Князь Юрий, прозванный Долгоруким, в середине жизненного пути своего, отказавшись от завоевания Киева, воспылал страстью к строительству городов. Не отличившись на полях сражений, не единожды разгромленный братьями своими и противниками иного рода, он понял, что главное в его жизни – города, которые он поставит. И будут помнить строителя и основателя их больше, чем воеводу, выигравшего самое яркое сражение. Отличавшийся крутым нравом, между тем он так пекся о памяти потомков, что все остальные дела его не особенно и волновали. Он был уверен, что современники просто не способны его оценить. У них было столько сплетен и наветов в запасе, что глупо было бы рассчитывать на их благосклонность и доброту.
Пять лет назад заложил он свою Московию. И город рос и ширился на глазах. А взор его устремился к новым нехоженым дорогам и необустроенным землям. И стал он закладывать новый град под Переславлем. Здесь был когда-то град старинный, но стерся он с лица земли, задолго до его появления в мире этом.
Города умирают так же, как люди. Часто от них и следа не остается. Но хотелось ему, чтобы древность с современностью соединилась, и он приложил к этому руки. И важно было, чтобы воскресил именно он. В детстве когда-то на пустом месте повстречал он белоголового старца с добрыми голубоватыми глазами. Он и рассказал княжичу о старинном граде, стоявшем здесь когда-то. А когда они прощались, узнал старик, что мрачный юноша, княжеский сын. И тогда подумал он о том, что отстроит город рано или поздно княжич.
И знал княжич, что он должен выполнить это обещание.
И знал он, что на том свете встретит того старика и ответить придется.
То ли вспомнил князь об обещании, то ли сам решил, но он город тот и решил построить, потому что думал он о нем неустанно. Но со странным городом этим с самого начала стали какие – то чудеса происходить.
Другой старец там появился, правда, правда, плутоватый, странный какой-то. Но говорил он, глядя на князя, что в городе этом красивый и удалой князь появится. И окажется сей град в особенном почете на долгие времена. После многих бед будет он самой яркой звездой на небосклоне над Русью.
Мудрено говорил старик, но главное понял Юрий, что не зря он говор этот строил, что родственник его далекий и о нем память оставит.
И снился ему ночью тот неведомый еще миру князь. Он смотрел на него из своего далека, говорил, что дорог и люб ему Переславль, краше его нет ничего в целом свете.
И возрадовался таким похвалам князь Юрий несказанно.
С особенно радостным настроением приступил к работе князь Юрий, и если раньше он только догадывался о том, что неспроста все это происходило, то теперь точно знал. И казалось ему в те дни, что стоит он между прошлым, уже недоступном, и будущим, о котором ему толком еще ничего не известно. Но чувствовал князь, что тяжелым будет грядущее. И он в этой странной цепи был только одним, но необходимым звеном.
Он не застал героические времена, и не особенно о том печалился, но города должны стоять всегда, и ему следовало к этому руку приложить.
Он внимательно следил за строительством, был беспощаден к мастерам. Он знал, что его бояться, но готов был на любую жестокость, чтобы увидеть свой новый город. А город его рос и хорошел на глазах.
Чаще всего Александр вспоминал о князе Андрее и гордился тем, что он был среди его предков. Хотя он не знал, почему сей властелин, вызывал у него в душе такие чувства. Но его капризный спутник и советчик бес хорошо это знал. Он все чаще возвращал юношу именно к памяти об Андрее. И для этого у него были свои причины. Он чувствовал свою вину перед этим князем, и считал, что теперь ее можно было и искупить.
Тогда в реальности он казался незаметным, достойным и правильным – для него очень скучным. Но в душе его жила какая-то невероятная сила и дерзость. Если бы в свое время он обратил на нее внимание, в этом мире все могло быть по-другому. Но в то время, в этом не хотелось признаваться даже самому себе, бес рубил сук, на котором сам он и восседал торжественно.
И возможно если бы он сделал ставки не на Всеволода и Романа, которые были ярче и ему казались интереснее, то и многих бед, а то и рабства самого избежать можно было, или биться с ним отчаяннее.
Андрей погиб страшной смертью, он возился со всеми остальными, а они такой клубок змей сплелись, что распутать невозможно. И все покатилось, словно камень с горы, которые сам он только слегка подтолкнул.
Во времена мужания Александра камень этот валялся уже где-то под горой и его никто не собирался подбирать.
№№№№№№
Андрей смотрел на них из своего далека и чувствовал, что оказался в странном, необъяснимом времени. Он помнил все, что тогда происходило, и убийц, ворвавшихся к нему в покои, никогда не сможет позабыть, и какое-то страшное крушение, проглотившее и правых и виноватых в одном потоке, и ту темноту, то забвение, в котором они все в один миг оказались.
Он был в первом кругу и понял, что отсюда можно видеть происходившее на земле. Только времена там совсем иные. И кто этот молодой красавец?
Он не смог бы без помощи беса ответить на все эти вопросы. Но в той реальности по времени ему просто не могло быть места. Он догадывался, что в жилах этого парня текла его кровь. И верил князь в то, что у него все может складываться по-другому. И останется что-то от их рода, и земля русская не перестанет существовать. Но если вспомнить о том, что он внук Всеволода, то на что-то особенное рассчитывать не приходилось, хотя ему ли не знать, что всякое бывает, внуки не всегда похожи на дедов своих.
Это и оставалось утешением, слабоватым, и все-таки.
– Но он и Мстислава Удалого внук, а не только твоего братца, – подсказывал ему бес.
Он показал князю, что не оставил его и тут и следит за его размышлениями.
– Да, Мстислав был славным князем, согласился Андрей. – Хорошо, если его кровь окажется сильнее.
– Так и будет, – подтвердил его непрошеный собеседник, – нужно хоть что-то сделать для нас для всех, – судя по словам, бес и себя в разряд князей зачислял.
– Ты спас когда-то Игоря, – напомнил он князю.
– Но это не особенно меня радует, – усмехнулся призрак, – ничего хорошего из этого не вышло, только новые раздоры и смута. Может, от всех этих кошмаров избавились бы, если бы он сгинул где-то в снегах.
– Но он сумел показать, что и на твоих собратьев управа есть.
Князь Андрей открещивался и не хотел замечать ничего хорошего, что происходило с ним в том мире. Немного призабывший его бес, знал теперь и вспомнил, почему в свое время он бегал от него, как от ладана – уныние недаром считается одним из смертных грехов. С этим он мог согласиться. Но в этом было что-то свое, неподражаемое, но не для живого человека, а для призрака в первом кругу ада.
Князь видел, что там начало происходить нечто, что не вписывалось в ту реальность, к которой он привык
Он прикасался к собственному прошлому и смотрел на себя со стороны, и это было интересным делом.
Хотя и на этот раз все казалось ему только злой шуткой и насмешкой. И только то, что спокойный, мужественный и благородный Мстислав так много для него значит – было утешением.
– Ты начал объединять русские земли, и это было правильно, они скоро поймут, что ты был прав, – внушал ему в это время бес, и центром не случайно станет град твоего отца.
– Переславль? – удивленно спросил он.
– Нет, Москва, – усмехнулся бес, называя полузабытый поселок, к которому в свое время так тянулся Юрий.
Победят деловые, а романтика будет только мешать. Тверь да Владимир отступят на задний план, и только мешать будут со временем.
Только непонятно было не только князю, но и бесу, о прошлом или грядущем говорил он. И вышла какая- то странная заминка.
– Да и сам ты, княже, в храме в полный рост изображен. У них будет представление о том, кто ты такой, что собой представляешь, то ли насмешливо, то ли серьезно говорил бес.
Он торопился. Александр все еще взирал на князя Андрея и понимал, что тот растает, он не сможет его больше увидеть, ведь не так просто заглянуть в собственное прошлое.
– Я вижу его, и во сне и я наяву я так часто вижу его, – твердил он, и хотелось остановить, удержать такое мгновение, но оно уплывало куда-то, исчезало.
– Киев, Новгород, Ростов, Суздаль, Владимир, – в каждом из городов этих он был хозяином. Но теперь это казалось только пустым звуком. Они, наверняка, где-то существовали, но были от него также далеки, как звезды на небесах, и он понимал, что не принадлежит к этому миру и принадлежать больше никогда не будет.
И не понимал, стоит ли об этом сожалеть или радоваться надо тому, что все так быстро закончилось.
Они не заметили, как место князя занял совсем иной тип. Он был в непривычных одеждах – почти обнажен, странно прекрасен и ужасен одновременно. Можно не сомневаться в том, что бес с ним давно и хорошо знаком.
– Я не хочу говорить о Всеволоде, – вместо приветствия бросил им этот тип.
– Но так ли он плох, ты не можешь спорить с тем, что ему многое удалось.
– Я презираю то, как он это делал. И это останется неизменным, – говорил он, и князь понял, что разговор принимает самый неприятный оттенок.
– Ты предвзят к нему, он вовсе не так плох, – все еще настаивал на своем бес, – разве имеет значения, каким путем мы добиваемся поставленной цели?
Демон смотрел на них внимательно и настороженно.
Да, конечно, этот красивый негодяй всегда защищал тех, кто в чем-то был на него похож. А князь Всеволод и он близнецы – братья. Но он хорошо знает, как они ужасны оба. И все кровавые последние события, доставлявшие ему столько горечи, он связывал, прежде всего, именно с ним. А уж если даже самого беса он вывел из себя, что случалось в последнее время не часто, то можно полагать, что он из себя представлял. И все-таки он выслушал доводы Демона.
Хотя они принадлежали к одному миру, но были такими разными и противными во многом друг другу, что даже с людьми он быстрее сходился и лучше ладил, несмотря на явную к ним неприязнь. Но бес не мог избежать общения с Демоном, потому что многие столетия был с ним знаком, и тому просто не с кем было общаться.
И скучая, а то и страдая без общества, он никак не оставлял того в покое.
Демон говорил, и казалось, говорит он совсем о другом человеке:
– Я не понимаю тебя, что же плохого в том, что князь сей был осторожен и хитер. Многое он просчитал и угадал. Сражался с врагами мало? Но они и не нападали на него, он мог усмирить их не только мечом, но и словом, разве неважно это? Ему в целости удалось сохранить свою дружину. А границы Руси защищены были, и бежали от него печенеги, как от ладана, говорят, ты бегаешь. Видно, было в нем что-то этакое. К большой власти не рвался он, так только дураки надутые к ней и стремятся, чтобы на столе великокняжеском покрасоваться. Иные за нее всю жизнь и отдают, на остальное и времени просто не хватает, и успокоиться так до смертного часа и не могут. Подчинял себе кого-то, пугал, но ради благого дела. Он Русь под свои знамена собирал, стать она должна была сильной да могучей. Только века человеческого для этого всегда не хватало, но это не вина его, а беда. Я знаю. как ты его за это наградил и куда поместил, в то время как все забияки, все погубившие и разрушившие этот мир, ради власти великие жертвы принесшие в первом кругу у тебя жируют, чувствуют себя спокойно и ты с ними беседы ведешь да совет держишь – вот твоя хваленая справедливость. Странной твоя любовь оказывается, – горячо упрекнул приятеля Демон.
И все еще никак после такой напраслины не мог успокоиться бес, но постепенно он начал понимать, что со стороны так все это и можно было представить. Он чувствовал, что в речах Демона в чем-то есть подвох, как и в делах его, о которых они спорили, но никак не мог понять, что за словами этими кроется.
Оставаясь и сам в чем-то ущербным, он не мог не защищать таких же ущербных и отодвинутых бесом в тень. Но почему сам он так спокойно, почти покорно случает этого типа или на самом деле перед Всеволодом какую-то вину испытывает. Но этого не может быть, – думал он сердито, и никак не мог примириться с тем, что кто-то рядом с ним все по-другому понимает.
Конечно, если бы не Александр, о князе Владимирском Всеволоде он бы совсем не вспомнил, и разговора такого не случилось бы. Но он с самого начала странно мешал своему внуку. Даже при одном упоминании про этого деда его возникало недоверие и к юноше. И должно пройти много времени, прежде чем отношение могло как-то измениться. А могло и не произойти этого совсем, – с грустью и горечью думал он, и странно пусто и одиноко становилось в его душе.
О Всеволоде прекрасный внук его почти ничего не знал. И было интересно, влияет это как-то на душу его или нет. Как вообще предки на потомков влиять могут, только ли цвет глаз и волос остается, или что-то незримое, не сразу заметное, но более важное и глубинное.
Бес точно знал, что князь Всеволод был трусом, и не печенеги и другие кочевники от него в ужасе бегали на самом деле, а он сам так походы свои строил, чтобы это была только видимость их бегства. Разные хитрые штучки для этого придумывал. И не власти большой он сторонился, а просто не хотел свои темные намерения показывать. А властвовать за спинами других, подставных фигур обожал он, и всю жизнь только этим и занимался. Все неудачи ловко спирал на тех, кто на троне княжеском красовался. Просто понял из их разговора бес, что властелин этот был не в меру хитер, и так все проворачивать умел, что и Демон или вовсе не понимал его, или принимал за чистую монету то, то что тот ему показать хотел, и не замечал того, что видеть не следовало.
А что уж говорить о людях его, им голову морочить такому мудрецу проще простого.
Но стоит ли метать бисер перед свиньями? Стоит ли вообще к таинственному и темному прошлому возвращаться? – спрашивал он у себя, и спокойно позволял себе слушать то, что говорил Демон, и не высказывал собственного мнения.
Но тот, видно, что-то заметил, потому что, несмотря на молчание, он на этом все-таки не успокоился.
О проекте
О подписке