От этих мыслей Миле стало так страшно, что она снова тихонечко заскулила. Как же поступить? Позвонить в полицию? Так они только посмеются над ее сбивчивым рассказом. Посоветоваться с мамой и Андреем Погодиным? Так мама только напугается за дочь, больше ничего. И Погодин, несмотря на все свои навыки бывшего разведчика, никак не сможет ей помочь из далекой Москвы. Нет, маму тревожить нельзя. Она заслужила ту безмятежность, в которой сейчас пребывает.

Позвонить кому-то из коллег? И что они смогут сделать? Кроме того, необходимо признать, что за девять месяцев работы молодая, красивая и модно одетая Мила с иностранной фамилией и столичными замашками так и не стала в школе своей. С ней работали, разговаривали, обсуждали какие-то новости, но по большому счету, просто терпели.

Неожиданно возникшее решение было странным, но обдумывать его уместность Мила не стала. Вытерев ладонями мокрое от слез лицо, она встала на колени, неловко опираясь на пол руками, поднялась, замерла, проверяя, удержит ли равновесие. Пожалуй, ничего не болело и голова не кружилась. Отчего-то Мила не чувствовала своего носа, как будто он был заложен от насморка, но думать про это не хотелось.

Не спеша она дошла до комнаты, где на столе остался лежать телефон. Впрочем, при нападении он все равно оказался бы бесполезным. Она даже сообразить ничего не успела, не то чтобы позвонить. Когда они с Савелием Гранатовым расставались, она продиктовала ему свой номер, и он, записав его, тут же ей позвонил. Его звонок она скинула, решив, что занесет его в телефонную книжку позже, но так этого и не сделала, сначала отвлекшись на мытье собаки, потом на печь.

Он так и был последним в списке звонков, и Мила, теряя решимость (с чего бы ей обременять своими проблемами постороннего человека), нажала на вызов. Из-за этого простого действия силы покинули ее, и она снова опустилась на пол, и верный Кактус тут же пристроился рядом, жалея ее.

– Да, Камилла, – услышала она чей-то голос и даже подпрыгнула от неожиданности, потому что, оказывается, успела забыть о том, что кому-то позвонила. – Камилла, алло, я вас слушаю.

– Это я, – сказала она, потому что молчать становилось неприличным. – Мила Эрнандес. Савелий, вы, пожалуйста, зовите меня Милой, хорошо? Меня все так зовут.

– Вы звоните специально для того, чтобы мне об этом сообщить? – довольно язвительно сказал голос. – Хорошо, я приму к сведению.

Господи, она не вовремя. Зачем она вообще ему позвонила? Он еще решит, что она навязывается, и это будет совсем стыдно. От бушующего в крови адреналина тяжко и надсадно заболела голова. От головной боли Милу всегда тошнило, вот и сейчас дурнота подкатила к горлу, она подышала открытым ртом, чтобы загнать внутрь поднимающуюся оттуда мутную волну.

– Мила, что вы молчите? С вами все хорошо? – теперь голос в трубке, который она так и не отключила, звучал встревоженно. – Мила! Что-то случилось?

– Случилось, – пискнула она и, не выдержав, снова заплакала. Болела голова, болела кожа под волосами, болела ушибленная нога и онемевший нос странно мешал, словно сквозь него с трудом проходил воздух. – На меня напали. И я теперь не знаю, что мне делать.

– Что значит «напали»? – не понял Савелий – Камилла, то есть Мила, вы где?

– Я дома.

– К вам кто-то ворвался в дом?

– Да, то есть нет. Сначала я вышла на крыльцо, хотела принести дров, а он поджидал меня там, уже потом ворвался внутрь и оттаскал меня за волосы. Только Кактус его прогнал.

– Мила, вы сейчас в безопасности?

– Да. Нет. Я не знаю.

– Так, я сейчас приеду, – решительно заявил ее новый знакомый. – Вы дверь после его ухода заперли?

– Да.

– Никому не открывайте, слышите, Мила? Я приеду и позвоню, и только после этого вы отопрете дверь. Хорошо?

– Да.

– Все целы? Вы? Кактус?

– Мы целы.

– Ждите. Сейчас буду.

Он отключился, а она по-прежнему сидела на полу, не в силах встать. Какая-то странная апатия завладела Милой, и она неспешно думала, что это, наверное, последствия шока или чего-то подобного, что положено испытывать, когда на тебя нападают на собственном крыльце и за волосы тащат в дом, чтобы там пнуть в бок.

От этого воспоминания слегка заныло слева, под ребрами, и Мила ощупала себя, как до этого ощупывала Кактуса. Нет, ничего не сломано, потому что тогда болело бы иначе. И все-таки, что этот человек в черном от нее хотел?

Где-то вдалеке дурниной завыла сирена, от звука которой у Милы с детства замирало сердце. Сирена всегда предвещала беду. Впрочем, сейчас ее острый привкус ощущался даже у воздуха в своем доме. Беда прошла, притаившись неподалеку. Она была своя, и пусть это эгоистично, но до чужой беды Миле сейчас не было никакого дела.

Савелий Гранатов приехал минут через десять. С учетом малодвинских расстояний в этом не было ничего необычного, но все-таки Миле было приятно думать, что он сразу поспешил к ней на помощь. Сначала она услышала, как под окнами остановилась машина, и, заставив себя встать с пола, подошла к окну, осторожно выглянула наружу, прячась под прикрытием шторы, увидела ярко-красную «Альфа Ромео» и выдохнула от облегчения.

Кстати, а злоумышленник был на машине или пешком? Мила напрягла память, пытаясь вспомнить, слышала ли она автомобильный шум после того, как нападавший сбежал, но из коридора без окон, к тому же заканчивающегося дверью, выходящей во двор, не было слышно звуков с улицы. А если и были, то Миле в тот момент было точно не до того.

Телефон зазвонил. То был Савелий, ставящий ее в известность, что уже стоит на крыльце.

– Открывайте, не бойтесь, – то ли попросил, то ли приказал он, и Мила метнулась к двери, вдруг испугавшись, что, стоя на пороге, архитектор служит прекрасной мишенью. Для чего? Для кого?

Она отперла замок, на мгновение замерла, словно вместе с ним в дом мог снова ворваться тот, другой человек, так напугавший ее, и распахнула дверь, невольно щурясь от яркого дневного света. В ногах гулко залаял Кактус, видимо, теперь тоже относящийся ко всем визитерам с опаской.

– Свои, Кактус, – сообщил ему тут же разгадавший охранный манер архитектор, поднял глаза с собаки на Милу и охнул. – Вам же к врачу надо.

– Зачем? – не поняла Мила. – У меня ребра целы. Да и скальп с меня не сняли, хотя в какой-то момент я испугалась, что так и будет.

– Ребра? Вы про это ничего не говорили. Он вас что, бил?

– Пнул один раз, но не сильно.

– А то, что у вас, похоже, нос сломан, вас не пугает?

Нос? При чем тут нос? Мила шагнула к зеркалу, которое висело над стоящим в коридоре комодом, дернула за шнурок бра, свет которого осветил ее бледное, оказывается, зареванное лицо с распухшим носом и малиновым пятном, растекающимся под глазом и заливавшим левую щеку. Откуда-то пришло понимание, что завтра пятно превратится в синяк, сначала фиолетовый, а потом желтый. Ужас! Как она в школу пойдет? По крайней мере, вот почему нос онемел. Интересно, он и вправду сломан?

Савелий Гранатов перешагнул порог, запер за собой дверь, подошел к Миле, развернул ее за плечи и требовательными пальцами взялся за подбородок. Она пискнула, пытаясь освободиться.

– Стойте, не шевелитесь, – приказал он. – Надо посмотреть.

Аккуратно, очень бережно он осмотрел ее лицо. Замершая Мила даже дышать перестала. Как ни странно, было не больно, наоборот, холодные пальцы словно дарили облегчение.

– Перелома нет, – вынес свой вердикт Савелий и убрал руки от ее лица, Мила даже расстроилась немного. – Но врачу все-таки лучше показать. Давайте я вас в больницу отвезу.

– Не поеду я в больницу, – сердито сказала Мила, – как вы себе это представляете? Я же учительница. Я не могу приехать к врачу и рассказывать, что меня по лицу ударили. Никто же не поверит, что это был совершенно незнакомый человек, ворвавшийся ко мне в дом.

– А это действительно был незнакомый человек?

От обиды у Милы снова выступили слезы. Он что, считает, что ее избил любовник?

– Я не знаю, что вы себе придумали. – Ее голос задрожал. – Но я говорю правду. Я вышла на крыльцо, потому что решила затопить печь. Какой-то человек ударил меня в лицо, схватил меня за волосы, повалил на пол, втащил в коридор и пнул. Не могу ручаться, что никогда до этого его не видела, потому что не успела хорошо рассмотреть. Он был в черном спортивном костюме и черной куртке, на голове капюшон, темные очки и маска. Медицинская. На руках перчатки.

– Я ничего не придумывал. Я просто спросил, не узнали ли вы этого человека. Может, в нем было что-то смутно знакомое, но если очки и перчатки – это все, что вы заметили…

– Простите, трудно проявлять наблюдательность, когда тебя бьют по лицу, – язвительно сказала она.

– Да, это я как-то не учел, – он вдруг засмеялся, но необидно, по-доброму, – не учел, что вы явно не привыкли к тому, чтобы вас били. Когда это входит в привычку, то начинаешь замечать все мелочи, вплоть до линий на летящем в тебя кулаке.

– Вы так говорите, как будто вас постоянно бьют.

Он вздрогнул, словно это предположение попало в цель.

– Ладно, если вы не хотите в больницу, то будем решать проблему домашним способом. Что же вы не догадались холод сразу приложить?

– Не догадалась, – пробурчала Мила.

– Ладно, показывайте, есть у вас в холодильнике кусок замороженной курицы?

– Нет, – Мила покачала головой, – я не храню запас продуктов. Покупаю по чуть-чуть и сразу готовлю. Я же одна живу.

– А сосиски есть?

– Сосиски, кажется, есть, – призналась Мила. – Я их обычно на завтрак варю, если яичницу не жарю. А сосиски вам зачем?

– Вам, не мне. Очень удобно прикладывать к переносице, чтобы избежать синяка. Нос у вас ничего, крепкий, даже кровь не пошла. Но синяк завтра вылезет, конечно. Я чуть позже съезжу в аптеку, привезу мазь, которая нужна, но, боюсь, вопросов от учеников и любопытных коллег вам завтра не избежать.

– Скажу, что ударилась о дверь, – беспечно махнула рукой Мила. – И надену темные очки. Что ж теперь делать, если это случилось. Это в больнице смогут отличить последствия столкновения с дверью от удара кулаком, а в школе придется поверить мне на слово.

Гранатов смотрел на нее с любопытством, внимательно-внимательно.

– Что? – не выдержав, спросила она.

– Мила, а почему вам даже в голову не приходит сообщить о случившемся в полицию?

– Что? Зачем?

– На вас напали на пороге вашего дома. Этот человек избил вас, ворвался в квартиру, угрожал. Вы понятия не имеете, кто это был и что ему надо. Где гарантия, что этот человек не вернется? Мне кажется, что было бы разумным сообщить в полицию, чтобы они хотя бы попытались его найти и во всем разобраться.

Мила смотрела на него, как на неразумного ребенка.

– Да не будут они ни с чем разбираться, – воскликнула она. – Вы что, не знаете принципа работы полиции? Когда убьют – тогда приходите. А меня не убили. И мне придется до бесконечности доказывать, что я понятия не имею, кто это может быть. И мою жизнь начнут изучать под микроскопом, ходить по моему дому, задавать кучу вопросов и все равно никого не найдут, а я стану центром всеобщего внимания и насмешек. Это же провинция, в которой так редко что-то происходит, что любое событие приобретает вселенский масштаб. Нет уж, спасибо. Не хочу.

– Может, вы и правы. Но все равно нужно что-то делать. Вы живете одна, вас будет некому защитить, если он придет снова.

– Меня Кактус защитит, – не очень уверенно ответила Мила, наклоняясь, чтобы погладить собаку, которая, услышав свое имя, завиляла хвостом. – Меня гораздо больше пугает путь до работы и с работы. Конечно, в центре города мне вряд ли будет что-то угрожать, но наша улица часто бывает пустынной. Особенно вечерами.

– Это как раз не проблема. Я буду вас возить, – махнул рукой Савелий.

В руке он держал сосиску, которую вытащил, похозяйничав у Милы в холодильнике. Она, увлекшись разговором, сама так с места и не сдвинулась, только, услышав, что архитектор собирается стать ее личным шофером, чуть не упала от изумления.

– Да не надо меня возить, – пробормотала она. – Первый урок начинается в восемь утра. А светает сейчас уже раньше, так что ничего страшного, доберусь.

– Это даже не обсуждается, – сообщил он категоричным тоном и, закрыв холодильник, подошел к Миле, чтобы приложить ледяную сосиску к переносице. От холода, обжегшего кожу, она взвизгнула, попыталась отшатнуться, но он не дал. – Держите, давайте. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда. Держите, держите. Что ж вы за поперечница такая?

Поперечницей Милу называла бабушка. От этого домашнего слова веяло теплом и безопасностью. Савелий Гранатов оказался вторым в ее жизни человеком, который знал это слово. Она взялась за сосиску, и он опустил руку, довольно кивнув, что Мила послушалась.

– Что сказал этот человек? Или он просто молча вас бил?

– Нет, он сказал, чтобы я вернула то, что взяла. И еще назвал меня сукой.

– И что именно вы взяли? И где?

– Наверное, он имел в виду те четыре монеты, которые я нашла первыми и забыла у себя в кармане, – пожала плечами Мила.

Холод от сосиски расходился волнами, даря лицу облегчение. Даже кончик носа теперь не был онемевшим, да и воздух проходил уже без особого труда. Это хорошо, значит, опухоль спадает.

– Чушь! Про эти монеты знали только вы, я и Васин. Даже полиции мы про них не рассказали, по крайней мере, о том, что они остались в вашем кармане, полицейские даже не догадываются. Не думаете же вы, что Олег Иванович, добравшись до дома, первым делом отправил к вам какого-то громилу?

Мила молчала.

– По крайней мере, я этого точно не делал, – добавил Савелий. – Даже не думайте. У нас обоих была возможность забрать у вас эти монеты, будь они нам зачем-то нужны, прямо там, у заброшенного дома. Так что нет, у вас явно пытались забрать что-то другое. Что?

В его словах, надо признать, была логика, вот только ничего другого Мила ни у кого не брала.

– Я не знаю, – жалобно сказала она. – Просто понятия не имею.

– Ладно, – смягчился он, глядя в ее несчастное лицо. – Выяснится рано или поздно.

– Вы думаете?

– Уверен. Все тайное всегда становится явным. Ладно, выглядите вы уже лучше, поэтому я, пожалуй, вас оставлю.

Видимо, в глазах Милы мелькнуло что-то неосознанное даже ею самой, потому что он поспешно добавил:

– На время. Мне нужно уладить кое-какие дела, но потом я вернусь, чтобы убедиться, что у вас все в порядке. Пожалуйста, заприте за мной дверь, никуда не выходите и никому не отпирайте. Во сколько вы гуляете с собакой?

– Что? В шесть.

– Значит, к шести я и приеду. Заодно привезу продуктов. Сбросьте мне список, что купить. Дверь никому не открывайте. Если что, сразу звоните. Это понятно?

– Понятно, – пискнула Мила.

– Ну и хорошо.

Прозвучали тяжелые, очень мужские шаги, хлопнула входная дверь, в которой Мила быстро повернула ключ, проскрипели ступеньки деревянного крыльца, зашуршал гравий дорожки, затем послышался шум отъезжающей машины. Значит, преступник все-таки приходил пешком.

Сосиска в руке растаяла, и Мила засунула ее обратно в морозилку. Не выбрасывать же. Критически осмотрев свое отражение в зеркале, она пришла к выводу, что катастрофа не так уж и глобальна. Отек почти спал, наливающийся краснотой синяк под глазом, конечно, будет заметен, но его размер теперь небольшой, не во всю щеку. Так что темные очки завтра действительно спасут от позора, хотя и не от излишнего любопытства.

Чтобы отвлечься от хаотичных мыслей, а главное – от поминутного бросания взгляда на часы (даже самой себе Мила не хотела признаваться, что ждет шести вечера), она принялась за уборку, стирку и прочие домашние хлопоты, которые выпадали на воскресенье. По-хорошему, к шести часам нужно еще приготовить ужин, но продуктов в холодильнике не имелось, потому что запасов Мила действительно не держала, а в магазин сходить не успела.

Ей даже в голову не приходило нарушить запрет и выйти из дома, чтобы добежать до супермаркета в двух кварталах. И дело было не в том, что она боялась. В любых обстоятельствах Камилла Эрнандес держала данное слово, а она обещала Савелию Гранатову, что не будет высовываться.

Конечно, он пообещал, что привезет продукты, но отправить перечень покупок Мила все-таки постеснялась. Не те у них отношения, чтобы раздавать задания. Если и вправду они вместе поведут Кактуса на прогулку, то вполне можно будет добежать до магазина и купить все необходимое, чтобы приготовить ужин на скорую руку. Этот навык – готовить быстро и вкусно – Мила приобрела у мамы. Та вообще легко могла сварить кашу из топора, все у нее в руках спорилось, и даже пирог она могла испечь за полчаса. Успехи Милы были, конечно, скромнее, но готовила она неплохо.

На часах было пятнадцать минут шестого, когда раздался звонок в дверь. Мила напряглась. Подскочив к окну, она выглянула из-за шторы, но красной «Альфа Ромео» не увидела. Так, и кто это может быть? Кактус, выскочивший в прихожую, поскуливал у двери, вертелся, но не лаял. И что это значит?

– Кто там? – спросила Мила тоненьким от напряжения голосом и с горечью подумала, что задает этот вопрос впервые с того дня, как очутилась в Малодвинске. Здесь и двери-то не всегда запирали.

– Милушка, девочка, так я ж это, – искренне удивился голос за дверью. Услышав его, Кактус забил хвостом с удвоенной силой. – Тетя Стеша. Ты что, заболела или напугалась?

Тетя Стеша была доброй соседкой, взявшей над Милой шефство в первые же дни после приезда. Одинокая пожилая женщина отчаянно нуждалась в том, чтобы заботиться о ком-либо. Объектом этой заботы стали и Мила с мамой, и Андрей Погодин, но после отъезда мамы с мужем весь шквал внимания обрушился на одну только Милу, «бедную девочку», оставшуюся одна-одинешенька в чужом городе.

Доброта тети Стеши имела вполне себе материальный результат, выражающийся в пирогах с мясом и яблоками, калитках с творогом, шанежках с капустой, пышных оладьях и тончайших блинах, а также в соленых и сушеных грибах, консервированных крепеньких огурцах, компотах и варенье, которые у Милы практически не переводились. И вот сейчас тетя Стеша стояла на пороге. Конечно, Савелий велел никому не отпирать, но вряд ли этот запрет распространялся на тетю Стешу. Мила повернула ключ в замке.

– Милушка, ты часом не плакала ли? – озабоченно спросила старушка. – Ох, ведь лиходейство какое. И где? В Малодвинске. Ужас. Вот как есть ужас.

Признаться, Мила не поняла, какое такое лиходейство тетя Стеша имеет в виду. Она что, знает о том, что на Милу напали? Но откуда? Или информация про то, что она нашла клад, уже просочилась?

– Вы проходите, пожалуйста, – сказала она, немного нервничая от того, что дверь на улицу открыта. – Вы о чем говорите-то, тетя Стеша?

– Так как о чем? Об убийстве, конечно. – Соседка всплеснула бы руками, но ей помешал завернутый в полотенце сверток. – Вот, держи, я пирожков напекла. С луком и яйцом. Горячие еще. Как узнала, что случилось, так сразу тесто и поставила. Ничто так не отвлекает, как что-то сделать своими руками. Почему бы и не пироги.

Мила машинально приняла сверток, в котором ощущалась тарелка с лежащими на ней крохотными, на один укус пирожками. Действительно горячие. Заперев наконец дверь, она пошла в сторону кухни, пригласив старушку следовать за ней. В ответ на приношение тетю Стешу следовало напоить чаем. Так уж у них повелось.

– Кого убили-то, тетя Стеша? – рассеянно спросила она, будучи уверенной, что речь идет о чьем-нибудь коте.

– А ты что же, ничего не слышала?

– Нет. Я с утра в Кузнечную слободу ездила, на новый дом Олега Ивановича Васина смотреть, а потом больше и не выходила никуда.

Мила тут же прикусила язык, потому что не знала, насколько информация о строительстве дома Васиным является конфиденциальной. Впрочем, старушка не обратила на это ни малейшего внимания.

– Так в Кузнечной слободе все и случилось, – теперь всплескивать руками ей ничего не мешало. – Там же труп нашли. А ты там была и не знаешь?

Труп? Какой еще труп? Горшок с монетами там нашли или это народная молва уже так все исказила?