Сьют с террасой Таисия себе заказывать не стала, цена на него казалась совсем неподъемной, а вот каюту Делюкс с небольшим балкончиком осилила, решив не экономить на лечении разбитого, точнее, треснувшего сердца. Придирчиво выбрала номер подальше от бара и поближе к сьютам на верхней палубе, разумно предположив, что там останавливаются респектабельные пассажиры, те, что не станут шуметь по ночам. Номер триста восемь.

Теплоход отчаливал от пристани в Северном порту ровно в полночь. Размещение пассажиров начиналось с шести часов вечера, и Таисия прибыла одной из первых. Не хотела терять ни минутки из своего путешествия. Да и в вечерних пробках стоять не желала.

Оказавшись в каюте, она с удовлетворением отметила широкую двуспальную кровать, убедилась, что в ванной комнате есть халат и фен, развесила вещи в шкафу, разместила сумку со всякими мелочами на кресле, оглядела стеклянный столик и маленькое плетеное креслице на узком балкончике, изучила рекламный буклет, гласивший, что ужин сегодня состоится ровно в девять, обошла весь теплоход по периметру, спустившись на среднюю и главную палубы, а потом, захватив книжку, разместилась на одном из шезлонгов на самом верху теплохода, на палубе, называемой солнечной.

В стеганой курточке, привезенной папой из Англии, ей было вполне тепло и комфортно, несмотря на то что день сменялся вечером, и температура, державшаяся на отметке плюс восемнадцать, постепенно начала снижаться. Зато отсюда, сверху, Таисии было хорошо видно остальных прибывающих на теплоход туристов.

Научная работа развила в ней присущую от природы внимательность, а еще Таисия с детства любила наблюдать за людьми, придумывая им внутри своей головы жизнь и биографию. Если впоследствии удавалось сравнить свои фантазии с реальностью, получалось очень интересно. Иногда она угадывала, а иногда нет. И к этой своей немного детской страсти Таисия относилась с азартом молодого ученого.

К примеру, вон тот мужчина, который прибыл на теплоход еще раньше ее, причем в полном одиночестве, и теперь стоял, опершись на поручни ограждения, с напряжением вглядываясь в снующих по пирсу людей. Он кто? Внешне смахивает на школьного учителя. Скажем, географии. Лет тридцати пяти – сорока. На человека с большим достатком не похож. И кроссовки потрепанные, и джинсы далеки от фирменных, и куртка, что называется, пожившая, из облезлой, потрескавшейся коричневой кожи, отливающей рыжиной. А путешествует на недешевой «Звездной стране», да еще и в явном одиночестве. Или он просто ждет своего попутчика или попутчицу, оттого и нервничает? Но все равно, откуда у него деньги на этот круиз, который стоит немногим меньше полумиллиона? Ладно, разберемся позже. Пока данных для анализа точно не хватает.

С пирса послышался какой-то шум, и Таисия отвлеклась от невзрачного мужчины, чтобы посмотреть, что там происходит. У трапа выгружалась дама солидных лет в сопровождении простенько одетой женщины помладше. Что ж, богачка, которую спровадили в круиз дети, в сопровождении компаньонки. Сиделка, судя по внешнему виду, даме явно не нужна, а вот наперсница для задушевных разговоров и исполнения капризов требуется.

Дама, одетая в бархатный спортивный костюм и широкополую плетеную шляпу, в этот момент задрала голову и уставилась прямо на Таисию. Та вздрогнула от неожиданности, застигнутая за таким неблаговидным делом, как подглядывание.

– Как там наверху? – требовательно вопросила дама. – Не сдувает? Я немного опасаюсь, что в мае путешествовать по реке еще холодно.

– Нет, вполне комфортно, – откликнулась Таисия. – Правда, теплоход стоит. На ходу может быть прохладнее.

– Ладно, разберемся, – сообщила дама и ступила на трап, заскрипевший под ее весом. Дама была корпулентной, хотя и двигалась с определенным изяществом. – Будем надеяться, что все эти испытания не зря. Да, Лиза?

– Конечно, Анна Михайловна.

Сопровождающая даму женщина лет тридцати, названная Лизой, вдруг быстро перекрестилась и поплевала через левое плечо. Таисию это позабавило. Как в одном человеке совмещается религия и вера в приметы и ритуалы? Вполне возможно, что объяснялось это какими-то тяжелыми жизненными обстоятельствами. Лиза эта выглядела измученной и как будто усохшей, словно стертой ластиком.

Все в ней было неярким, неброским, каким-то пыльным. Невыразительное лицо даже без намека на косметику. Запавшие глаза, какие бывают у людей, которым приходится часто плакать. Безжизненные волосы, стянутые в скучный хвост. Образ, а точнее его полное отсутствие, дополняли мешковатые голубые джинсы и бесформенная толстовка, не скрывающая худощавость, даже худобу.

Как и мужчина, продолжающий тревожно смотреть на пирс, Лиза совершенно не походила на пассажира дорогого лайнера, отправляющегося в шестнадцатидневное путешествие. Хотя компаньонку обычно никто не спрашивает, куда она хочет ехать, а куда не хочет.

Пожилую даму, названную Анной Михайловной, сопровождали три чемодана, а еще какие-то котомки и коробки. Таисия, сама того не желая, пересчитала их: девять мест. И как они это все разместят в каюте, интересно. Впрочем, ее это не касалось. Анна Михайловна и Лиза прошествовали внутрь теплохода, улеглась поднятая их прибытием суматоха, и Таисия переключилась на других пассажиров, постепенно поднимающихся на борт.

Молодые семейные пары с детьми. Их оказалось не менее пяти, причем две прибыли хоть и на разных такси, но явно компанией. Совместное путешествие, понятно. И детям веселее, и родителям есть с кем проводить вечера. Несколько взрослых пар от сорока до пятидесяти, путешествующие вдвоем. Выглядели они соответственно ситуации. У женщин были ухоженные лица и дорогая одежда, у мужчин брендовые куртки и очень недешевая обувь, а еще чемоданы всемирно известной фирмы с логотипом на коричневом фоне.

Две гламурные красавицы, примерно одного возраста с Таисией. Надутые скулы и губы, длинные ресницы, словно опахалами опускающиеся на лицо, наращенные волосы и ногти, накачанные попы, обтянутые кожаными лосинами, высокие каблуки. Ну да, эти отправляются в поездку ради выгодного знакомства. Ах, какое же разочарование их ждет. За час ведения наблюдения Таисия не увидела никого, кто подошел бы красавицам ради отпускного романа. Как она и ожидала, ни одного свободного мужчины, не считая тревожного «учителя географии».

Тот, кстати, волновался все больше, то и дело поглядывая на часы. Любопытно, кого он ждет. К пирсу подъехал очередной электромобиль, на котором от здания вокзала подвозили желающих, из него вылез еще один турист – молодой, довольно симпатичный мужчина лет тридцати, одетый неброско, но дорого. Одежду таких марок любил Александр Ермолаев. Папа Таисии был тем еще модником. Вспомнив отца, она невольно улыбнулась.

Надо ему написать, что у нее все хорошо. А еще отправить пару фотографий. Ему будет приятно, что дочка про него помнит.

– Леонид Петрович! Вы же Леонид Петрович, правда же, я не ошибся?

Привлекший внимание Таисии модный парень вдруг бросился к вылезающему из вновь подъехавшего электромобиля пожилому мужчине, лет восьмидесяти, не меньше. Невысокий, худощавый, он опирался на трость с крупным набалдашником в виде головы льва. Пока водитель доставал его чемодан, точнее старинный кожаный кофр, а сопровождающая его женщина лет пятидесяти терпеливо стояла рядом, он озирался по сторонам, словно искал кого-то. На «модника» взглянул лишь раз и с некоторым недоумением.

– Простите, мы с вами знакомы?

– Нет. Конечно, нет. Просто кто же не знает знаменитого Леонида Петровича Лурье! Я счастлив, что мы с вами будем путешествовать на одном теплоходе. Разрешите сфотографироваться с вами?

Пожилой мужчина решительно отодвинул собеседника тростью.

– Если мы с вами отправимся в одно и то же путешествие, то у нас еще для этого будет масса времени. А сейчас я хотел бы пройти. Мне нужно найти одного человека.

– Да-да, простите. Это я сплоховал.

Модник скорчил виноватое лицо и поспешил к трапу, волоча за собой чемодан. Неведомый Таисии Леонид Петрович, который, оказывается, был чем-то знаменит, еще немного поозирался по сторонам, после чего с легким выражением досады на лице ступил на трап. Интересно, все кого-то ищут.

Впрочем, «учитель географии», тоже наблюдавший за «модником» и отбрившим его Лурье, как будто успокоился. Более того, он быстрыми шагами покинул открытую палубу, словно вспомнил о каком-то срочном деле. А может, он как раз и должен путешествовать с этим самым Леонидом Петровичем? И они просто ищут друг друга? Но тогда почему он не окликнул его сверху?

Таисия вдруг почувствовала, что начинает подмерзать. Часы показывали уже восемь вечера. На палубе она провела почти два часа, за которые температура воздуха значительно упала. Вечера и ночи еще не теплые. Что ж, можно спуститься в каюту, чтобы согреться и переодеться к ужину. А заодно и позвонить папе. Для первого дня путешествия впечатлений вполне достаточно.

Спустившись на один пролет вниз, Таисия толкнула дверь, ведущую с палубы к каютам, и нос к носу столкнулась с давешней Лизой, только что вышедшей из каюты номер триста семь, расположенной как раз напротив ее собственной.

– Ой, простите, – извинилась та.

– Да ничего страшного. Вы ни в чем не виноваты.

– Нет, несусь как оглашенная. Мне просто нужно помочь Анне Михайловне собраться на ужин.

– Анна Михайловна – это такая пожилая дама, – проявила осведомленность Таисия. – Вы с ней не вместе живете?

– Нет, что вы. Анна Михайловна занимает сьют. Вон тот. Триста пятый.

– А вы, значит, моя соседка. Меня зовут Таисия. А вас, как я слышала, Лиза.

– Да. Очень приятно. Простите, мне нужно бежать. – Женщина рванула к нужному ей сьюту, словно от скорости появления там зависела ее жизнь.

Дверь в сьют она открыла своим ключом. Последним, что услышала Таисия перед тем, как дверь снова захлопнулась, были слова: «Анна Михайловна, он приехал. Он здесь».

Пожав плечами, Таисия повернула к своей двери и остолбенела. По узкому коридору по направлению к ней шел человек, которого она никак не ожидала здесь увидеть.

* * *

На теплоход он почти опоздал. То есть не опоздал, конечно, отправление в полночь, так что оставалось время практически добежать до канадской границы, но вот на ужин, значившийся в программе тура в девять вечера, успел с трудом. Пропустить ужин было бы совсем некстати.

С утра он не позавтракал из-за того, что вдумчиво собирал вещи для круиза, потом рванул в больницу, где с утра была назначена операция. Продлилась она дольше запланированного, так что обед тоже пришлось пропустить, чтобы успеть завершить все намеченные до отъезда дела.

Их круговерть ежедневно затягивала его во временную воронку, не оставляя шанса не только на еду, но и на более важные вещи. Хотя что может быть важнее еды? Отношения? С ними тридцатипятилетнему Ивану Орлову не везло. Отношения требовали времени, даже если встречаешься с все понимающей коллегой по работе. Оказывается, любая женщина, даже та, что носит белый халат и подает тебе инструменты во время операции, периодически хочет наряжаться, ходить в кино, проводить вечера в обнимку перед телевизором и ездить в совместный отпуск.

Вечерами Орлов писал докторскую диссертацию. Если не работал, конечно. И на все эти глупости, съедающие куски жизни совершенно впустую, у него времени не хватало. Он думал, что Маша это понимает, а она, оказывается, просто долго терпела его, как она выразилась, закидоны, потому что любила и ждала, что он изменится.

Изменяться Орлов не хотел. Не считал нужным. У него есть любимая работа, на которой он в прямом смысле слова спасал жизни. И наука, в которой хотелось оставить след, чтобы другим стало спасать жизни немного проще. А все остальное его никогда не интересовало. Нет, никогда – это громко сказано. Интерес к романтической стороне жизни он утратил на четвертом курсе, когда впервые попал на лекцию профессора Лурье.

Лекции и семинары по трансплантологии человеческих органов вообще-то проводились лишь с шестого курса, и на том занятии Орлов оказался совершенно случайно. У него была свободная пара, которую он намеревался провести в кафешке неподалеку от института со своей новой подругой, студенткой шестого курса Мартой Халвицкой. Но Марта прогуливать лекцию Лурье отказалась наотрез, и влюбленный Орлов потащился в аудиторию вместе с ней, чтобы иметь возможность полтора часа гладить круглые коленки Марты.

Про коленки он забыл, как только Лурье взошел на кафедру и открыл рот, и после этого ходил на все его лекции, пропуская собственные занятия, пока профессор не заметил это, не оставил в аудитории после очередной пары и строго не выговорил ему за прогулы.

– Врач, молодой человек, должен быть всесторонне образован. Вот вы сейчас какую лекцию пропускаете?

– По урологии, – честно признался Орлов.

– Скажите, вы собираетесь быть трансплантологом?

– Да. Я мечтаю об этом! – пылко воскликнул двадцатилетний Орлов.

– И как вы собираетесь пересаживать почки, не зная основ урологии? – Профессор смотрел с легкой насмешкой, как много позже уяснил Иван, своей фирменной. – Так что прекратите прогуливать и начните прилежно посещать занятия по расписанию вашего курса. А если увлекаетесь трансплантологией, то приглашаю вас на занятия нашего кружка. Они проходят во внеучебное время, так что урона собственному образованию вы не нанесете.

С того самого момента все свободное время Иван Орлов посвящал трансплантологии человеческих органов, жертвуя ради занятий в кружке и спортом, и развлечениями, и личной жизнью. Девушек он отныне выбирал невзыскательных, если можно так выразиться. Тех, кто легко и быстро соглашался на физиологическую сторону отношений между мужчиной и женщиной, не требуя длительных ухаживаний и изнуряющих реверансов.

Такие девушки Орлову не нравились. И даже не в доступности было дело, а в излишней простоте. Заглядывался он на совсем других женщин – строгих, неприступных, загадочных, вот только на разгадывание их нужно тратить драгоценное время, которого и так не хватало. С пятого курса Ивану пришлось еще и работать. В Ярославле, откуда он был родом, скоропостижно умер отец, и мама-медсестра не могла в одиночку тянуть сына в Москве.

Орлов тогда устроился санитаром в морг, правда, проработал всего пару месяцев, после чего его «повысили», перевели в медбратья. Ему повезло попасть не куда-нибудь, а в институт имени Склифосовского, где практики было столько, что ни один вуз не сравнится. После ночных дежурств он частенько засыпал на лекциях, времени на подготовку к занятиям не хватало, особенно потому, что кружок по трансплантологии он не бросал.

Естественно, Иван грезил ординатурой в институте трансплантологии, но попасть туда не смог. Не прошел по конкурсу, и даже Лурье не помог, потому что не признавал никакого кумовства и блата.

– Отучитесь в другом месте, приобретете опыт, тогда добро пожаловать, – сказал он Орлову, и тот поступил в ординатуру по сердечно-сосудистой хирургии все в том же Склифе, который к тому моменту стал для него практически родным домом.

Своеобразное шефство над Орловым взял заведующий отделением Александр Ермолаев. Иван даже не понимал, чем именно так уж приглянулся своему шефу, но тот никогда не жалел времени, чтобы что-то объяснить, надеясь сделать из «врачебной заготовки» думающего клинициста и кардиохирурга с золотыми руками.

Он даже домой его приглашал. Ермолаев и его семья жили за городом, и Иван любил у них бывать, хотя расходовать драгоценное время на дорогу и светские беседы все также жалел. Он по-прежнему все свое свободное время тратил на мечты о том, чтобы стать трансплантологом, благо в Склифе с этим направлением медицины тоже все было в порядке.

Первую трансплантацию почки здесь провели еще в 2007 году, в 2009-м сделали первую пересадку сердца, а в 2011-м открыли новое отделение, в которое Иван сначала мечтал перевестись, а потом передумал. Его целью был институт трансплантологии и работа с Лурье, вот к ней и нужно идти, не размениваясь на все остальное.

В НИИ имени Склифосовского проводили уникальную пересадку фрагмента тонкого кишечника и первыми в России начали пересаживать легкие. Новым достижением врачей стала аутотрасплантация, в ходе которой у пациента удаляли печень, но не заменяли ее донорской, а продолжали хирургическую работу на органе вне тела: удаляли опухоль или паразитов, реконструировали сосуды, восстанавливали и возвращали печень обратно.

В свободное от своей работы время Орлов следил за этими уникальными хирургическими вмешательствами, разговаривал с проводившими их врачами, попутно «набивая руку» на сердечно-сосудистых операциях. Разумеется, в качестве самостоятельного хирурга его к столу не подпускали, но вот ассистировать Ермолаев на свой страх и риск брал ученика довольно часто. Иван послушно учился, не переставая мечтать о том, что рано или поздно будет участвовать в пересадке сердца. Книгу Кристиана Барнарда он, разумеется, знал наизусть. А уж научные труды Лурье зачитал практически до дыр.

Свою связь с профессором он не разрывал ни на минуту. Тот за успехами своего пылкого последователя следил, разумеется. Не то чтобы пристально, но с неослабевающим интересом. Ивану исполнилось двадцать шесть лет, когда он с отличием окончил ординатуру и остался работать в отделении Ермолаева, втайне от того подав документы на поступление в аспирантуру в институте трансплантологии.

Его увольнение и переход туда Александр Ермолаев почему-то воспринял если не как предательство, то как личное оскорбление точно и перестал поддерживать с Иваном какие бы то ни было отношения. Орлов об этом сожалел, потому что Ермолаев ему нравился. И жена у него была хорошая, всегда норовила одинокого Ивана подкормить, еще и с собой всучить какие-нибудь пирожки.

Старший ермолаевский сын тоже учился на врача, заканчивая тот же Первый мед, что и Орлов. А младшая дочка, как помнилось Ивану, как раз выпускалась из школы, но будущую жизнь медицине посвящать не собиралась, готовилась к поступлению на юридический факультет МГУ. Дочку Орлов помнил смутно, потому что к медицине она отношения не имела. Красивая и забавная барышня, кажется, какое-то время была, как и положено юной девице, в него влюблена, и имя у нее было какое-то интересное, редкое. Как же ее звали? Агриппина? Акулина? Есения?