Колыбель Стокгольма

В мою первую поездку в центр шведской столицы разглядывала я Слюссен именно с того места, откуда собственно и начинался Стокгольм.

До 1187 года здесь, в месте впадения озера Меларен в Балтийское море, была всего-навсего рыбацкая деревушка. А столицей Швеции слыл город Сигтуна, расположенный далеко на берегу этого же озера. В августе того года Сигтуне сильно досталось от набега карелов и новгородцев. Таковы были нравы тех времён: то шведы пошалят в Карелии и на Новгородчине, то с разорённых земель гости пожалуют и тоже пошалят.

Вот чтобы спасти Сигтуну от непрошеных гостей, на этом острове, перекрывавшем вход в озеро Меларен, и была заложена крепость, которая взяла под контроль узкий пролив, соединявший озеро и Балтийское море.

В Сигтуне и других городках, расположенных по берегам озера, отныне могли спать спокойно. Врагов они больше не видели, но и наплыв купеческих судов в прежнем количестве тоже. Почему? В этом также "виновата" новая крепость. Благодаря ей рыбацкая деревушка стала быстро развиваться, и в 1252 году впервые упоминалась как город Стокгольм.

До Сигтуны ещё надо было добраться, преодолев бесчисленные и опасные шхеры (мелкие скалистые островки), а Стокгольм расположен ближе и удобней. Вот он и стал принимать корабли со всего мира. Со временем город превратился в крупный торговый центр и стал новой столицей Швеции.

Тьма веков сокрыла первоначальное значение названия города, как, впрочем, и название нашей столицы. Вот и о Стокгольме существует две версии, кому какая нравится: "остров, укреплённый сваями" и "остров в заливе".

У пролива, ведущего в озеро, располагается площадь с труднопроизносимым названием Корнхамнсторг. Словно три удара топором: Корн (зерно), хамн (от гавань), торг (площадь). В этих слившихся в глубокие века трёх словах слились и три языка: немецкий, шведский, русский. Теперь это служит лишним доказательством того, как тесно исстари общались благодаря Балтике три народа. А ещё в этом названии отражается та важная роль, которую площадь играла в Средневековье…

Парусники, гружённые зерном, причаливали на пристани. Матросы ловко накидывали канаты на просмолённые сваи и закрепляли концы. Грузчики, а, может, и сами матросы, сносили мешки по трапам, и доски прогибались под их тяжестью. Грубые башмаки глухо топали по доскам, стучали по булыжной мостовой. А на рынке шла бойкая торговля зерном. Толчея, конский помёт под ногами, вездесущие воробьи подклёвывали просыпанные зёрна… Скрип тележных колёс, крики чаек и многоязыкая речь…

***

Первое, что я увидела на Корнхамнсторг, очнувшись от созерцания Слюссена, был российский туристический автобус из Питера. У лобового стекла красовалась табличка: "Четырёхдневные туры: С-Петербург – Хельсинки – Турку – Стокгольм". Мамма миа! И всё за четыре дня! Да ещё вернуться надо. Комфорт, конечно, потрясающий. Может быть, несчастные туристы что-нибудь даже увидеть успеют. Не все, конечно, но хотя бы те немногие, кто после бессонных ночей в состоянии ходить за гидом и внимательно слушать. И, может быть, даже после вспомнят не только то, что видели, но и где.

Так что этот автобус дал мне повод почувствовать себя не просто счастливой, а очень счастливой. У меня целый-целый день на один только остров. А впереди ещё много-много дней. И всё, что захочу, я не просто увижу, но и рассмотрю. И буду наслаждаться этим так долго и столько раз, сколько душе моей будет угодно.

***

В наше время, глядя на Корнхамнсторг, толчею Средних веков даже трудно представить. Теперь это территория безмятежности, релакса и респектабельности. Дома, как в нашем мультике про Карлсона: украшены затейливой лепниной, с остроконечными крышами, мансардными окнами. По прибалтийской моде они слеплены меж собой боками и, словно стражи, защищают от северных ветров. А в нижних этажах банки, кафе, рестораны.

Вот меж двух старинных пятиэтажек затесался жёлтенький домик в четыре этажа. Это своеобразная фишка площади: своим левым углом домик выпадает из общего строя и нависает над мостовой. Кажется, будто только дома-соседи не дают ему упасть. И домик стоит очень даже бодренько. Не с каждой точки площади заметишь эту его потрясающую кривизну.

По странному совпадению, на этой площади я чаще всего оказывалась в редкие солнечные дни. В узкие средневековые улочки низкое солнце не в состоянии заглянуть, а Корнхамнсторг оно заливает настолько щедро, что не хочется уходить. Шведы начинают загорать на ней чуть ли не с марта. Ну, если не загорать, то нежиться на солнце.

Площадь не транзитная, по ней редко ездят машины, и поэтому ничто не нарушает её безмятежности и покоя. Представляю, как здорово там летом, когда из ресторанов выносят столики на мостовую. Столики с видом на Слюссен, так поразивший меня в первые мгновения в Старом городе. А оттуда, со Слюссена, наоборот, любуются этим берегом. Специально для туристов там есть обзорная площадка с лифтом. Рассматривая панораму Старого города, приезжие прежде всего видят эту площадь.

День удивлений

Ника оказалась ранней пташкой. Когда я выползала по утрам из своей комнаты, она уже качала пресс на тренажёре в углу гостиной. А Веселинка сидела на ковре посреди своих игрушек, но внимания на них не обращала. Она не сводила глаз с мамы и закатывалась таким смехом, что меня удивляло, как это маленький ребёнок может так громко и взаправду хохотать. Ну, что тут скажешь! Веселинка и есть Веселинка. И день начинался с её смеха. А ещё – с запаха кофе.

Хоть Ника по утрам и оберегала мой покой, но не проснуться от аромата кофе, который варился в кофеварке, мог только мёртвый. Хороший получался кофе в её кофеварке. Однако аромат первой Никиной чашки был стократ лучше. Это закон то ли гастрономии, то ли физиологии, но, по-моему, общеизвестный и всем понятный: своя чашка кофе почему-то так восхитительно не пахнет.

Ника боялась меня сильно "эксплуатировать", хотя мне такая "эксплуатация" была не в тягость, и потому передавала мне Веселинку с рук на руки не раньше девяти часов. Но не в буквальном смысле с рук на руки, а всего лишь под мой бдительный контроль и заботу. Она и сама просто так не носила дочку на руках и мне не позволяла, хотя я бы не прочь… Чудесная малышка, подержать этого живчика на руках – одно удовольствие.

Но в то первое утро, о котором хотелось рассказать, я проснулась по московскому времени раньше всех. За окном маленькие тракторочки шириной с тротуар, прорезая темень мощными прожекторами с крыш своих кабин, чистили дорогу и посыпали дроблёным гранитом. По дорогам они проезжали особым строем, лесенкой. А потом, разбежавшись по одному, чистили тротуары, да не только на улицах, но и во дворах. Дворников с мётлами в Стокгольме, самом чистом городе мира, я не видела ни разу.

Как оказалось, завтрака как такового, чтобы вся семья садилась за стол, у Ники не было заведено. Просто, кто что отыскивал в холодильнике, то и употреблял вместе с кофе или водой из-под крана. Да, да, Анжелина не пила ни кофе, ни чай, а исключительно холодную воду из-под крана, закусывая бутербродами. Это, конечно, не наша вода, а стокгольмская, изумительно чистая и "полезная". Некипячёной водопроводной водой мне велено было поить и Веселинку. И это не зверство матери, которую в России только за это уже можно лишать материнства, а действительно чистая вода. За все три месяца моего проживания у Ники мы ни разу не чистили чайник. Причём, по одной простой причине – в нём не образовывалось накипи, нисколечко, ни малейшей. И не бывало никакого осадка в виде взвесей. Шведы с гордостью рассказывают, что даже на королевских приёмах в хрустальных графинах подаётся не столовая минералка, а именно вода из-под крана. Так что Анжелина, хоть на мой взгляд и питалась чудовищно неправильно, зато пила по-королевски.

На завтрак я отыскала себе мюсли, давно забытое "бесхолестериновое" масло "Рама" и сыр.

– А почему у тебя нет в хозяйстве яичек? – спросила я Нику. – Яичницу или омлет приготовить – пара пустяков. Сытный и быстрый завтрак.

– Ой, ты что! – Ника округлила глаза, словно ей предложили съесть таракана. – Они здесь дорогие и маленькие, ими не наешься, но в них очень много холестерина.

Ради меня Ника всё-таки стала покупать время от времени яички. И они действительно оказались чуть больше перепелиных. Хотела бы я взглянуть на шведских несушек. Но бройлеры оказались обычных размеров.

Вскоре после завтрака пришёл Веселинкин папа.

– Кристиан, – протянул он руку, с улыбкой глядя мне в глаза.

Эта улыбка с лёгким наклоном головы, дружелюбный взгляд незабудковых глаз сразу расположили меня к новому родственнику. А ещё – его европейские манеры. Признаться, это моя слабость со студенческой скамьи. В университете, изучая иноязычный речевой этикет, мы усваивали и особенности европейской манеры общения, что в наших девичьих глазах страшно облагораживало однокурсников-парней. Соседи-политехи по сравнению с ними уже казались либо "валенками", либо "кирзой". Неудивительно, что моим мужем стал мой однокурсник.

Кристиан был внешне очень приятным, но, несомненно, проигрывал Никиному первому мужу. Что поделаешь, для номера "два" сравнения неизбежны. Тем более, Анжелинин папа, кареглазый красавец брюнет баскетбольного роста, был просто неотразим.

Мы обменялись с Кристианом парой фраз-любезностей на английском, и я удалилась в свою комнату, чтобы не мешаться. Кристиан принёс детям подарки, целую кучу коробок. Пусть устроит детям Рождество.

Ещё вчера Ника подключила мой ноутбук к кабельному интернету, и я теперь могла поучиться ориентироваться в Стокгольме с помощью Google Планета Земля, заранее рассмотреть фотографии достопримечательностей. Словом, мне было чем заняться. А через стенку до меня доносились разговоры на шведском и даже песенка Кристиана для Веселинки.

Через некоторое время ко мне заглянула Ника.

– Лора, Веселина хочет спать. Ты не могла бы погулять с ней? Я помогу спустить коляску, покажу, как выйти.