Глава 2

– Гальваник Федор Павлович Крупинкин был найден мертвым около двенадцати часов дня у гальванических ванн. Тело Крупинкина обнаружила технолог цеха номер двадцать Анастасия Юрьевна Ельчинская. Подошедшая к Ельчинской по предварительной договоренности журналист газеты «Наш город» Юлия Сорнева вызвала «Скорую помощь» и полицию. Я все правильно излагаю? – Следователь перечитал написанное и теперь пристально вглядывался в Юлино лицо, словно она что-то хотела утаить.

– Правильно!

Мужчина не догадывался, что Юля до приезда полиции успела сфотографировать место происшествия, скинуть фотографии в редакцию, и они появятся в завтрашнем выпуске газеты, поэтому ей информация тоже нужна, и она информацию получит.

– Скажите, отчего он умер? Какие есть версии?

– Пока осматривается место происшествия, потом будет сделано заключение.

– Ну, понятно, что потом. А что сейчас, хотя бы предположения? Вы же спец в этих делах…

Но следователя было не так-то просто сбить с толку.

– Сейчас идет осмотр места происшествия. Вы лучше скажите, когда сможет ответить на вопросы ваша подруга?

– А почему вы решили, что она моя подруга?

– Потому что вы вместе.

– Что вместе? Вместе стояли и ждали полицию – это да. Но вот подруга – это нет. Мы договорились, что я возьму у нее интервью, как у молодого специалиста, а про дружбу пока говорить рано. Я пришла сюда, чтобы работать, записывать интервью.

Тут у Юлии зазвонил сотовый телефон, и она, чтобы их разговор с Кевином не слушали чужие уши, перешла на английский. Юлька видела, как напрягся следователь.

– Это вы с кем сейчас разговаривали?

– Это не имеет отношения к происшествию, – ответила она.

– А можно мне решать, что имеет отношение, а что нет?

– Пожалуйста. – Журналист Сорнева не любила таких «нарывистых» парней, даже пусть это важный следователь, поэтому огрызнулась: – Делайте запрос моему мобильному оператору и получите официальный ответ.

– Спасибо за совет, обязательно воспользуюсь!

В это время Настя сидела на своем рабочем месте и пребывала в ступоре, все попытки Юли вывести ее из этого состояния не увенчались успехом.

– Успокойся, успокойся, ты уже ничего не вернешь и не изменишь! Это жизнь, Настя, такая поганая жизнь. Она конечна, люди умирают, все умирают, они не живут вечно и даже недотягивают до ста лет.

Настя замотала головой:

– Нет, нет. Его убили!

– С чего ты решила?

– У него кровь, у него на груди кровавая рана, я видела!

– Что ты видела? – Юлька поняла, что в этой смерти около гальванических ванн не все так просто, а она-то думала, что обойдется сотней газетных строк. – А почему я рану не видела?

– Я халатом его прикрыла рабочим. Он ко мне вчера подходил со странным разговором, но я не хочу это полиции рассказывать.

– А ты мне рассказывай! – Юлька придвинулась поближе к технологу Анастасии Ельчинской.

– Федор Павлович вчера тоже со мной в смену работал, партию волноводов серебром покрывал, чтобы коррозии не было. С одним волноводом какая-то проблема была, я и стала разбираться.

– А что за проблема? – автоматически спросила Юля, ожидая быстрейшего продолжения рассказа.

– Решили, что волновод плохо обезжирен, попробовали еще раз, и вроде все пошло.

– Что пошло, Настя, а что поехало? Русским языком говори, я тебя не понимаю!

– Да процесс серебрения потом наладился, и все волноводы покрылись ровненько. Я вижу, что Федор Павлович расстроенный, на нем лица просто нет, я и спросила, что случилось.

– А он? – Боковым зрением Юля видела, что в их сторону идет следователь.

– Он сказал, что его скоро убьют, потому что его жизнь ничего не стоит.

– Так и сказал?

– Так и сказал. – Настя снова смотрела в одну точку.

– Я наконец могу с вами пообщаться? – спросил следователь.

– Можете, только я ничего не знаю, – заторопилась Настя. – Когда я уходила к контролерам, Федор Павлович один на участке оставался. Я вернулась – никого уже не было. Потом я подошла к ваннам и увидела, что он там лежит. Я накрыла его халатом. Все остальное вы уже знаете.

– А зачем вы подходили к ваннам?

– Это моя работа. В технологическом процессе написано: контроль за внешним состоянием гальванических ванн.

– А где находились остальные рабочие участка?

– Были заняты своими делами. Один ушел в архив за техпроцессом, другой был на пескоструйном участке, третий загрузил детали в термическую печь и пил чай в подсобке. Вроде так, я же за ними не наблюдаю, мое дело – технологии.

– А за печью следить не надо?

– Там одна закалка металла по времени больше часа, сто раз можно чай попить. За рабочих мастер отвечает, Жданов Константин.

– Вы сейчас мне на бумаге изложите, кто и где был во время происшествия.

– Хорошо.

– А вы, девушка, можете быть свободны, – обратился следователь к Юле. – Мне еще с начальником цеха беседовать и с другими сотрудниками цеха. А вы не сотрудник, как я понимаю, – съехидничал он. Но Юльку на такую «дохлую кошку» не поймаешь, когда ее откуда-то гонят, она остается именно на этом месте, из принципа, из вредности.

– А я никуда не спешу. Я еще свое производственное задание не выполнила – не записала интервью с Ельчинской.

– Вы думаете, это сейчас своевременно? Может, как-нибудь в другой раз?

– Может, – согласилась Юля. – Только про этот другой раз нужно тоже договориться.

И она направилась к Насте, которая, услышав их разговор со следователем, начала отнекиваться:

– Давай никаких интервью не будет. У меня человека на участке убили! Не смогу я.

– Тихо, тихо, не шуми! Да при чем тут интервью? Я же не сумасшедшая какая, рассуждать сейчас с тобой о смысле жизни и впечатлениях о цехе! Но мне надо сделать вид, что мы с тобой общаемся, потому что я хочу походить по твоему участку, посмотреть. Понятно? Если ты уверена, что Федора убили. Если так, надо узнать почему.

– Понятно, что ничего не понятно. Ходи, смотри, только следователь на тебя вон косится.

– Да и ладно, будет выгонять, уйду, а пока, извини, нет.

Юля сновала по участку, как рыба по знакомому аквариуму.

– Сорнева, вы что там делаете? Давайте уже с вами прощаться, – не выдержал следователь. – Надеюсь, пресса не будет делать опрометчивых выводов и заключений.

Юля перехватила недовольный взгляд приблизившегося к ней начальника цеха и поняла, с каким удовольствием находящиеся здесь мужчины вытолкали бы ее взашей.

– Ухожу, ухожу, ухожу, – с улыбкой произнесла она.

Тем более что Кевин звонил ей несколько раз, и вообще он завтра уезжает, а сегодня любимый обещал ей романтический вечер.

«Ну к черту этого гальваника Федю! Наверное, напился на рабочем месте, и пошла кровь горлом, хотя Настя говорила, что рана у него была на груди. Значит, споткнулся о ванну в нетрезвом состоянии, поранил грудь, такое у работяг возможно».

Узнать что-то у экспертов не получилось, по их словам, они были заняты, а ей со стороны казалось, что они просто глубокомысленно смотрели на мертвеца и по очереди трогали его тело. Кровь она действительно увидела, небольшую лужицу, потрясающе красную на фоне светло-серого пола.

Так, хватит! Забыть про этого Федю, забыть хотя бы на сегодняшний вечер! Дома ее ждет потрясающий мужчина по имени Кевин, и он ее любит, Юля это точно знает!

Глава 3

Она опоздала на редакционную планерку, и оправдания у Юли нет. Ее американец Кевин вчера улетел, и она отпрашивалась на целый день, а сегодня банально и примитивно проспала. Придумывать легенду для главреда она не будет, а все его претензии выслушает с поникшей головой.

– Заурский про тебя спрашивал, говорил, что потерял, – сказала секретарь.

– Вот я нашлась, проспала, Валентина Ивановна, – честно ответила Сорнева.

– А мне вот не спится, встаю в пять утра и цветы начинаю поливать от безделия. Спи, Юлька, пока спится!

Журналисты высыпали в приемную, и Мила Сергеевна не преминула язвительно заметить Юле:

– На планерку нам, конечно, ходить не надо. Мы же любимицы главреда!

– А вы, похоже, ревнуете, Милочка Сергеевна! – Но их диалогу не было суждено продлиться, потому что Заурский высунулся из кабинета и произнес: – Сорнева, давай, заходи!

– Проспала, поди?

– Да, Егор Петрович, каюсь.

– Ты мне давай расскажи, в какую очередную историю опять вляпалась?

– Это я вляпалась?! Ну вы даете! Это вы меня на такие задания посылаете. Сказали написать про молодых специалистов, осваивающих завод, я и взяла кандидатуру в отделе кадров – технолог Настя Ельчинская, симпатичная, между прочим, девушка. Но я же не виновата, что именно в тот день и час, когда мы должны были записывать интервью и я с диктофоном пришла к ней в цех, там погиб гальваник! А нашла тело, между прочим, моя героиня, только после этой находки она не могла мне ничего вразумительного сказать о любви к своему заводу, да я и спрашивать не стала. Фотографию умершего вам по Ватсапу переслала. Вы ведь ее получили? И что делать будем, Егор Петрович? Баним материал?

– Сорнева, а по-русски можно выражаться, без ваших интернет-словечек? За фотографию спасибо, молодец, она нам пригодится. А гальваника убили, ткнули заточенной пикой в грудь. Это мне в полиции потихоньку на ушко нашептали. Поэтому, Юлечка, молодые специалисты временно откладываются, давай хорошенько поройся в этой истории. Материал может получиться классный. Расследования – твой конек.

– Как же я рыться буду, Егор Петрович! Завод далеко, за проходной! Там обитают все герои.

– Не прикидывайся маленькой девочкой из подготовительной группы! Все, что узнаю в полиции, тебе расскажу. В завтрашний номер полсотни строк напишешь с фотографией убитого, и давай, рой, копай, ищи, как говорил Черчилль, «непричесанную правду жизни».

– Егор Петрович, какой Черчилль, у меня кризис жанра!

– Американец отъехал? Так в этом плюсы надо искать для работы, девочка моя. У тебя сейчас масса свободного времени! Никаких разговоров про творческий кризис, когда такое в голове возникает, надо работой загружаться, заодно и по американцу страдать времени не будет.

– Да уж вы загружаете – не вздохнешь!

– Ты вчера отдыхала, на работу вон опоздала. Так что рекомендую только один рецепт: исправление трудом, – парировал главред. – Собирай информацию – и ко мне, дальше будем вместе мозговать.

Юлька пошла к своему рабочему столу. Да уж, она знала наизусть все установки Егора Петровича, касаемые работы: журналист должен обращать внимание на все, что происходит вокруг, знать многое, даже то, что не касается его деятельности. Он должен много читать и постоянно напрягать память, быть всегда на связи, а также иметь хороших информаторов. Мила Сергеевна обычно добавляла:

– Еще нужно уметь работать на ходу, а после окончания работы журналист может быть свободным, то есть приниматься за другую работу.

Егору Петровичу легко говорить – собирай информацию. А где она ее возьмет? Ведь кроме испуганной девушки Насти и следователя, который все время язвил и выпроваживал ее с места происшествия, она толком никого не видела. Это у Егора Петровича есть «высший пилотаж» – постоянная работа с негласными источниками, с друзьями, информация от которых всегда оперативная, правдивая и достоверная.

Настя! Ну конечно, технолог Анастасия Ельчинская, ее несостоявшаяся героиня, сможет ей что-то рассказать! Юлия с отъездом Кевина совсем потеряла способность соображать. «Американский ковбой» заставил ее почувствовать себя женщиной, так что она на время утратила способность к журналистике. Это российская женщина должна успевать везде: учиться, работать, мыть, стирать, убирать и делить с мужчиной все обязанности поровну. Кевин вел себя с ней так, что Юлия каждую минуту ощущала: она любима, желанна, и общение с ней, ее присутствие делают мужчину добрее, сильнее, благороднее. Он удивительным образом умел заботиться и переживать за нее. Юлия даже ощущала, что мужское внимание Кевина пробуждает в ней очарование, грацию, женственность, озаряет лицо, взгляд, улыбку.

– Мед, ты самый красивый на свете! – говорил Кевин, когда брал ее за руку, и она действительно ощущала, что она самая неотразимая, самая красивая и любимая. Как это у него получалось, она не знала. Как американец, не очень хорошо изъясняющийся по-русски, находил слова и образы, которые она даже сначала не могла осознать.

– Ты мое окно смотреть в вечность.

– Окно, Кевин? Ты ничего не спутал? Почему я вдруг окно?

– Нет, Джулия. Я смотрю на тебя и вижу целый мир. Ты мое окно.

Она до сих пор не могла поверить в свое счастье и растворялась в нем, забывая обо всем происходящем вокруг.

У нее не было перед глазами образцов счастливой семейной жизни. Она вообще выросла без мамы, с бабушкой и отцом, который бывал дома редко и работал вахтовым методом на космодроме в научном центре. Нет, она, конечно, была любима родными, но никак не могла от них получить ответ на вопрос, где ее мама. Только уже после смерти бабушки они сблизились с отцом, и позже, под напором вопросов дочери, он рассказал ей о семейной тайне, единственной в своей жизни любви к американской космонавтке Оливии Грин, ее маме^[1].

Оливия была учителем штата Бейн и стала членом космического экипажа, после того как выиграла конкурс, проводимый по всей стране корпорацией «Ранс»-«Женщина в космосе». Отношения молодого ученого Евгения Сорнева и американки длились очень недолго, он вернулся в Россию, и уже потом, после многочисленных просьб и хождений к начальству, ему передали, как посылку, маленькую девочку, его дочь. Оливия исчезла из жизни Евгения Сорнева и Юлии навсегда. Космический корабль взорвался через несколько минут после старта, и весь экипаж, включая Оливию Грин, погиб. Много лет спустя они с отцом побывали на братской могиле погибшего экипажа, и она помнила, как папа со слезами на глазах гладил гранитную плиту и шептал:

– Моя принцесса, ты моя принцесса…