Настоящий полубог

Из покорившейся Финикии Александр устремился в Египет, где основал город Александрию. Другим особенным событием его египетского «тура» стало рискованное путешествие через пески ливийской пустыни в оазис Сива к жрецам египетского бога Амона-Ра, которого греки уподобляли Зевсу.

Арриан представляет дело так: Александра охватило желание отправиться к Амону в Ливию, поскольку говорили, что предсказания Амона сбываются в точности и что именно он давал предсказания Персею и Гераклу. Поскольку Александр стремился подражать этим героям и вдобавок происходил из рода обоих, он возводил свое происхождение к Амону, как возводят мифы происхождения Геракла и Персея к Зевсу.

Итак, царь «отправился к Амону, рассчитывая, что он в точности узнает о том, что касается его, или по крайней мере сможет сказать, что узнал». Что именно сказало ему божество устами собственных жрецов, точно не известно. Якобы оно подтвердило божественное происхождение македонского царя.

Плутарх в своем жизнеописании Александра дает курьезную интерпретацию этого эпизода. Согласно Плутарху, египетский жрец, приветствовавший Александра Македонского, желал сказать ему по-гречески «пайдион» («дитя»), но по причине дурного произношения вышло «пай Диос» («сын Зевса»). Вполне этим довольный, македонский царь будто бы немедленно удалился.

Вовсе не обязательно принимать этот рассказ за чистую монету. В нем скорее угадывается скепсис, с которым смотрели греки на желание Александра сравняться с богами. В Египте таких сомнений возникнуть не могло. Как новый египетский фараон, Александр считался братом и сыном богов на самом законном основании.

Из Египта завоеватель наконец двинулся за Евфрат, желая встретиться со своим врагом в решающей схватке. Чтобы получше подготовиться к ней, у персидского царя Дария или, как более точно звучал его титул, «царя царей», было и время, и возможности.

Войска, стянутые со всех концов его необъятной империи, отличались разной боеспособностью. Но среди них были действительно отличные воинские части, в том числе тяжелая бактрийская конница, индийские слоны и… греческие наемники.

Спустя несколько веков римский историк, автор «Истории Александра Великого» Курций Руф, описывает двести персидских колесниц с нескрываемым ужасом: «Копья с железными наконечниками выступали впереди дышла. С обеих сторон хомута было по три меча и еще множество копий. Кроме того, к ступице колес крепились косы, которые должны были разрубать все, что встречается на пути».

Около деревни Гавгамелы, недалеко от города Арбелы в Месопотамии, персидские военачальники нашли поле для будущей битвы, не походившее на теснину Иссы, где персы так нелепо передавили сами себя. Для лучшего маневра своей конницы, на которую персы особенно полагались, они даже срыли холмы.

В октябре 331 года до н. э. армия Александра, безусловно, меньшая по численности, расположилась на позиции, приготовленной для нее персами. Все это чересчур походило на страшный капкан, обещавший истребить македонцев. Парменион, военачальник македонского царя, отчаянно советовал ему атаковать персов ночью. Александр Македонский, по преданию, ему ответил, что «не крадет побед».

Накануне битвы он так спокойно спал, что его пришлось будить, когда войско уже начинало строиться. Ожидая атаки македонцев, персы простояли в боевом строю всю ночь. Затем у персов все пошло не так, подготовленные атаки не получались, сражение развалилось на несколько схваток, шедших с переменным успехом. Дарий снова раньше времени посчитал, что все погибло, и бежал, так что македонцам оставалось только добить разрозненные персидские отряды.

Дарий вновь ускользнул. Но поверженная Персидская империя лежала у ног Александра. Он беспрепятственно вошел в пять ее столиц в Месопотамии, Персиде и Мидии – Вавилон, Сузы, Пасаргады, Персеполь и Экбатаны, и баснословные сокровища попали в его руки.

Многое в этом триумфальном шествии теперь было новым. В определенном смысле оно представлялось логическим окончанием греко-персидских войн. Плутарх пересказывает историю о старике, плакавшем от счастья при виде Александра, восседающего на троне некогда столь грозных персидских царей. «Какой великой радости, – по преданию, говорил он, заливаясь блаженными слезами, – лишились те из греков, кто умер, так и не узрев такого».

Из Суз Александр отослал обратно в Афины символический трофей персидского царя Ксеркса – скульптурную группу «тираноубийц» Гармодия и Аристогитона, борцов за афинскую демократию, одно из самых прославленных произведений раннего классического искусства.

Пир в Персеполе закончился сожжением царского дворца, которое, в глазах хмельной компании, символизировало месть оскорбленной Греции. Об этом пьяном поджоге древние авторы сообщают по-разному. Впрочем, рассказ Плутарха снова обстоятельнее и интереснее других.

Якобы инициатива принадлежала особе легкомысленного поведения, по-гречески – гетере. «В общем веселье, – рассказывает Плутарх, – вместе со своими возлюбленными принимали участие и женщины. Среди них особенно выделялась Таида (Таис), родом из Аттики, подруга будущего царя Птолемея.

То умно прославляя Александра, то подшучивая над ним, она, во власти хмеля, решилась произнести слова, вполне соответствующие нравам и обычаям ее родины, но слишком возвышенные для нее самой. Таида сказала, что в этот день, глумясь над надменными чертогами персидских царей, она чувствует себя вознагражденной за все лишения, испытанные ею в скитаниях по Азии. Но еще приятнее было бы для нее теперь же с веселой гурьбой пирующих пойти и собственной рукой на глазах у царя поджечь дворец Ксеркса, предавшего Афины губительному огню. Пусть говорят люди, что женщины, сопровождавшие Александра, сумели отомстить персам за Грецию лучше, чем знаменитые предводители войска и флота.

Слова эти были встречены гулом одобрения и громкими рукоплесканиями. Побуждаемый упорными настояниями друзей, Александр вскочил с места и с венком на голове и факелом в руке пошел впереди всех. Последовавшие за ним шумной толпой окружили царский дворец, сюда же с великой радостью сбежались, неся в руках факелы, и другие македонцы, узнавшие о происшедшем».

Впоследствии Александр высказывал сожаление по поводу случившегося. После Гавгамел он обнаруживал все большую склонность щадить завоеванные края, позволял сатрапам персидского царя оставаться на своих местах, демонстрировал уважение к местным богам и даже истории Персидского царства. В Экбатанах, последней из завоеванных персидских столиц, Александр отпустил домой греческих союзников и фессалийскую конницу.

Это должно было означать, что общегреческий поход против Персидского царства, провозглашенный в Коринфе, успешно завершен и все дальнейшее остается делом одной Македонии и ее царя. Греки, которые пожелали остаться с ним, теперь стали его наемниками.

Считая себя законным преемником персидских царей, Александр преследовал несчастного Дария. Но когда остававшиеся с Дарием сатрапы расправились с ним, македонский царь взял на себя труд отомстить за его смерть.

Новая и непонятная для многих роль, которую брал на себя завоеватель, требовала от него нахождения общего языка с персидской знатью, сохранения в некотором преображенном виде административного скелета своей новой державы, определенного усвоения политической идеологии Персидского царства, находившей, в частности, выражение в дворцовом этикете.

К нескрываемому ужасу и нарастающему возмущению греков и македонцев, Александр попытался распространить на них персидский порядок обращения к царю, который подразумевал буквальное поклонение ему, несовместимое с греческими понятиями о свободе и достоинстве. Больше, чем что бы то ни было, эта болезненная тема вела Александра к столкновению с ревнителями традиций царской власти в его непосредственном окружении, составленном из македонской аристократии.

Сцена убийства Клита стала эмоциональной кульминацией конфликта царя со своими ближайшими соратниками. Клит был другом детства Александра, братом его кормилицы, командиром царской илы, отборного отряда македонской конницы, приносившей царю победы.

Если верить Арриану, Клит нашел, как противодействовать наступающей «тирании» Александра Македонского. На одном из пиров он вступился за древних героев, оспаривая единоличный характер подвигов Александра. Не в силах больше слушать, как придворные льстецы унижают Геракла и Диоскуров, превознося македонского царя как первого среди полубогов, Клит смело заявил, что подвиги, которые приписывают Александру, совершены всеми македонцами.

Его пробовали утихомирить, но он не унимался и требовал, чтобы Александр при всех сказал, что думает. Наконец его вытолкали из пиршественной залы. Клит вернулся через другие двери. Протягивая руку, Клит кричал Александру: «Вот эта самая рука спасла тебе жизнь» (такой факт действительно имел место в сражении при Гранике). И в этот момент, выхватив копье у стражника, Александр Македонский убил его.

Здесь остановился Александр

Неожиданно тяжело давшееся завоевание Бактрии и Согдианы (приблизительно территории теперешнего Афганистана и Средней Азии) сначала было связано с тем, что убивший Дария сатрап Бактрии Бесс попытался провозгласить себя новым персидским «царем царей». Александр же не считал это место вакантным.

После того как сатрап Бесс провозгласил себя новым владетелем Персии, Александр выступил против него и направил свое войско далее на восток, через столицу Персии Персеполь и Экбатаны в Гирканию, куда отступили разбитые войска персов. Из Гиркании через Парфию он прибыл в район Гиндукуша и, перейдя гиндукушские хребты, спустился в долину Амударьи.

Здесь Бесс был схвачен и казнен, а македонские войска, пройдя через плодородные долины Согдианы, вновь перевалили через Гиндукуш. Александр стал готовиться к походу на Индию.

Однако устранение Бесса не стало окончанием войны. Уцелевшие сатрапы и местная знать, пользуясь крахом державы персидских царей и рассчитывая на труднодоступность своих областей, думали сохранить независимость. Эта война по упорству и взаимному ожесточению сторон уже не походила на прежнюю.

Женитьба македонского царя на дочери одного из бактрийских князьков Роксане была попыткой привязать местную знать к своему царствованию. Только по прошествии двух лет, добившись определенного успеха в умиротворении Согдианы, Александр смог приступить к исполнению другого амбициозного замысла. Весной 327 года до н. э. армия Александра Македонского, в рядах которой греки и македонцы, впрочем, уже давно составляли лишь малую часть, двинулась в Индию. Александр через Афганистан вторгся в Северную Индию, где летом следующего года была одержана самая значительная победа – над индийским царем Пором, могущественное царство которого располагалось к востоку от среднего течения Инда. Александр нанес войскам царя Пора сокрушительное поражение.

Военный успех, доставшийся большой кровью, открывал, казалось, дорогу в долину Ганга. Однако истощенная боями и длительными маршами македонская армия была не в состоянии двигаться дальше. Утомленное битвами, измученное непривычным климатом и неизвестностью, войско отказалось продолжать поход. Нечто подобное уже случалось прежде, и Александр знал, как поступить.

Однако на этот раз силы и терпение его солдат действительно иссякли. Сколько он гневно ни удалялся в свою палатку, никто не являлся его уговаривать. «Не было ни одного солдата, из которого ему бы удалось вытянуть слово». Армия решительно не видела смысла в дальнейших завоеваниях, и царю пришлось уступить.

Оказавшись перед угрозой прямого неповиновения, Александр был вынужден дать команду об отступлении. Войско ликовало, «многие из воинов плакали, а другие подходили к царской палатке, призывая многочисленные благословения на Александра за то, что он согласился быть побежденным только ими».

Длившийся почти 10 лет Восточный поход Александра завершился возвращением в Сузы. По преданию, двенадцать алтарей в честь богов Олимпа вокруг бронзовой колонны с надписью «Здесь остановился Александр» были воздвигнуты на месте окончания похода.

Впрочем, отступление Александра вниз по течению реки Инд все еще было завоеванием. Но на обратном пути он погубил половину своей армии в пустыне Гедросии. А ведь Александр двинулся этой дорогой только потому, что слышал, что там не смогли пройти с армиями Семирамида и Кир.

Возвращение из Индийского похода закончилось чем-то вроде карнавального шествия в честь бога Диониса. Греческий миф называл бога Диониса первым завоевателем Индии. Плутарх о шествии Александра пишет так: «Восстановив свои силы, македонцы семь дней веселой процессией шествовали через Карманию. Восьмерка коней медленно везла властелина, который беспрерывно, днем и ночью, пировал с ближайшими друзьями, восседая на своего рода сцене, утвержденной на высоком, отовсюду видном помосте. Затем следовало множество колесниц, защищенных от солнечных лучей пурпурными и пестрыми коврами или же зелеными, постоянно свежими ветвями, на этих колесницах сидели остальные друзья и полководцы, украшенные венками и весело пирующие. Нигде не было видно ни щитов, ни шлемов, ни копий, на всем пути воины чашами, кружками, кубками черпали вино из пифосов и кратеров и пили за здоровье друг друга, одни при этом продолжали идти вперед, другие падали наземь. Повсюду раздавались звуки свирелей и флейт, звенели песни, слышались вакхические восклицания женщин. В течение всего этого беспорядочного перехода царило такое необузданное веселье, будто сам Дионис присутствовал тут же и участвовал в этом радостном шествии».

Но как бы там ни было, этот длительный и на самом деле очень трудный маршрут в обратном направлении вдоль Инда, по побережью Аравийского моря и Персидского залива, по знойным пустыням и безлюдным местам привел армию к окончательному истощению.

Щедро расплатившись с воинами-ветеранами и отправив значительную их часть на родину, Александр Македонский в 324 г. до н. э. прибыл в Вавилон, который он избрал столицей своей гигантской империи. Царю оставалось меньше двух лет жизни.

Александр вернулся в Вавилон не за тем, чтобы сидеть сложа руки. По прошествии нескольких лет, проведенных им в дальних краях, он нашел управление империей совершенно расстроенным. Фактически первой его задачей было взять под контроль области, попавшие в руки лиц, беспардонно злоупотреблявших властью, и навести там порядок.