27. Конверсия

Яркая женщина с раскосыми татарскими глазами поворачивалась плавно и странно, глядя то одним, то другим оком. Её причудливая причёска напоминала то розу, то гроздь винограда. Тонкие пальцы с длинными сиреневыми ногтями как бы жили отдельно, о чём-то рассказывая Посвящённым. Запредельная шаманская ритмическая музыка, не то танцующая, не то колдующая восточная женщина – так начался один из моих рабочих дней в период конверсии. Вставая в шесть часов каждое утро, я включала телевизор и пила кофе.

Вкус горячего кофе как бы сливался со странной завораживающей музыкой, экранными образами существ, похожих на инопланетян. Болтливых на западный манер ведущих, которые говорили по-русски с английскими интонациями, их шаблонные речевые блоки, бесконечные пустые игры, я воспринимала как конвейерный поток жвачек или семечек. Из этого серого потока сознание вычленяло только то, что имело индивидуальность, как эта восточная демоническая женщина.

Но вот уже и я сама спешу на работу в потоке людей, движущихся как единый организм, как гигантский червяк. Хвост этого монстра старается догнать голову, которая уже проникла за проходную, преодолела щёлкающие автоматы, выплёвывающие пропуска, и многоглаво растеклась по разным зданиям бывшего НИИ, а теперь ФНПЦ «Алтай».

Здесь живой червяк приобретал другую форму. Он заполнял клеточки – рабочие комнаты, цеха, где начинал кипеть как бульон на горячей плите. Каждая такая кипящая клеточка выдавала свою продукцию – кто чиновничьи и научные бумаги, кто какие-то изделия.

Я работала одна в лаборатории – здесь в стеклянном оборудовании изобреталась новая технология – создавалось красивое производство витамина «С», не хуже швейцарской фирмы «Гоффманн». Я уже собрала установку с платиновым катализатором, подогнала все узлы и сегодня должна была провести первый опыт – получить промежуточный продукт.

Работала сосредоточенно, ничего не слыша кроме звуков действующей установки, следя за движением кислорода по прозрачной трубке, за вращением стеклянных лопастей мешалки. Постепенно бесцветный раствор окрашивался сначала в жёлтый, потом в коричневый цвет и приобретал запах патоки или карамели. Процесс шёл медленно. Я и не заметила, что солнце уже нырнуло за крышу соседнего корпуса – значит, время скатилось к вечеру. Остановила поток кислорода, выключила нагрев и мешалку…

Прислушалась к внешним звукам – по коридору гулко раздавались шаги, последние «из могикан» торопились домой.

Села за стол и подробно описала свой эксперимент – это одно из железных правил научной работы. Отложив тетрадь, снова прислушалась. Теперь по коридору гуляли только звуки тишины – какие-то странные вздохи, шорохи, из открытого окна слышались голоса синиц.

Когда уходят люди по домам, молчат навылет модули строений – по ним гуляет Дух Изобретений, как изгнанный и проклятый имам.

Эти строки сами сложились из тишины и выткались в сознании как бы золотом по серебру. Мне было жаль НИИ, где проработала уже пятнадцать лет – почти всю сознательную жизнь. Западная волна варварского рынка ударила по этому научному учреждению, как и по всему живому в России, окатила его мутной грязью мелочной коммерции, источила, изъела его внутренности, как это делают паразиты, питающиеся чужими соками. Деньги, унесённые этой зловонной волной в лапы хищников, перестали быть эквивалентом труда. Неработающие деньги превратили в живой труп всю промышленность и науку.

Поэтому НИИ, где я работала, имел теперь жалкий вид – стал похож на нищего, собирающего подаяние. Опытные цеха, где раньше создавали уникальные технологии, были заброшены за ненадобностью и постепенно разрушались от холода, жары, дождей и ветров. Хозяйственные сотрудники унесли с развалин всё, что могло пригодиться в работе или на продажу.

Ухоженные когда-то тропинки в лесу, где стояли цеха, заросли дикой зеленью. Повсюду на территории топорщились свалки ржавеющего оборудования, торчали бочки, цистерны с неизвестным содержимым. Запустение и разруха смотрели отовсюду большими провалами в стенах зданий.

Я не могла равнодушно смотреть на эту картину распада. Было больно, словно это я сама неизлечимо заболела.

Многие, лишившись работы, ушли искать счастья в другие места, кого-то сократили, кто-то отправился в мир иной – так уменьшался коллектив НИИ. Новых сотрудников не принимали. Старели здания, старели люди – всё шло на убыль.

С прежней неистовой силой цвели только сирень и яблоня под окном научного корпуса. Сейчас, к вечеру, аромат их сгустился, и я чувствовала этот настырный запах жизни даже на втором этаже.

Сейчас ФНПЦ «Алтай» возродился, стал центром Бийска – наукограда. Всякий организм когда-то выздоравливает после болезни. Но я навсегда осталась там, в 1997 году – в научном корпусе 1-а, где под окном и сейчас цветут сирень и яблони, а в пустых коридорах гуляет Дух изобретений.

Бийск, ФНПЦ «Алтай», 1994–1997, 2015 г.

28. ОДНА ДОМА, ОДНА В МИРЕ…

 
Если я засну, никто не закрутит кран.
Слышишь, капли стучат
в позабытое блюдце.
Никто не выключит радио,
не польёт майоран,
Терминатор не сможет в будущее вернуться.
Если я засну…
А ведь я засну —
В сон уходят даже цари и князья!
Обещаю не спать,
Но если засну,
Берегите себя, друзья!
 

Бийск, улица Ленинградская, 33. 2014 год.

29. Мой Бийск – это мой сын

Памяти сына Славы 29.07.1976 – 08.11.2003

* * *

 
Закончилось лето.
И август прозрачен,
Как спелый янтарный ранет.
И солнце взошло
Совершенно иначе.
Как жаль —
Ничего постоянного нет.
 
 
А завтра листва потечёт золотая,
И снова в лесах запоёт листопад.
И жёлтую книгу,
Как время листая,
Я буду читать невпопад.
 
 
И вскоре
В березовой охре листвяной
Проявятся письмена —
Твой почерк в строке
Долгожданной,
Заветная буква одна…
 

* * *

 
Сыночек, детка милая,
Проигран вечный бой —
Какими злыми силами
Разлучены с тобой?
 
 
Заплачет кто-то стансами,
А, может, запоёт —
Струна, струна цыганская,
Литавры и фагот.
Заплачет кто-то жалобно —
Труба, кларнет, гобой.
Когда могла да знала бы,
Поспорила с судьбой.
 
 
Всего лишь девять вечера,
Но за окном темно.
Смиримся, делать нечего —
Другого не дано.
 

* * *

 
Мой мальчик,
Я тебя узнаю
Во тьме,
В слепящем свете дня,
В толпе.
В пустыне,
В настоящем
И будущем.
Узнай меня!
Уходит время
Шаг за шагом,
За флагом лет,
Как пёстрый сон,
Дороги из цветной бумаги
Летят за горизонт —
Куда-то в царствие Синая,
Где ты от холода
Продрог.
И я бегу и догоняю
Тебя
На каждой из дорог.
 

ЕВГЕНИЯ

 
Слезинка Бога —
Ясный день осенний.
Течёт листва —
Иначе ей нельзя.
И девочка
По имени Евгения
Летит пушинкой,
По ветру скользя.
 
 
Евгения.
Красавица Евгения —
Любимица ребёнка моего,
Фаната рока,
Ангела и гения,
Люби его!
 
 
Покинул мир
Безумный и жестокий,
Но не забыл,
Поверь мне, ничего —
Он видит нас
Из дальнего далёка.
 
 
Люби его!
Люби его,
Красавица Евгения.
В живом рассвете
Света торжество.
Ты, летняя, осенняя,
Весенняя,
Люби его!
 

* * *

 
Зима совсем некстати,
Но Ангелы летят.
И в белом, белом платье
Разгуливает сад.
 
 
И ангельские лица,
И ветреный фагот —
Всё это мне приснится
В сиянье белых нот.
 
 
И там,
В полночном мире,
Всё повторится в лад:
Зима – весной в Сибири,
И Ангелы летят.
 
 
Вон там,
Где как подснежник,
От молнии – пробой,
Мой маленький,
Мой снежный,
Мы встретимся с тобой.
 

* * *

 
Всё, что было, и всё, что станется —
Перекрёстки ветров, цветы,
Поезда на забытой станции —
Детка милая, это ты.
Зацветает сирень в овражице,
Птица Феникс ушла в зенит.
Жизнь и смерть – это только кажется,
Это просто комар звенит.
 

* * *

 
В пустынном, забитом людьми и вещами
Заброшенном мире
Ты где-то, мой вещий, играешь на солнечной лире.
За тонкой завесой цветущего райского сада
Никто не достанет тебя неприветливым взглядом.
 
 
Играй же, играй, не бросай мою душу в потёмках,
И я не нарушу ничем переборов негромких.
Я стану травы молчаливей, молчания тише.
Играй же, мой мальчик! Сквозь бездны столетий
Я слышу!
 

* * *

 
На краю Ойкумены ветра бушевали,
Расплескались моря,
Словно стаи пираний.
И уже не поймёшь, и узнаешь едва ли,
Жизнь ли это,
А, может, паденье – за гранью.
Ты не бойся,
Мы здесь ничего и не значим.
Мы, наверное, умерли
В трансе мистерий.
А иначе, зачем всё захлёстнуто плачем,
И материя взорвана
Антиматерией!
 
 
Но никто не заметил
Коварной подмены —
Видишь, друг мой, какие жестокие лица!
 
 
Но и здесь, на кровавом краю Ойкумены,
Я тебя обниму —
Пусть мгновение длится.
 

* * *

 
Вот в этой завешанной тряпками лавке,
Тесной и сирой от мелких забот,
Я сегодня куплю полмира,
Если, конечно, мне повезёт.
Ну, не полмира, так хотя бы полцарства,
Или вазу династии Мин,
Кем-то выкопанную из карста,
Похожую на сотни настоящих мин.
Нет, пожалуй, куплю безделушку
За полушку – и останусь довольна ею
На тысячу лет.
Пусть она помнит вот этот день,
Где меня уже нет.
День без тебя, год и два,
А сегодня – двенадцать жутких лет.
Ты прости меня за все слова,
Что сказаны без тебя… вслед.
 

2015 г.

СОН

 
Вскипает розовое утро,
И сон о счастье недалёк.
Метель холодным перламутром
Погасит солнца уголёк.
Я не проснусь, я в сон поверю —
Нет ничего вернее сна.
Метель колотится за дверью
Пушистым хитрым умным зверем,
А мне всё кажется – весна,
Подснежник тихий у порога
И одуванчик золотой,
И вдаль летящая дорога…
Побыть во сне ещё немного,
Там – за невидимой чертой!
Да, я не очень осторожна,
Но пусть не кончится полёт —
Там – солнце, небо, Ангел Божий
Меня, весёлую, ведёт
К тебе, мой мальчик, мой любимый!
И вновь метель заносит след,
Но ты проходишь мимо (Мимо!)
За тонкой занавесью лет.
 

АНГЕЛУ МОЕМУ

 
Ветром воет, собакой лает,
Чёрным лешим глядит в окно
Ночь осенняя, скука злая,
Да прогнать её – не дано.
Эхо носит, стучит по крышам
Серебром – ледяным дождём.
Ты не слышишь меня, не слышишь,
Не найдёшь одинокий дом.
Ставлю свечку в светёлке старой —
Ангел светом души ведом.
Хлещет дождь беспросветно, яро,
Лает ночь – не пускает в дом.
 

* * *

 
Пригоршни звёзд в потоке чёрном,
Стальной занозой серп луны,
В ветвях берёзы нищий ворон
Экраном снов отражены.
В ночной симметрии зеркальной
Двоится мир. Змеится час.
Друг друга мы с тобой искали —
Но кто-то третий сглазил нас.
Твоё лицо – всего лишь в метре,
И к сердцу тянется рука.
Но между нами ось симметрии,
Рассвет,
Бессмертие,
Века.
 

КОГДА ЭТО БЫЛО…

 
Чуть тронешь, и тут же заплачет
Герань ароматом тоски.
Ты знаешь, ты помнишь,
Мой мальчик,
Побеги её высоки,
Округлы мохнатые листья,
Душисты соцветий венцы.
И душу, и сердце сиянием чистят
Цветов бубенцы.
И снова рассветною ранью
Малиновым радостным сном
Расплещутся розы герани,
И ты промелькнёшь
За окном.
 

ОСЕННИЙ СОН

 
Где-то бродит ни Зверь, ни Птица,
Сон не йдёт, и скучна молва.
Ах, не можется, не сидится:
Где-то мама моя жива.
Где-то, где-то в лесах далёких,
Инок странствует одинок —
Это мальчик мой синеокий,
Мой единственный,
Мой сынок.
 
 
Выйду из дому, встречу Инока —
Прочь берёзы листвяный стон!
Здравствуй, деточка!
Здравствуй, сыночка!
 
 
Осень. Ветер.
Осенний сон…
 

* * *

 
Погладь мои крылья,
Любимый,
Мой Ангел,
Мой Ветер Лесной.
Чужое проносится мимо
Горючими клочьями дыма
Сорочьей, синичьей весной.
Расплавленным
Золотом лужи,
Луна и цветок фонаря.
Всё в мире
Забыло о стуже,
Весенней заботой горя.
Но где-то
В зелёном засилье,
В берёзовой глубине,
Найди меня, милый.
Погладь
Серебристые крылья
Мне.
 

* * *

 
В дыму заката
Солнце тонет,
И остывает алый день.
В далёком колокольном звоне
Луны серебряная тень
Летит в простор хрустальной ночи
И зависает налету.
А толстый кот всё когти точит,
Залётной ночью спать не хочет.
И шорох слышен за версту.
В лесу пустом тропинкой лисьей
В каком-то запредельном сне
Идёшь, мой милый. Шорох листьев
Твои шаги несёт ко мне.
И я иду на этот шелест.
Дороги нет, как наяву.
Перебирает злато Велес,
Кидает под ноги листву.
Начнётся утро жёлтой вьюгой,
Злым говором дождливых струй.
И мы найдём с тобой друг друга.
Да что ты, милый,
Не горюй!
 

* * *

 
Радость моя,
Ты летай надо мной в облаках —
Где-то в далёких, далёких,
Но близких веках.
Там наш июль.
Он не станет уже ноябрём.
Там никогда не расстанемся
И не умрём.
Держат тебя
эфемерные крылья Любви.
Где же ты
В солнечных травных цветущих веках?
Позови!
Эхо взлетит
И откликнется в сердце, звеня.
Ты позови, мой любимый,
Окликни меня!
 

* * *

 
Янтарным ожерельем осень
Лежит внутри светящегося дня.
В неделе дней не семь, а восемь,
Одиннадцать, двенадцать —
для меня.
Когда-то мне цыганка нагадала,
Что злой потерей будет этот год.
И только эхо златом запоздалым —
Листом берёзы в ноги упадёт.
В один из дней, незнаемый по счёту,
Когда погаснут в небе сорок лун,
Возьму с собой берёзовые ноты
И стану вещей птицей
Гамаюн.
Смотри сквозь ветер,
Видишь ли, любимый,
Сияние живого янтаря?
Но ты опять уходишь мимо —
В глубокий вечный
Омут ноября.
Кричу ли вслед, прошу остановиться,
Ответа нет. И нет пути назад.
И только плачет Огненная птица,
Да по лесам
Гуляет листопад.
 

* * *

 
Никогда не вернётся осень,
Не заплачет златым дождём,
Вихрем огненным не означит
Осветлившийся окоём.
 
 
Мальчик мой,
Мой сынок единственный,
Снова в лето с тобой шагнём —
Ты рождён был
Зелёнолиственным
Днём июльским,
Священным днём.
 
 
Степь да небо,
Да синь-цикорий —
Твой не детский премудрый взгляд —
Принял всё человечье горе,
Как дожди принимает сад.
Он ещё так далёк неведомый
Роковой невозвратный год.
Мы не знаем.
Нет, мы не ведаем.
Свято верим —
Он не придёт!
 

ЦАРЬ МОЙ, ДРУГ МОЙ

 
Ветер времени воет в трубе
Вселенской печи.
О тебе печаль моя, о тебе,
Не молчи!
 
 
Через вихри звёзд,
Всепожирающий сон Огня,
Слышишь, милый мой,
Слышишь меня?
Сквозь миллионы
Пылающих прошлых Лун
Я пою тебе вещею птицею
Гамаюн.
 
 
Льётся голос мой —
Выгорает беда.
Никогда не скажу я себе
«Никогда».
 

* * *

 
Слова значат не то, что ты хочешь сказать,
Поверь мне – совсем не то.
Гляди в глаза, но никогда не смотри назад,
Даже если пройдёт сто
Нескончаемо долгих лет.
Нет правды в словах, мой Амивелех,
Нет её, мой Тутанхамон.
Слышишь, звенит вместо слов смех,
А, может быть, колокольный звон.
Никогда не смотри назад, мой Амивелех,
Никогда, мой Тутанхамон.
Тысячи лет пройдут вместо ненужных слов
В шёлковой тишине.
Твой самоцвет, твой Дух —
Твой золотой улов,
Станет спасеньем мне.
 

* * *

 
Деревья не отбрасывают тени.
А в полночь звёзды
Душу прожигают.
В краю твоём
Я стала привиденьем.
Я – ветер.
Я – струна его тугая.
Остановись, замри —
Мой голос долог
И заунывен, может быть, немного,
Как шелест кедра,
Хвойный звон иголок.
Ты помнишь их,
Мой мальчик-недотрога!
Тот самый кедр,
Тот самый огнь заката,
Тот самый дом,
Как сон неутолимый.
Мы были там,
Мы жили там когда-то.
Мы просто
Были Ангелом любимы.
 

* * *

 
Мы видели с тобой один и тот же сон,
На плато, в горные отроги
Был ветром каждый вознесён,
Где долгий бег в пустыне без дороги
Нас должен был соединить.
Небрежно нить ручья в ущелье бросил Велес.
Хотелось пить,
Ты помнишь, пить хотелось.
Но я тебя любила, так любила,
Что ты взлетел к высоким облакам —
Откуда брал ручей своё начало.
А я, полёт боясь остановить,
Вдруг замолчала.
И вот одна. Карминовый закат
Пустынным скатом всплыл
Над перевалом.
 

В ЗАЛЕ ОЖИДАНИЯ

 
Ты растворился в каждом и во всех —
У них твои глаза,
Улыбка,
Смех,
У них твоё, твоё сердцебиение,
Движения, поверишь ли, точь-в-точь.
И ты – как все.
И ты уходишь в ночь.
Неоновые гвоздики минут