Майрра Бино, вдова

Часам к четырем пополудни Дэйнл уже полностью контролировали повстанцы. На сторону бунтовщиков перешла большая часть гарнизона. Белый как простыня и непрерывно икающий помощник начальника полиции собственноручно отпер ворота арсенала. Почтамт взяли еще раньше, на все дороги, ведущие из города, разослали патрули. Майрра ждала погромов, буйства, необузданного грабежа и, чего уж скрывать, насилия и убийств. Но народная стихия как-то очень быстро вошла в четко организованное русло. Вожди прямо на ступенях ратуши, еще залитых кровью солдат (вот уж кого не пощадили), образовали Комитет Общественного Благоденствия, о чем и объявили собравшимся. Горожане ответили восторженным ревом. Здесь же, при входе, появились писари, и к ним мгновенно выстроились очереди мужчин, желающих записаться в отряды Гражданской гвардии. Женщины и подростки подбадривали их криками и улюлюканьем. Впечатление было такое, будто весь город собрался на карнавал.

Майрра нашла себе спокойное местечко на бортике отключенного фонтана, развернула узелок и принялась жевать. Хлеб и козий сыр, и пара глотков молока из старой кожаной фляжки. Набат смолк, трупы утащили. Если бы не сорванный с древка, затоптанный бело-алый флаг, можно было счесть бунт дурным сном.

Женщина еще не успела губ после молока обтереть, как по лепнине на фронтон ратуши уже полез какой-то парень. Балансируя на шаткой стремянке, он воткнул в гнездо флагштока новое знамя, прежде невиданной расцветки. Черно-желтое полотнище развернулось и тяжело обвисло – денек выдался безветренный. Знамеукрепитель, едва не сверзившись с лестницы, сорвал с головы потрепанную шляпу с черно-желтой кокардой и радостно ею замахал. Площадь отозвалась нестройным, но воодушевленным «ура!» Майрра, подумав, тоже тихонько крикнула: «Эге-ей!» хотя, если уж рассудить здраво, кричать надо было «Ой-ой-ой». Новый флаг – это уже не просто волнения, это мятеж и переворот. Из распахнутых дверей ратуши вышли господа из комитета. Барон Шэби тащил целую корзину черно-желтых ленточек. Но говорить с народом стал не важный виноторговец, а какой-то тощий, невзрачный человечишка в потертом сюртуке с большим бантом на лацкане. Натурально, черно-желтым.

«Видать, заранее настригли, – оценила количество ленточек вдова Бино. – Готовились, значит».

Предусмотрительность господ из комитета вызывала невольное уважение. Молодцы! Чтобы, значит, сразу отличать своих от чужих, прицепить кокарду или, скажем, бантик – навроде как бирку козе на шею.

Человечек развернул лист, исчерканный с обеих сторон, прочистил горло и принялся читать:

– Граждане! Братья и сестры! В это суровое время, когда мы, оставленные без божественного участия, изнемогаем под непосильным гнетом неправедных поборов…

Майрра подперла щеку кулаком и утерла краем косынки набежавшую слезу. Душевно как излагает! Прямо за сердце берет! Все так и есть: и налоги непосильные, и божественной благости нет как нет, и набор этот рекрутский! Чтоб ему захлебнуться кровушкой народной, этому Эску!

– … сомкнем же ряды и гордо отчеканим наше решительное: «Нет!»

А голосина-то, голосина! И не скажешь, что в этаком ледащем, прости, Мать Меллинтан, шибздике, может быть такой басище! Густой, гулкий, что у твоего возглашателя!

– … вражьи клыки и когти готовы вновь терзать нашу несчастную многострадальную землю! К оружью, граждане! Не дадим произволу Эска погубить последнее, что у нас осталось! Повернем штыки против душителя народной воли! Не допустим, чтобы в сердце нашего прекрасного Янамари заползли продажные гадюки предательства! Дадим отпор хищникам, готовым растерзать на части нашу землю, нашу, граждане, свободную страну! Да! Мы достойны свободы и равенства! Мы были никем! Вместе мы станем – всем! Под знамя! Под новое знамя нашей свободной и прекрасной страны!

– Благородный господин! – подхваченная мгновенным порывом, Майрра вскочила, отряхнула крошки с подола и вспрыгнула на бортик: – Сударь!

– Зови меня «гражданин председатель», свободная женщина! – милостиво простер к ней руку оратор. – Отныне и навсегда – никаких господ! Все мы – равные и свободные граждане Янамари!

– Воля ваша, гражданин… – вдова не смутилась. – Майрра Бино я, вдова.

– Говори, гражданка Бино!

– А… я спросить хочу – а знамечко новое, что ж сие значит-то?

– Знамя свободной земли Янамари, – охотно пустился в объяснения председатель, – суть символ нашей воли и устремлений. Черная полоса – это наша щедрая истерзанная земля. А полоса золотая – это, гражданка, золото наших хлебов и солнце свободы, что воссияет над нами, разогнав мрак угнетения! Возьми! – по знаку оратора отиравшийся у самых ступенек парнишка – из тех, фабричных – выхватил из корзины ленточку. – Носи этот знак как символ свободы и свидетельство о том, что ты верная дочь Янамари! Да здравствует республика!

– Ура-а! – гулко откликнулась площадь, качнувшись к ратуше. Ленточек хотелось всем.

Майрра подбоченилась, гордо оглядывая море голов внизу. По всему выходило, что нынче она – героиня дня!

– Тетка! – кто-то снизу дернул ее за подол. – Слышь, тетка Бино! Да вниз-то глянь же!

– Чего?

Фабричный парень, слегка помятый в толпе, протиснулся к ней, сжимая в кулаке обещанную ленту.

– Давай, слезай! Гражданин председатель тебя до своей милости просят! И эта… ленточку прицепи… Уйди, паскуда! – Шамис отпихнул локтем какого-то прыткого охотника до знаков революционного отличия. – Не про твою харю честь! Давай за мной, тетка Бино.

– Ой… да куда ж это?

– В ратушу. Господин председатель велели из народа выбрать, значицца, делегатов.

– Бить, что ли, будут? – гражданка Бино обеими руками сцапала ленту и спешно принялась прикалывать ее к корсажу.

– Да ну тебя, дурная баба! – парень оскалился во весь рот. Зубы ему, к слову, кто-то уже успел пересчитать. – Сказано же – де-ле-га-тов! Заседать будем! В комитете, слышь-ка, общественного благоденствия. Во как!

Херевард Оро

Утром мороз крепче всего, а выстуженный воздух при каждом вдохе прямо-таки звенит и пьянит не хуже вина. Вино… Да, вино – это прекрасно.

Благословенный Святой пониже натянул на уши шапку и торопливо спрятал руки в бобровую муфту. И взгляд его с нескрываемой тоской скользнул по далеким холмам за рекой.

А вот вина Янамарского нового урожая 329 года от Великого Раздора вряд ли кто испробует. Померзнут самые старые виноградники, погибнет знаменитая Золотая Лоза, как пить дать. Жаль. Однако же, снявши голову, по волосам плакать не следует. Не до виноделия станет янамарцам очень скоро.

Этот мороз оказался настолько кстати, что Херевард всерьез подумывал о том, чтобы объявить погодную аномалию – благоволением Предвечного и его же чудом. Все вообще складывалось почти идеально: Аластар Эск очень «вовремя» решил подоить Янамари, Идгард отбыл в войска и в данный момент как раз находился в премилом городишке Керуш, от которого до Дэйнла, где не без помощи синтафских подстрекателей начались народные волнения, рукой подать. А тут еще и морозы сковали Наму льдом. Все, абсолютно все к пользе задуманного Херевардом.

Агенты, правда, доносили о серьезном обострении отношений между князем Файриста и его наследником, но это ничего не значит. Аластар даже в безумном ослеплении Властью понимает лучше всех – без Идгарда он обречен.

Эсмонд с наслаждением пнул сугроб сапогом. До чего же приятно знать, что твоему врагу несладко приходится. Одержимость взяла верх над мятежным князем, а что это такое, Херевард знал лучше всех.

Когда по жилам течет не кровь, а горький яд, когда все мысли и все сны только об одном, когда не можешь ни есть, ни пить, и голоса близких доносятся издалека, словно через несколько слоев войлока – вот что такое одержимость-жажда. Все понимаешь, все осознаешь – и что безумен, и что опасен для окружающих, и что ненавистен им же, а ничего нельзя поделать.

Аластар Эск – умный, он – опытный борец с самим собой, его контролю учили с рождения. Он все правильно рассчитал – вовремя услал сына с глаз долой, чтобы тот не искушал и не спровоцировал. Говорят, теперь сутками не выходит из кабинета, с головой ушел в работу и спит только с помощью особого снотворного. Рецепт его хитрые эски уже тысячу лет хранят пуще родовых сокровищ. Арайнов рецептик, его рук дело. Чтобы, значит, ни один эсмонд не смог пробраться в видения спящего эска без спросу. Херевард пробовал – тщетно, Мэриот тоже ни с чем остался. Да что там тивы, даже бабам-аннис ничего не обломилось!

И если не вышибить эска из равновесия, то он еще триста лет сумеет протянуть, а то и больше.

«Предвечный, ты просто обязан мне помочь. Давай, поднатужься. Мне нужно немножко удачи», – мурлыкал себе под нос Херевард.

Конечно, Предвечный его не слышал, но за последние годы сам Благословенный Святой настолько преисполнился магией, данной ему богом, что иногда чувствовал в себе силы и возможности дергать за нити Бытия.

Ну, вот же они – заледеневшие на морозе, подрагивающие от напряжения, тонкие… От легкого касания они сдирают кожу, но боли не чувствуешь совсем. Она придет потом, во сне, как тать, как подлая болезнь. А пока – сплошное наслаждение собственным могуществом, почти блаженство.

«Вера – это сила! Я – верю! Верю!»

Синее высокое небо крошилось, гудела земля, а снег обжигал сквозь подошву сапога. И тогда, помедлив лишь мгновение, Херевард сделал шаг в ослепительный Свет, изнемогая от несказанного счастья.

«Пусть они триста раз правы, эти файристянские богохульники, когда говорят, будто Предвечный – машина. Даже если так, тогда он – Машина Счастья. Пусть…» – успел подумать глава Эсмонд-Круга, прежде чем время для него остановилось.

– Кхм-кхм… Благословенный, прошу прощения, это срочное.

Офицер видел, что тив Херевард застыл в молитвенном трансе, но все равно осмелился прервать общение с богом. Значит, дело срочно.

– Что там?

Чудилось, будто звуки медленно-медленно стекают с губ. Как свежая патока – золотистая, пахучая, сладкая.

– Нашему патрулю сдалась юная барышня – беглянка с той стороны. Требует аудиенции. Личной.

– Что за чу-у-ушь? – Патока выпаривалась, густела, превращалась в твердый ком, от которого откалывались куски слов: – Кто? Что нужно? Где она?

Офицер побледнел и отступил на шаг.

– Назвалась Илуфэр Омид.

«Спасибо, Предвечный!»

– Зовите ее сюда. Немедленно.

Снег аппетитно хрустел под ногами, призывая эсмонда испробовать свежесваренной кадфы и еще горячих вафель с медом. После единения с божеством хотелось есть сладкое и пить горячее. Но с Илуфэр лучше поговорить наедине, без лишних ушей.

«А у Раммана Никэйна губа-то не дура», – оценил Херевард экстерьер беглой невесты.

Ему самому такие не нравились. Чересчур полукровка, слишком сероглаза и темноволоса, но если отвлечься от канонов, то, несомненно, привлекательна для мужского глаза. И грудь красивая, что немаловажно.

Херевард жил слишком давно, чтобы углубляться в нюансы, вроде оттенка кожи или там линий изгиба шеи. Сколько он всякого-разного навидался. Главное – грудь, а при более близком знакомстве – задница. Остальные детали – малозначительны.

– Рад встрече, сударыня, – радушно приветствовал девушку эсмонд. – Давно хотел познакомиться с избранницей лорда Никэйна.

В ответ девица церемонно поклонилась и молвила со странным придыханием, похожим на всхлип.

– Возможно, вы не поверите, Благословенный, но я с детства мечтала об этом. И не смела надеяться.

Она и в самом деле глядела на Хереварда во все глаза, как на чудо. До предела расширенные зрачки и частое дыхание выдавали немалое душевное волнение девушки.

– Я польщен. Но что же привело вас ко мне, кроме детской мечты, дитя мое? Вы ведь бежали из Янамари, если я не ошибаюсь. Уж не из-под венца ли?

– Нет, я бы никогда… никогда не покинула моего возлюбленного… жениха. Но… – Илуфэр почти задыхалась, как после долгого бега. – Но обстоятельства таковы, что только… только в вашей воле и власти спасти Раммана!

– Вот как?! – Эсмонд вопросительно изогнул бровь. – А я-то думал, что мы с графом Янамари – враги. Хотя бы просто потому, что его мать – любовница мятежника Эска. Ваш жених, насколько мне известно, преданнейший из сыновей.

– Но это вовсе не значит, что его не нужно спасать и от восставших горожан, и от родной матери! – запальчиво молвила девушка.

– Предлагаете сделать это мне?

Нет, право же, эта красотка тиву Хереварду нравилась. Экая она отчаянная! И не побоялась же.

– Кстати, а как вы пересекли границу, сударыня?

– По льду реки.

А вот это было приятная и полезная новость.

– Так вы говорите, что в Дэйнле беспорядки? И лорд Янамари захвачен? А что же с его матушкой? Она тоже пленена?

И когда юная дама поведала о недавних приключениях, тиву Хереварду пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не показать собеседнице радости.

«Ах, вот вы где спрятались, мои дорогие соратники!» – ликовал он.

Накрыть разом все теплое гнездышко он даже не надеялся. Форхерд Сид недаром один из первых учеников тива Алезандеза, его на мякине раньше было не провести. Пока с бабами не связался!

Давно, очень давно Херевард Оро был лишен простой человеческой радости – ликовать. Не было повода вот уже двадцать лет. Но теперь-то…

Чтобы скрыть дрожь, он деловито потер ладони.

– Я, право же, не знаю, как мне вас вознаградить, сударыня, ибо признательность моя безмерна.

– Спасите Раммана, – прошептала Илуфэр и посмотрела так, как умеют только очень юные девушки, пока верят, будто огромные и полные слез глазищи могут повлиять на решение мужчины.

– Договорились.

Благословенный Святой тив, если что-то обещал, то делал. Особенно, когда мольбы просителя совпадали с его планами.

«Рамман нам самим пригодится живым и невредимым. Мамочка все равно уползет на Шанту, к мамочкиному любовнику он относится без пиетета, а вот братца-наследника любит, и тот не оставит старшенького без помощи. Как все-таки все удачно складывается на этот раз. Просто идеально».