– Отлично, – кивнул Серж. – А теперь – что с Гвидо?

– Гвидо заказал необходимые бумаги, но пока они не готовы. Как только они будут готовы, он приедет, чтобы подать заявление. И в этой связи, – Серж восхищенно покачал головой, – у меня вторая просьба: я бы не хотела, чтобы сестра Люба узнала об этом преждевременно.

Серж встал, погладил Веру по голове.

– Вера, милая, я думаю, ваши проблемы можно разрешить другим способом. Мой друг собирается сейчас в киноэкспедицию в Крым, я попрошу его взять тебя с собой… ну, скажем, в качестве костюмера…

– А как же письма? – вскочила Вера. – Их же в мой почтовый ящик ложут?

Серж засмеялся и поцеловал Веру в макушку.

– Кладут, детка, кладут… Оставь заявление на почте, чтобы всю корреспонденцию на твое имя переводили на меня…

…Сидят в кафе Гвидо и Клара. Клара почти красивая, чуть мужского склада, в очках, просто одета. Гвидо, как всегда, одет изысканно, но выглядит несколько помятым. /Субтитры/:

гвидо: Ты понимаешь, Клара, возникли обстоятельства…

клара: Неужели ты думаешь, что я не догадывалась о твоих новых обстоятельствах?

гвидо: Я страшно виноват перед тобой…

клара: Я не об этом. Подожди. Кроме обстоятельств, есть еще и обязательства… перед семьей…

гвидо: Ах, о чем ты говоришь… какие обязательства! Ты говоришь не о том! Это рок! Рок! Ты изучала античный театр, неужели ты не понимаешь? Ты близкий человек, мы знаем друг друга с детства. Вероятно, мы с тобой были бы счастливы… Но я встретил женщину, которая держит мое сердце, голое сердце, в руках. Я знаю, что это безумие, но я ничего не могу поделать… Все рухнуло в одну минуту… когда я ее увидел…

Клара встала, поправила очки и сказала:

– Мне пора, Гвидо. Прости…

Он пошел за ней.

– Клара, подожди, я отвезу тебя…

– Спасибо. Я поставила машину за углом. Не надо меня провожать.

И они пошли в разные стороны по пустынной площади.

…В мастерской у Сержа.

– Знаешь, Женя, я не очень внимательно слежу за этими группами. Хотя несколько имен ничего… Но это мне совсем не нравится. Ни с какой точки зрения. Ни музыка, ни тем более текст. У них совершенно другие задачи. Послушай вот Чарли Паркера. – Серж встал, положил перед мальчиком его кассету и поставил пластинку с Чарли Паркером. Томительно заныл гениальный саксофон…

Раздался телефонный звонок. Серж выключил проигрыватель.

– Междугородний, – извиняющимся тоном сказал Жене и снял трубку. – Да, да, здравствуй, дорогая… Двадцать седьмого, да. Приезжай! Телеграмма. Жду, жду… А-а, всё будет в порядке, не волнуйся.

Повесил трубку.

– Это племянница ваша звонила? – спросил Женя.

– Племянница? – недоумевающе переспросил Серж. – А-а… нет, нет, а, да… дорогой мой… Девочки мои уехали… – И Серж снова включил проигрыватель.

…Возле старой части “Националя” останавливается белая интуристская “Волга”. Из нее выходят Гвидо и Вера, загорелая, с отросшими, но еще довольно короткими волосами. Шофер несет за ними два чемодана, большую коробку. Минуют швейцара. Останавливаются возле администраторши, грубо намазанной тетки.

Гвидо улыбается.

– Здравствуйте. Я Гвидо Скарпи. Номер заказан. – Он вынимает документы. – Ключ, пожалуйста.

– Сначала оформление, – поджимает губки дама и начинает шуршать бумажками. Гвидо улыбается, кладет руку Вере на плечо.

– Сегодня ты совсем другая. Новая. И волосы… – Он шевелит пальцами прядь на затылке.

– Не нравлюсь? – тихо спрашивает Вера.

– Очень, очень, очень, – шепчет Гвидо. – Ты не знаешь, как очень.

Администраторша положила на барьер карточку и ключ и прошипела:

– Простите, с вами дама…

– Моя невеста, – улыбнулся Гвидо.

– Когда она будет вашей женой, мы поселим ее с вами. Правила нашей гостиницы запрещают пребывание в номере посторонних, – важно говорит администраторша.

Гвидо кривится.

– Но подняться со мной она может?

– С предъявлением паспорта, – кивнула тетка.

– Вера, паспорт, – попросил Гвидо у Веры, едва сдерживая раздражение.

– У меня с собой нет, – подняла глаза Вера.

– Прекрасно, – жестко сказал Гвидо. – Попрошу этот чемодан… – он потерял слово, – положить в мой номер. Шофера, пожалуйста.

– Шофер уехал, кажется, – изменившимся тоном сказала администраторша.

– Не уехал. Я плачу “Интуристу” за автомобиль. Просите отнести эти вещи в машину. – Он кивнул на коробку и оставшийся чемодан и, взяв Веру под руку, вышел.

…В мастерской у Сержа Гвидо дал волю своему итальянскому темпераменту:

– Какая страна! Какая страна, Серж! Самые интеллектуальные, самые тонкие, самые лучшие люди. Но как это?

– Хамство, – подсказывает Серж.

– Империя хамства! – восклицает Гвидо.

– Изумительная по точности оценка! – усмехается Серж.

Встал, раскрыл новенький, только что распечатанный проигрыватель, подключил его и, бережно вынув из конверта пластинку, поставил ее.

– Андрей Волконский. Качество звукозаписи не лучшее. Зато хорошая музыка и уж наверняка хорошее воспроизведение…

И зазвучала бесплотная музыка Возрождения.

Гвидо и Вера сидят друг против друга и смотрят друг на друга – так долго, как будто забыли о Серже, о музыке, обо всем. Серж встал и, обернувшись у двери, сказал:

– До свидания, дети мои.

Хлопнула дверь. Гвидо и Вера встают из-за стола и, как во сне, двигаются навстречу друг другу.

– Здравствуй, душа моя, – говорит Гвидо.

…Вера в белом изысканном платье, Люба его подкалывает. Платье чуть широко.

– Тот зеленый костюм, классный. Балансияга́. Ты мне его оставишь, когда уезжать будешь? – спрашивает Люба.

Вера кивает.

– Слуш, ну и как твой италиано, он лучше Вадима? – продолжает Люба.

– Он лучше всех, Люб. И не вздумай пикнуть ему про Вадима, – с жалким каким-то оттенком просит Вера.

– Ты же меня с ним не знакомишь, как я могу говорить или не говорить? – пожимает плечами Люба.

– Завтра увидишь, когда расписываться будем, – обещает Вера.

– Вот и спасибочки хотя на этом, – хмыкает Люба. – Отца не позовешь?

– Да я сказала, что его и нет, – отвечает Вера.

– И правильно, – соглашается Люба.

– У меня просьба к тебе, Люб, – задушенным голосом вдруг говорит Вера.

– Ну?

– Дай слово, что сделаешь… – просит Вера.

– О-о, мало ли чего ты запросишь…

– Люб, я хочу, чтоб ты была другая… На меня не похожа…

– Ты чё, Вер? Того? Как это?

– Как хочешь, Люб, покрасься. Или парик черный надень. Чтобы мы были разные, поняла?

– Ты совсем того, – махнула рукой Люба, – звезданулась, вот чего…

– Я так хочу… Я так хочу… – настойчиво, с каким-то безумным оттенком говорит Вера.

– И чего ты так боишься, чего боишься-то? Не пойму! – фыркнула Люба.

…Втроем – Гвидо, Вера и Серж – поднимаются по лестнице Дворца бракосочетаний.

– А цветы в автомобиле! – вспоминает Гвидо и выбегает на улицу, где послушно сидит в машине шофер, всё тот же, интуристовский.

– Вера, что с тобой, ты как неживая? – спросил Серж, взяв её за локоть.

– Сейчас Люба придет, – испуганно отвечает Вера.

– Ну и что? – удивляется Серж.

– Ты не понимаешь. Ты не знаешь. Я боюсь, – прошептала Вера.

– Ты? Тебе-то чего бояться? – удивляется Серж.

– Не знаю. Сама не знаю. Она его сейчас в первый раз увидит. Я всё тянула, боялась их знакомить…

Они встретились у входа – Гвидо с цветами и Люба с цветами.

Одинаковые длинностебельные розы. Люба сдержала слово, она и впрямь не была похожа на Веру. Как и обещала, в черном кудрявом парике, в плотном гриме, в устрашающем черно-красном платье. Выглядит старше и грубей.

Серж, увидев Любу, только руками развел…

А дальше всё шло тем комически-непристойным официальным манером – с толстой дамой, завершающей свою речь казенным пируэтом:

– …мы надеемся, что вы будете свято хранить достоинство советского гражданина.

После чего поставили подписи Вера и Гвидо, а на отдельной странице – Серж и Люба, свидетели.

Тётка отдирижировала обмен кольцами под известный марш Мендельсона. Гвидо сдерживал улыбку, Вера едва держалась на ногах.

Впечатление было такое, что она вот-вот упадет в обморок.

Наконец вышли в коридор, и тут только Гвидо заметил, что Вера еле жива.

– Вера, Вера, душа моя, что ты? Тебе плохо? – забеспокоился он. Отвел в сторону, они пошептались о чем-то, потом Гвидо повернулся к Сержу и Любе: – Друзья! Прошу прощения. Я заказал обед для нас, но Вера плохо себя чувствует, а у меня осталось мало времени до рейс. Мы едем сразу в гостиницу и проведем там несколько… Вы простите, пить будем в “Шереметьево” перед самолетом. Мы заедем за вами по дороге в аэропорт. Я не хочу, чтоб Вера была сегодня одна, – закончил он.

…Гвидо и Вера подходят к администраторше – сидит уже знакомая. При виде Веры ощеривается. Гвидо швыряет на стол паспорт.

– В восемь уезжаю, – лучезарная улыбка, – прошу автомобиль. Старая сука!

Он с Верой проходит к лифту. Администратор кричит вслед:

– Господин Скарпи! Здесь у вас не всё уплачено, вернитесь, пожалуйста!

Гвидо оборачивается.

– Я провожу мою жену и буду у вас, – всё с той же неугасимой улыбкой.

– …Ложись, ложись, радость, душа моя, девочка! – Гвидо укладывает Веру. – Сейчас приду…

Выходит. Вера мечется, поднимает трубку, кладет, снова поднимает.

– Алло! Позовите, пожалуйста, Гену… – просит она.

Возвращается Гвидо. Вера лежит на кровати.

– Старая сука. Она хотела, чтобы я оплатил два раза счет, – смеется Гвидо. Он всегда смеется. – Ты немного живая? Ты действительно моя жена? Я буду требовать доказательство. – И снял пиджак. – Да, забыл сказать: Луиджи, ты знаешь, из посольства, тебе поможет. Как только будет паспорт, он сделает визу немедленно и сам тебя отправит. Недели через две, я думаю…

…Люба сняла парик, смотала узелок на макушке, накрасилась заново – высокие брови, уголки губ вниз, на щеках тени. Надела Верин костюм. Потом сняла. Взяла колоду карт. Понюхала зачем-то, вытащила несколько карт наобум, кинула веером, рубашками вверх. Полезла в чемодан, который привез Гвидо для Веры. Тряпки отодвинула, на дне нашла пачку писем, фотографии. Вытащила – фотография Гвидо, цветная, нарядная. Гвидо с трубкой в руке, в кепке, вид немного шутовской. Другая – из фотоателье, серьезная. Причесанный, аккуратный, собранный… Профессор… Люба водит пальцем по его лицу. Смотрит на часы. Уже восемь. Выглядывает в окно. Машины нет. Прячет всё на место.

Звонок в дверь. Люба идет к двери, но соседка тетя Лида уже открыла. Входит Куцый.

– Привет!

– Ты чего заявился? Я ухожу сейчас! – говорит Люба.

Не успели отойти от двери – опять звонок.

– Как это? Ты ж к восьми звала, – удивляется Куцый.

– Я? Тебя? – в свою очередь удивляется Люба. Открывает дверь. За дверью улыбается Генка:

– Здорово!

В руках бутылка. Он двигается прямо в комнату, подмигивая на ходу Куцему.

– Послушай-ка, а тебя я тоже приглашала? – спрашивает Люба у Генки.

– Ты что? Пьяная, что ли? Сама же звонила!

Они уже в комнате.

– Ладно. Шутка была. Пошутили, не понимаешь? Нет у меня времени! – говорит Люба.

– Чё? – вдруг разозлился Генка. – Ну ты, бля, даёшь! С тобой по-хорошему… да тебе знаешь ещё когда рожу-то начистить надо было! Паскуда! Правда, Валер? – обратился он к Куцему. Но Куцый и не думает дискутировать. Он уже запер дверь изнутри и, улыбаясь, идет на Любу.

– Не будем ссориться! – Он легонько смазал Любу по щеке. Не больно, но оскорбительно.

– Что вам надо? – жестким голосом сказала Люба.

– Чего всем, того и нам, – усмехнулся Куцый, а Генка только смотрел на старшего друга с восхищением. – Ты сама сымать будешь, или тебе помочь? Ну, чего стоишь?

…Серж играет в нарды с гостем – белобородым рослым восточным стариком вида благородного и экзотического. Старик выбрасывает кости и говорит:

– Никогда Айказуни не были княжеского рода, они царского рода. И летописи сохранились… Тигран Четвёртый, сын Артабаза, сначала жил в Риме, потом его сделали царем вместо Артксиаса, а сын Артксиаса, Тигран Пятый, армянами не был признан… И род Арсакидов в Армении прервался, а Тигран Шестой был внук Ирода Великого… Вот так, дорогой мой, Айказуни был царского рода, а ваш Астауров – никто!

И тут раздался звонок – пришла Люба.

– Что так поздно? – удивился Серж.

– Ты не знаешь, где Вера? – как бы невзначай спрашивает Люба.

– Как – где? Я последний раз ее видел на свадьбе, – удивился Серж.

– А ты в аэропорт провожать не ездил? – спросила Люба.

– Нет. Гвидо позвонил, попрощался, сказал, что не стоит мне ехать. А ты провожала? – поинтересовался Серж.

– Нет. Я была занята, – сухо заметила Люба. – Вера неделю дома не ночевала. С того самого дня, – задумчиво сказала Люба. – Если узнаешь что-нибудь о ней, скажи мне…

…Вера собирает чемодан. Входит Люба. Вера замерла, стоит над чемоданом.

– Пришла, сестра? – спрашивает Люба, стоя на пороге.

Вера подняла голову.

– Я завтра улетаю. Всё. Прощаться пришла.

– Прощаться, когда меня дома нет? – подколола Люба.

– Я тут тебе костюм зеленый оставила, Люб, – примирительно говорит Вера. – Может, еще чего выберешь?

Люба надела на себя черный кудрявый парик.

– Нет, Верочка, спасибо. – Повернула парик на голове задом наперед. Еще раз крутанула его: – Идет, да? – Помолчала немного. – А ты меня хорошо угостила в тот раз. Спасибо тебе. Угостила напоследок.

Вера замерла над чемоданом.

– Вещи собрала?

Вера кивнула.

– И документы?

Вера кивнула.

– Да.

– Отлично! – Люба спрыгнула с кровати, на которой сидела, поджав ноги. – Отлично!

Она пронеслась по комнате, возникла прямо перед Верой с ножницами в руках. Сорвала с себя парик. Вынула из кармана фотографию Гвидо, бросила ее на столик.

– Смотри! Хорош? Итальяно? Да? Муж? Да? А поеду к нему завтра я! Я поеду!

Она распустила узелок волос и стала состригать пряди всё теми же ножницами.

– Чего уставилась? Я поеду!

– Как – ты? – переспросила Вера. – Куда – ты?

– В Италию! Вот так! Я поеду, а ты останешься! – сбрасывая отрезанные пряди, подтвердила Люба.

– Нет, нет… – медленно выговорила Вера. – Нет!

– Да! – выкрикнула Люба.

Она взяла фотографию Гвидо и нацелилась в неё ножницами.

– А если не я, то никто!

Она приблизила ножницы к фотографии.

– Отдай! Отдай! Не трогай его! – завопила Вера.

– Так кто едет? Кто едет? – спросила Люба с улыбкой.

…В мастерской Сержа – Женя. Уютно сидит. У ног Жени – собака.

– А брат тебя на охоту брал? – спрашивает Серж.

– Сколько раз, я и стрелял. Только никого не убил. Он обещал, как из армии вернется, ружье подарит.

– А я давно не охотился… Так, говоришь, нет у тебя ружья? – переспросил Серж и вышел. Женя погладил собаку.

Вернулся Серж – в руках коричневый кожаный чемоданчик странной формы и двустволка. Женя протянул руку, взялся за ствол.

– Э-э, кто же так ружье берет! – усмехнулся Серж и ласково взвесил ружье на ладони: – Нравится?

– Еще бы… У брата тоже хорошее, – сказал Женя.

– Это “Зимсон”. Очень неплохое ружье. А я охотился вот с этим. – Серж раскрыл чемоданчик; в фигурной выемке лежало ружье. – Это “Джеймс Пердей”.

Ружье легко вынулось из замшевого покоя. У Жени глаза заблестели.

– С ним мой дед охотился во Франции и в Испании. Он родился в Африке, жил во Франции, а потом вернулся на родину… Ружье с биографией. – И снова Серж погладил ружье. – Возьми себе одно, Женя.

Серж хотел положить руку на голову, нагнулся. Рука замерла.

– У тебя волосы пахнут травой…

Женя смотрел непонимающе.

– Возьми, возьми ружье, – повторил Серж.

– Как? – изумился мальчик. – В подарок?

– А что же? Это хороший мужской подарок, не правда ли? – улыбнулся Серж.

Мальчик молчал.

– Выбирай: какое больше нравится? – Серж подвинул к нему оба.

Женя взял в руки сначала одно, потом другое.

– Это. – Он указал на второе.

– Твое, – сказал Серж.

– Правда? – вспыхнул Женя.

Серж махнул рукой.

– Нет проблем. У меня есть охотничий билет, куплю лицензию на кабана… Я раньше хорошую охоту знал в предгорьях Кавказа… Егерь приятель был… Давно, правда, – медленно произнес Серж, искоса поглядывая на Женю, который всё глаза́ не отрывал от ружья.

Раздались истерические трели звонка – Серж вышел. Собака залаяла.

В прихожей – совершенно обезумевшая Вера.

– Серж! Серж!

– В чем дело? Ты не уехала? – Серж загораживает вход в комнату. Из-за портьеры выскакивает Женина собака, лает. – После девяти я не принимаю, – резко говорит ей Серж.

– Серж! Серж! Там Люба… она его убьет… Ужас что такое, Серж, Серж! – лепечет Вера.

– Я занят. Я занят сейчас. Немедленно уходи, – резко говорит Серж.

Вера прислонилась к двери.

– Занят? Занят, да? – Она указывает пальцем на собаку. – Я знаю, знаю, кем ты занят… У тебя игрушка новая… игрушка новая… – Руки Веры трясутся. – Да сделай что-нибудь, ты же можешь…

– Вон отсюда. Немедленно. Вон. – Серж выпихивает Веру плечом, запирает за ней дверь.

За дверью Вера прижимается к стене и бьет кулаками по кирпичной кладке. Потом поворачивается и бежит в подъезд напротив. Бегом поднимается по лестнице, минует последний этаж и останавливается возле окна в последнем пролете, ведущем на чердак. Она садится на широкий подоконник и прижимается к стеклу.

– Всё. Всё. Конец. Всё.

…Открывается парадная дверь Сержа: Выходит Женя с ружьем, собакой на поводке. Его провожает Серж. Держит руку на худом плече.

– Ступай, мальчик.

Улыбается. Рвется из раскрытой двери соло из “Хоти блюз” Чарли Паркера.

Счастливый мальчик переходит дорогу и входит в свой подъезд. Поднимается по лестнице на последний этаж, останавливается у двери, ищет ключи.

– Женя! – слышит голос сверху. – Женя!

Поднимает голову. Цепляет конец поводка за перила и поднимается. На широком подоконнике, подобрав под себя ноги, сидит Вера, кусает ноготь.

– Ты? – удивился Женя. – Я думал, ты уехала… – растерянно говорит Женя.

– Иди сюда, – зовет его Вера. Она пододвигается, освобождая место рядом. Вера обнимает его за шею. Мальчик ставит ружье в угол. Он растерян. Он рад.

Легкая блузка распахивается.

– Ну, иди сюда, иди же. Я тебя так долго ждала.

Скулит собака. Мальчик на подоконнике. Вера целует его, тянет к себе. Запускает руку ему в волосы. Второй рукой поднимает щеколду. Нажимает спиной на стекло. Тянет мальчика к себе. Окно медленно раскрывается.

…Блюз еще не кончился, когда раздался звон разбитого стекла и звук, как будто на землю выплеснули сразу много воды…

Серж отодвигает занавеску, бросается на темную ночную улицу.

На середине неширокого переулка, на проезжей части лежат Вера и Женя… Лает наверху собака. Серж отворачивается от лежащих на земле. Прислоняется к двери…

…Квартира Гвидо в Риме. Балконная дверь открыта. На балконе – Гвидо и его молодая жена. Мерцают цветные стекла в карнизе балкона. Прелестная девушка.

– Вера, как удивительно, радость моя. Ты всегда новая. Всегда другая. Как будто не одна женщина, а много…

Входит служанка, вносит телеграмму.

– Для синьоры…

Синьора берет телеграмму и читает. Латинскими буквами написан текст: “Люба покончила самоубийством. Тетя Лида”.

Синьора комкает телеграмму, прикусывает знакомым жестом большой палец правой руки. Смотрит на Гвидо. Улыбается.

– Поздравление… Нет, нет, Гвидо. Я одна. Я одна…

Они счастливы. Они молоды. Они красивы. Они сидят на балкончике, а перед ними – прекраснейший город мира…