался в отъезде. Еще через день натиск был усилен, и в день было совершено целых два звонка, а еще спустя сутки руководство операцией в свои руки принял лично старина Курбский. Это в некотором роде тоже не принесло своих плодов, так как всё, чего добился старик при всём своем бронебойном напоре – это перехода ответов на новый качественный уровень «Только что уехал» и «Буквально пять минут назад пришел и вот уже снова на переговорах». Вызванный же для дачи объяснений Рожаев предположение о дурацком розыгрыше решительно отмел, заодно напомнив нам, что упорство и настойчивость в достижении поставленной цели – качества «в области рекламы» далеко не последние. Последовавшая за этим еще неделя беспрерывного «гона» на живца порядком подточила наши физические, а что еще важнее – моральные силы. Запал таял. Англоговорящая фея того конца уже узнавала нас с плохо скрываемым раздражением – и все же, в один прекрасный момент выбросив нам счастливое число, неожиданно сказала «Минуточку!» Минуточка, как водится, показалась вечностью, за которую наши герои как раз успели заново пересмотреть всю свою нелепую жизнь – и вдруг в трубке раздалось некое шевеление, и чей-то негромкий, усталый голос произнес «Алло»…

Первым же делом неуловимый Сергей Оборотнян (а это был, если кто еще не догадался, именно ОН) счел своим долгом известить нас о том, что только-только прибыл с тяжелейших переговоров – и тут же должен выезжать на следующие, не менее напряженные. Наши герои прозрачный намек на жесткую ограниченность маэстро во временных ресурсах поняли верно и, вырывая друг у друга трубку из рук, наперебой затараторили, выкрикивая в основном славословицы как в адрес будущего возможного нанимателя в частности, так и в адрес сферы его профессиональных интересов в целом. К нашему решению попробовать свои скромные силы в упомянутой уже «области рекламы» Сергей отнесся благосклонно – сказалась, как выяснилось, рекомендация от Владимира Рожаева, который успел в общих чертах обрисовать нас как ребят толковых, исполнительных и непрожорливых (а еще – «порядочных», хотя я до сих пор терзаюсь сомнениями относительно того, какой именно смысл вкладывали в данное слово промеж собою эти два лирических персонажа).

– Надо будет уже лично встретиться и всё детально обговорить, – произнес ОН утомленным и, как нам показалось, слегка опечалившимся вдруг голосом, и где-то на коленке зашуршали перебираемые листы записной книжки, – Среда мимо… Четверг занят… Во вторник шесть переговоров и встреча… Ладно, давайте как раз через недельку, в субботу, в одиннадцать. В баре, который на втором этаже, в гостинице «Патиссон-Европейская»…

– Где-где??? – обескуражено переспросили мы, синхронно выпуская трубку из рук. Проще было сразу назначить встречу на, скажем, Луне – по крайней мере, было бы ясно, что нам вежливо, но твердо отказывают. И такими милыми и родными сделались нам сразу малогабаритные квартирки Проспекта Мира и задрипанные ДК шоссе Энтузиастов…

– Да не ссыте вы, – неожиданно отошел от деловой лексики Сергей Оборотнян. – Там свободный вход, оденьтесь поприличней, да и всё. Мне там близко просто, да меня там и знают все хорошо… (Еще одна загадка природы: Сергея Оборотняна, как скоро выяснится, неважно знали даже в многочисленных рекламных отделах фирм, которые он якобы (ну или не якобы) возглавлял… что уж говорить о рядовых привратных служащих… хотя ладно – прим. авт.). Ну всё, пока. Жду.

– Про «поприличней» мог бы и не говорить, – возмущенно заметил Старина, но только убедившись, что трубка твердо и безоговорочно прижата к рычагу. Хотя именно к нему, как исконному приверженцу стиля «кэжуал», этот совет относился, пожалуй, в более степени, нежели к кому-то еще… впрочем, все эти мелочи никак не могли затмить Главного: всемерного ликования, воцарившегося в наших сердцах! Дело, считай, в шляпе – осталось пережить какую-то недельку с небольшим. Всего каких-то восемь таких коротких, и таких длинных дней и ночей – и хрустящий денежный поток теперь уже неизбежно, неотвратимо просыплется на наши очумевшие от счастья головы!!!

Но еще стремительнее обрушилась Слава… В какие-то часы слухи о грядущем финансовом Процветании наших героев разлетелись по всем пятнадцати этажам общежития на Ч-ской улице. К вечеру того же числа значительная часть его обитателей от пассивного распространения информации перешли к активным действиям. Один из героев, активировав в себе весь имеющийся боезапас здорового эгоизма и разумной жадности, стоически отражал попытки коллег и друзей пристроиться к его грядущему успеху. Старина Курбский же напротив, видимо, на память об уходящих нестяжательных временах – неожиданно возжаждал напоследок осчастливить как можно большее число сокурсников, со-поточников, со-этажников и так далее. В результате этих безответственных действий в течение каких-то суток даже по скромным прикидкам на обещавшую стать исторической встречу в баре «Патиссон-Европейской» собралось никак не менее семи человек, а еще примерно столько же расценивало свои шансы как весьма вероятные (не было среди них, по-прежнему, лишь Владимира Рожаева). Более того, некоторые горячие головы даже подвергли сомнению преимущественное право первых Соискателей и потребовали организовать для себя дополнительную историческую встречу, раньше первой! Это уже не лезло ни в какие рамки, Курбскому предельно вежливо, но столь же предельно строго было указано, и горячие головы несколько поумерили свой пыл.

Справедливости ради заметим, что в итоге к «Патиссону» выдвинулась делегация в составе всего четырех человек, включая обоих отцов-основателей, конечно. Отчасти удивительно, но двоими примкнувшими оказались как раз наш старый знакомый Корефаныч с одним из присных. Вероятно, к четвертому курсу они всё же несколько притомились однообразием репертуара самого Большого Театра страны, да и живых денег, как уже было доложено, экстатичное битье в ладоши не приносило. Характерно, но работа в «области рекламы» казалась им в чем-то созвучной их прежней специальности. Забегая вперед и проведя в данной области как минимум следующие пятнадцать лет скажу лишь одно: возможно, в чем-то они были и правы (и судьба их в дальнейшем также сложилась достаточно счастливо).

А между тем… а между тем – пришла Весна! Скоропостижно испустил свой простывший дух февраль, и снег теперь можно было наблюдать лишь во время заключительных трансляций Олимпийских игр в Лилиехаммере. Забило изо всех щелей солнце, зазвенела капель, зачирикали весело перелетные птицы и вновь зашуршала по асфальту летняя резина, сменив на этом важном посту заскорузлое цоканье «шипованной». Стоит ли и говорить, насколько эти перемены к лучшему коррелировали с текущим настроением участников?!! Разве что, в отличие от настроения, такая Весна по всем приметам должна была теперь продолжаться вечно…

В назначенные день и час четверо неловко топтались у стеклянных дверей отеля «Патиссон-Европейский». Наши герои, несмотря на полноценно прожитые к тому моменту двадцать один годок, в столь роскошное, можно даже сказать «буржуазное», место попали почти впервые. Ранее время свое они привыкли делить между своим не самым близким к центру научно-техническим заведением и многочисленными футбольными площадками – а потому, помимо легко объяснимого предстартового волнения, испытывали еще и немалую долю стеснения. Более того, один из героев ощущал еще и нечто вроде предательства, предательства прежнего самого себя. «Что ж: но такова суровая цена, которую мы должны заплатить за будущее благополучие себя, детей, родителей, внуков, а может, и далее…» – утешал он сам себя, но ощущение не проходило. Прочие участники внешне вели себя спокойно и где-то даже безразлично. Наверное, им удавалось что-то тщательно скрывать. Наконец, кое-как осмыслив принцип работы автоматической двери на фотоэлементах и пугливо озираясь на одетого в разляпистую ливрею швейцара, четверо решились таки переступить порог новой жизни.

Ровно в 11.23 стремительной – не иначе, как прямо и только что с «переговоров» – походкой раздвижные двери форсировал Он. О, не узнать Его было решительно невозможно! Аккуратная прическа «шапочкой» выдавала в нем бывшего маменькиного сынка, дорвавшегося наконец до многочисленных радостей земного бытия. Выражение глубокой озабоченности судьбой рекламы в одной отдельно взятой вселенной искажало прекрасные черты его лица… «Здравствуйте, РЕБЯТА, – обратился Он, признав в нас свою будущую паству – проходим в зал». Нам, само собой, и до, и после доводилось слышать массу самых разных ласковых к себе обращений, но такого… Подонок, ведь Рожаев рекомендовал его как собственного одноклассника, а стало быть – безусловно, равного нам по годам! Сглотнув, «ребята» со всей почтительностью поприветствовали грядущего благодетеля. По дороге (вернее, ковровой дорожке) наверх нам было предложено взять по газете, лежавшей на специальном лотке. Газета была почему-то на английском, забавно пахла свежей краской и в целом на ощупь производила довольно благоприятное впечатление. Поэтому недостаточное внимание к ней со стороны праздношатающейся вокруг публики я объяснил ранним часом и недостаточностью языковой подготовки аудитории. Возможно, так оно и было. Называлась газета «The Moscow Star», и это словосочетание отчего-то показалось нам смутно знакомым.