Глава 8

Неожиданные выстрелы на рассвете разбудили Фатиму.

– Это у брата, – воскликнул Мир-Мехти.

Полуодетый он выскочил из дома. Вскочив на коня, помчался к дому Мир-Аббаса. Он увидел, как один из всадников взвалил на спину коня отбивающуюся Хавер, а двое других поджигали дом, изнутри которого доносились детские голоса. Мир-Мехти выстрелил. Между подоспевшим телохранителем Мир-Мехти и поджигателями завязалась перестрелка. Мир-Мехти поскакал за всадником, похитившим Хавер. Пуля Мир-Мехти догнала похитителя, лошадь встала на дыбы, Хавер и Хент упали. Мир-Мехти спешился и подбежал к Хавер. Она была страшно испугана.

– Они напали на нас. Они убили его. Где дети, что с ними?

Мир-Мехти старался ее успокоить. Хент был ранен и, придя в себя после падения, выстрелил, ранив Мир-Мехти в бедро. Мир-Мехти выстрелом в голову убил Хента. Лошади, испуганные перестрелкой, умчались. Хавер бежала по направлению к дому. Почти вприпрыжку, не поспевая за ней, шел Мир-Мехти. Вдруг из-за кустов выскочил Гурген. Зверства Хента и Гургена были известны всем. Его налитые кровью глаза предвкушали звериную радость при виде жертвы. Он сбил с ног Хавер, она с криком упала и отчаянно сопротивлялась. Гурген начал душить ее. Подбежавший Мир-Мехти изо всех сил ударил кинжалом Гургена, но Хавер была уже задушена им. Мир-Мехти поднял ее безжизненное тело и понес. Рана его кровоточила.

– Я сильный, я дойду, – повторял он сам себе. Даже мертвую жену брата он не хотел оставлять. – Я донесу. Это мой долг.

Фатима причитала над умирающей Надеждой Ивановной, которая вместе с ней прибежала на помощь несчастным детям Хавер. Ее привезла Айша и Наденька, как ласково называли ее все домашние, осталась жить у Фатимы ханум. Неподалеку стояли Иса и Муса – сыновья Мир-Аббаса и Хавер. Они смотрели на тела отца, дяди Исмаила (телохранителя Мир-Мехти), четырех слуг, месячного Мурсала и его нянечки. Все они были убиты людьми Гургена и Хента, которых называли псами, ибо ничего людского в них не было.

– Что и почему? – вот единственный вопрос, который стоял в этих детских глазах.

Рядом ползал годовалый Фархад. Фатима вместе с Наденькой успели вытащить детей из пылающего дома. Надежда Ивановна прикрыла собой Фархада от падающей балки и умерла на руках Фатимы.

Силы были на исходе, окровавленная штанина прилипла к ноге и еще больше мешала идти, в глазах мутнело, Мир-Мехти чувствовал, как холодеет тело Хавер, и этот холод уже овладевал им. Показался дым. Сквозь мутную завесу глаз он увидел до боли знакомую фигуру.

Фатима издали заметила его.

– Живой, живой, – с криком она бежала к нему навстречу.

За ней бежали дети и слуги. Падая, Мир-Мехти передал тело Хавер слуге. Дети, упав на тело матери, стали громко навзрыд плакать. Фатима обнимала мужа.

– Живой. Мой родной. Сейчас я перевяжу твою рану.

Мир-Мехти крепко сжимал руку Фатимы. Ее голос становился все отдаленнее и отдаленнее.

– Не уходи, Фатима, куда ты? Не уходи, – бескровными губами шептал он.

– Я здесь, я здесь, – говорила ничего не понимающая Фатима, крепко прижимая его к себе.

– Фатима, – вместе с последним вздохом сказал Мир-Мехти.

Она почувствовала, как волосы на ее голове приподнялись и… зашевелились. Крик оглушил всю округу. Это был крик отчаяния и боли. Крик молодой женщины, вмиг потерявшей все: и любовь, и благополучие.

Похоронить погибших хотели на одном кладбище, но духовенство было против.

– Значит, погибнуть они вместе могли, а предать земле надо на разных кладбищах? – возмущалась Марджан ханум.

Священник так же, как и мулла, был против.

– Мы как-то с женой шли дорогой на могилу моей матери. В конце дороги растет чинар, он как бы объединяет оба кладбища – христианское и мусульманское, там можно их всех похоронить, – подсказал Андрей Павлович.

Все облегченно вздохнули. Им не хотелось разлучать этих верных и отчаянных людей, погибших от рук негодяев. Их похоронили рядом, соблюдая оба обряда. Над ними гордо возвышался старый чинар. Могила Надежды Ивановны была ближе к христианскому, а могилы остальных ближе к мусульманскому. Чинар левой кроной, как рукой, обнимал Наденьку, а правой – Мир-Мехти, семью его брата и всех, кто погиб вместе с ними.

На третий день, придя на кладбище, люди увидели скамейку у их могил. Ее сделали священник и мулла. В этом была большая мудрость: «Посиди, прохожий, и призадумайся над тем, как надо жить».

Глава 9

– Дашнаки совсем разбушевались, – возмущенно говорил на совете Шихали. – Крушат дома, устраивают поджоги. Причем не щадят и армян, тем самым еще больше создают обстановку взаимной ненависти.

– Надо принимать меры, – выкрикивали с мест.

– Я считаю, что необходимо выступить против них не стихийно и разрозненно, а сообща.

Шихали поддержали.

Были созданы отряды по борьбе с дашнаками и их прихвостнями. Шихали возглавил один из них. Баба-Али, Агахан и гостивший еще у них Руслан вошли в отряд Мелик-Ага. Приехавший на похороны Меджид вошел в отряд Шихали. Братья плечом к плечу пошли защищать свою истекающую кровью землю. Дружинин и Беленький прятали у себя их жен и детей. Это было не безопасно. Но друзья есть друзья, и страх в этом случае отступает.

Дом Марджан ханум напоминал крепость. Во дворе сидели как азербайджанцы, так и армяне. Дашнаки действительно убивали и тех, и других, и тем самым разжигали страсти. Больше всего страдали рабочие и беднота. Около семидесяти человек, среди которых были женщины и дети, сидели, прижавшись друг к другу, и молчали. Двор был окутан страшной тишиной. К дому подъехали всадники, Сеид-бек потребовал выдачи армян. Марджан ханум вышла к нему.

– Я знаю, вы прячете армян. Прошу вас, отдайте их мне, вы же знаете, что эти сукины дети сделали с моим братом.

Да, Марджан знала, что брат Сеид-бека Гусейн дружил с Манучаром. Зависть не давала покоя Манучару, слишком уважаемым и богатым становился Гусейн. На свадьбе своего племянника он устроил заговор. Открыто пойти на убийство он не мог, потому что всегда слыл трусом. Лично приехав за «другом», привез его на свадьбу. Друзья немного посидели, выпили, Манучар заказал зажигательную музыку и пригласил Гусейна и еще несколько товарищей потанцевать. Вытолкнув Гусейна на середину, армяне плотным кольцом окружили его в танце. Несколькими ударами ножа они убили его. Прижимаясь друг к другу, они вынесли тело Гусейна и хладнокровно сбросили в колодец.

– Ты же нашел и убил всех, – сказала Марджан ханум. – Ты отомстил за брата, чего же еще.

– Я не могу себя считать отомщенным, пока жив хоть один армянин, – возбужденно говорил Сеид-бек.

– Эти несчастные ни в чем не виноваты, войти в мой дом ты сможешь только через мой труп.

– Если бы ты не была женщиной, я бы с тобой не так поговорил, – рассвирепел Сеид-бек.

– Вот и хорошо, ты мужчина, иди и дерись с вооруженными армянами, а этим несчастным уже от своих досталось. Храни тебя Господь, – сказала Марджан.

В это время приехал Агахан, он привез раненого Баба-Али. Андрей Павлович, все время находившийся рядом с Марджан ханум, побежал за доктором. Двор Шварца был похож на двор Марджан, с той только разницей, что везде лежали раненые и окровавленные люди, и стон их раздавался со всех уголков двора. Азербайджанцам и армянам Шварц и его помощницы оказывали одинаковое внимание. И что было самым удивительным, что и те, и другие были заняты только своими страданиями и болью, не замечая, что лежат рядом друг с другом во дворе у доктора. Шварц старался облегчить состояние Самвела, рана которого была смертельной, и он доживал свои последние часы, когда к нему подошел Андрей Павлович.

– Баба-Али тяжело ранен, я приехал за вами.

Андрей Павлович узнал Самвела, они с Агаханом были друзья детства. Шварц поручил Вере часто смачивать губы раненого и пошел за инструментами.

Самвел обратился к Андрею Павловичу:

– Как Агахан? Живой? Знаете, мне очень стыдно за все происходящее. Они защищают свою землю. А мы? Что делаем мы? Все мы игрушки в чьих-то руках.

Доктор, уходя, подошел к Самвелу.

– Идите, доктор, там вы нужней, я знаю, что умираю, – в его глазах была горечь.

Азербайджанцы знали, за что они погибают, а вот за что гибнут армяне, здесь на чужой земле, не давая покоя ни себе, ни тем, которым принадлежат этот город и эта земля.

Шварц перевязал раны Баба-Али и, немного посидев, отправился домой в сопровождении Андрея Павловича.

– Как вам нравится!? Марджан ханум сберегла столько семей от кровавой расправы, – сказал Андрей Павлович.

– Сколько лет ее знаю, не перестаю восхищаться. Вот это женщина! Она может сделать то, что не каждому мужчине под силу, – сказал доктор.

– На чьей стороне ваши симпатии, доктор, если не секрет? – спросил Андрей Павлович.

– Вы знаете, дело не в симпатии. Дело в том, что нельзя платить черной неблагодарностью детям за добродетель дедов и отцов. Ведь когда-то бежавших от турков армян приютили на своей земле азербайджанцы. Где же благодарность? – он вздохнул.

– И почему люди не хотят мирно жить? В России Царь-Батюшка мешал, здесь армяне, точнее, дашнаки воду мутят, революционеры сами не знают, чего хотят, а точнее, все хотят. Вот придут и возьмут все, что годами трудом и потом наработано. Все говорят о справедливости. А что такое справедливость, сами не знают, – Андрей Павлович замолчал, погрузившись в свои мысли.

Кровопролитные мартовские события принесли много горя и страдания.

Жизнь постепенно входила в свое прежнее русло. Баба-Али выздоравливал. Все собрались в доме у Марджан ханум. Позже всех приехала Фатима, ей было трудно собираться в город с таким количеством детей. Своих четверо, да еще дети Хавер. Комната заполнилась детскими голосами. Фархад мирно спал на руках у Фатимы. Бильгеис ханум взяла из ее рук малыша, Мелик-Ага подошел к жене. Оба они с такой любовью разглядывали его, что у окружающих навернулись на глаза слезы. Малыш уткнулся носом в грудь Бильгеис и причмокивая, чему-то улыбался.

– Давай отдадим его им, они будут хорошими родителями и их жизнь наполнится смыслом, – сказала Марджан ханум дочери.

Все смотрели на Фатиму ханум. Она молчала. Муса и Иса играли с детьми в столовой.

– Мы будем беречь его, как зеницу ока, – сказал сестре Мелик-Ага.

Бильгеис смотрела на нее молящими глазами. Фатима позвала Мусу, он был старшим, и у него, как ей казалось, надо взять разрешение на этот шаг.

– Мелик-Ага хочет усыновить Фархада. Как ты на это смотришь?

– Хорошо. Пусть хотя бы у него будут мать и отец. Он никогда не узнает правды, он не видел того ужаса, который видели мы, – глаза мальчика наполнились слезами, он старался сдержать их, но не смог.

В комнате воцарилась тишина.

– Как ты повзрослел, мальчик мой, – прижимая его к себе, сказала Фатима ханум. – Я постараюсь залечить ваши раны. Очень постараюсь.

Лето выдалось жарким.

Как всегда, все переехали на дачу.

Жизнь продолжалась.

У Сарии ханум и Шихали родился второй сын. Бегим ханум ждала ребенка. Все опекали Фатиму, а точнее, ее многодетную семью. Мелик-Ага очень изменился после усыновления Фархада, стал больше бывать дома. Бильгеис ханум это очень радовало. Баба-Али совсем выздоровел. Агахан поехал к Руслану, который после участия в боях против армян помирился с матерью. Слишком много горя он увидел здесь и познал дружбу, в лучшем ее проявлении, после чего понял, как дорог отчий дом.