Лежа на старом диване в доме директора кладбища Артура, профессор понял, как только протрезвел, а на могилках больше водки не нашлось, все новые обошел и ничего не нашел, проклятие. Профессор понял, что и есть и пить вполне можно на кладбище не так плохо. И все благодаря славянскому обычаю оставлять для мертвых пищу и напитки разные горячительные. А потом вместе с ними ее вкушать, это тоже был такой обычай древний. И может быть ему с мертвыми что замутить, если с живыми никак ничего не получалосьВедь сколько им священники запрещали поминать таким образом своих мертвых, за последние века разве кто-то и где-то их послушался? Да ни за что на свете. И хорошо, что не послушались. Иначе бы в эти дни профессор просто помер от голода.
Вот и бродил профессор по кладбищу, и все время что-то приличное и очень даже съедобное находил и поминал тех самых покойников. И трудно было даже представить, что тут творится в праздничные дни. Жаль, что он до них, конечно, не доживет, вряд ли его Артур тут станет терпеть так долго, да и ему надо что-то делать. Кстати, о делах….Если бы в тот день около гаражей, они были по соседству с кладбищем, Профессор не увидел пожар, то он наверняка бы ничего такого не придумал. Но полыхал какой-то гараж, и он там еще до пожарных обнаружил тело уже до неузнаваемости обгоревшее. А у родственников была такая история, бабушка ее сто раз повторяла, что хоронили ее брата, так и не зная, он ли там был или нет, а потом тот брат явился живой и невредимый, оказывается он в запой ушел, и вернулся к собственной могиле.
Вот это все прокрутилось в его мозгах, а что для него и для всех сейчас будет лучше, чем его смерть? А если так, то и надо ее организовать, и посмотреть, как они станут рыдать да убиваться, жалеть о том, что помер он такой молодой в самом расцвете сил, а так много еще мог сделать, да не успел, не смог. Потом он вернется, объяснит, что все перепутали, тогда уже и от Светки ничего не останется, а он сможет начать новую жизнь. А собственная смерть станет для него алиби, мертвые ведь не могут убивать живых, это так.
Рубашка и часы его теперь валялись около тела, он прихватил футболку из соседнего гаража, хозяин которого побежал на пожар, и кожаную куртку, и спокойно скрылся, уверенный, что все его проблемы на этот раз решены.
№№№№№№№№
Артур узнал рубашку на теле, и свои собственные часы, которые носил в это время Профессор. И что ему оставалось? Только сообщить матери о том, что ее сына сожгли вместе с чужим гаражом. Его хозяин вернулся, узнав, что вероятно к нему забрались воры, и один из них был по справедливости наказан.
Татьяна отнеслась к смерти сына очень даже мужественно, если она рыдала, то только о собственной загубленной жизни, сообщила в СМС-ке обо всем Владу, но он даже не откликнулся, каков наглец. Ничего, если тело той девицы найдут, они сядут вместе, она его выгораживать и защищать не собиралась, – думала мать, только что в закрытом гробу похоронившая своего единственного и самого непутевого из всех сыновей. Она догадывалась, что он жил где-то у Артура на кладбище, поняла, что с кем-то пьянствовал в гараже, где они пожар и затеяли. Когда к ней пришли страховщики, она призналась в том, что ничего у него нет, ни кола, ни двора, и все ушло вместе с ним. Как ни странно – это была правда.
Если о чем-то и волновалась бедная мать, только о том, что и мертвый он им не даст жить спокойно, еще долго с разных сторон будут приходить те, кто захотят получить какие-то деньги, долги, и наверное суммы будут астрономическими, судя по тому, как он разгульно и загульно жил. Но от всех она собиралась держать круговую оборону. И в глубине души понимала, что и врагу бы не пожелала такого сына. Хотя ведь о покойнике или хорошо или ничего, но ни первое, ни второе у нее никак не получалось. Хоть ты убей. Хотя вот этого не надо. Ей, наконец, хотелось пожить хоть немного, ведь так мало осталось. Хотя как же она могла жить? Этого себе и не представить теперь.
Ведь тень этой девицы ее точно не оставит в покое, но самое главное, чтобы тело не нашли, чтобы с Владом больше нигде и никогда не встретиться. Она готова была отстать от него и забыть навсегда. И потом надо было найти Вадима, только трудно даже представить, где его можно было найти.
Без документов наш Профессор оказывался дюжину раз. Допиваясь до полной невменяемости, он никогда бы не вспомнил, где и как их потерял, или у него выкрали очередной паспорт, и приходилось снова обращаться в паспортный стол, чтобы получить новый документ. Но прежде всегда он считался живым, теперь же его даже успешно похоронили, поэтому надо было что-то еще придумать? А что тут придумаешь такого новенького?
Тогда он пробрался на дачу к Владу, – семейка наша никак не могла оставить его в покое, да и нашел там (теща всю библиотеку туда вывезла), он сам ему жаловался, что за книжками приходится туда ездить, как только что понадобится. Там были и семейные альбомы, а в одном из них, он помнил это точно, лежало свидетельство о рождении его младшего брата, умершего в юности. Вот этот документ и сделал из Вадима Миллера, Андрея Энгельса.
Он отправился к незнакомой паспортистке, рассказал об истории с ограблением, показал этот самый документ, правда, стал он на год старше, но это лучше, чем ничего. С прошлой жизнью скоро было покончено. И с новыми документами он пожил еще какое-то время в поселке, у сердобольной вдовы, а потом и решил, что надо навестить своих близких. На закате, хлебнув самогону, который был у Людмилы в достатке, он и отправился навестить свою матушку. А что, он их не заставлял его хоронить, не говорил о том, что он погиб, ведь это они сами так решили, и все не правильно поняли. Вот пусть теперь и думают гадают, что же делать и как быть. О том, что у матушки слабое сердце, что она может помереть, он даже и думать не собирался. Переживет как-нибудь, история с воскрешением, липовым воскрешением, бумерангом вернулась к нему самому.
№№№№№№№
Картина встречи родственников потрясла даже самого профессора. Мать упала в обморок, хотя ей уже не следовало ничему удивляться, бабка уронила, и разбила какую-то чашку, порезала руку и потекла кровь.
– Я вернулся, – повторял Профессор, – вы простите меня, телефон разрядился, батарея села. Мне хотелось вам позвонить, но никак не мог, вот хоть убей.
– Мы тебя похоронили, – сообщила мать, – как только немного отдышалась.
– Я видел свою могилу, – заявил он, – вот потому у меня новый паспорт.
Он раскрыл перед ней полученный документ.
– Как ты его нашел, зачем тебе эта проклятая фамилия, – матушка не знала, что говорить и как быть дальше.
– Другой бумажки не было, и взять негде, у него был брат, он давно умер, но кто там это знает. Да и давно пора мне было имя сменить, может и жизнь тогда переменится.
Матушка к полночи приготовила его любимый плов и кормила его до отвала. Она думала о том, что тот, кто воскрешает других, не мог не воскреснуть сам, разве не ясно, что как аукнется, так и откликнется. Она прекрасно понимала, что радость ее будет недолгой, до первой заварушки, но вдруг она хоть какой-то срок передохнет.
– Поеду в столицу с новым именем, вдруг повезет больше, – говорил Профессор, – доедая весь приготовленный плов. Только сейчас он понял, как оголодал, и как ему все это время хотелось есть.
Он так смотрел на нее, что она достала и бутылку. Не каждый день даже ее без башенный сын-мерзавец воскресает, пусть пьет. Иногда свирепая тетка бывала даже очень добрым созданием, наверное, и сама она не ведает, почему именно такое случается.
Прихватив денег на поезд, он и на самом деле исчез. Они могли пока жить и не тужить, но в том, что он вернется с новыми косяками, большими и малыми проблемами, в том не было никакого сомнения. Это только вопрос времени. Но они договорились пока никому и ничего не говорить. Похоронили и ладно, пусть все успокоится и уляжется в этом странном мире
Все было бы распрекрасно пока, если бы не тело в ковре этой девицы, подозрительно молчащий Влад. Но если ее не нашли и за ней не пришли милиционеры – это уже не так плохо. Вдруг обойдется, сколько людей исчезает в мире, это же просто жуть, одной девицей больше, одной меньше. Так себя успокаивала мать Профессора, которой можно было посочувствовать, но почему – то сочувствовать совсем не хотелось. Хотя ведь были все вокруг вовсе не злыми людьми, и бог велел прощать и понимать, но не прощали и не понимали, изверги.
Лирическое отступление
Сон о Раскольникове и виртуальной любви
Мне приснился странный сон.
Родион Раскольников задержался в Интернет – кафе и опоздал на свое страшное дело. А почему это произошло? Увлекся, получил письмо от таинственной незнакомки, забыл на время одну теорию и решил проверить другую – насколько может увлечь его темную душу виртуальная любовь.
Увлекала. Старуха осталась жива. Теперь мне жаль ту, которая вероятно моложе и краше бесполезной старухи, и она подвергает себя страшной опасности. Разве мы не помним, что творил он с матерью своей и Соней Мармеладовой, как медленно приносил в жертву и убивал каждую из них.
А если женщина влюблена, пусть и виртуально, она становится беззащитна перед таким теоретиком. Любовь зла, полюбишь и Раскольникова, но что потом?
Осторожно любовь виртуальная
Подкрадется, и вот в паутине
Отдаюсь я земная, нормальная —
То ли призраку, то ли мужчине.
Как понять мне за далью туманною,
За стеклом монитора, и облаком
Тех иллюзий, кому я желанною
Стала вдруг, а открытие обухом
Больно бьет, и Раскольников яростно
Все пытает меня и пытается,
Все теории зло и безжалостно
Испытать – ничего не останется
Только это опять напряжение,
Не унять уже страсти и нежности,
Только это опять раздражение —
Он ушел, и в его неизбежности,
То ли снова старуха процентщица,
То ли Соня его дожидается.
Света нет, и сегодня не верится,
Что любовь моя вновь возвращается.
Кто свои проверяет теории,
И кто опыты ставит зловещие,
Там в сети бессловесной поспорили
О любовнике страстные женщины.
Снова ревность она заразительна,
Снова нежность, она не кончается.
Но теория так отвратительна,
Если все в полутьме обрывается.
Что сказал он Чубайсу, и в ярости
К Соне или старухе процентщице
Он уходит, любовник безжалостный.
От Порфирия снова отвертится
И исчезнет, и больше в реальности,
Не появится, даже не верится,
Только снова любовь виртуальная,
Как пластинка безжалостно вертится.
Снова кажется – вот он отчаянный,
Казанова, едва ль успокоится.
Только вдруг проболтался нечаянно,
Что приснилась намедни покойница.
Так смеялась старуха беспечная,
Так звала его к пропасти яростно,
И уходит, на вечер, навечно ли,
И меня он бросает безжалостно.
Виртуала стихия горячая,
И холодная пропасть прозрения,
Отдаюсь я опять, настоящая,
Даже верю ему на мгновение.
И спасая старуху процентщицу
От погибели пасмурным вечером,
Все строчу ему – это оценится,
Виртуалом мы все здесь отмечены.
Через 2 года
Солнце медленно падало в глубины темных вод.
В небольшом помещении, гордо именуемом офисом в таком захолустье, куда не доехать, не дойти и надо очень напрячься, чтобы найти его, сидел таинственный незнакомец, называвший себя профессором (от звания академика и член кора пришлось отказаться). Город хотя и был огромен, но академиков здесь слишком мало по сравнению со столицей, их всех знают в лицо, а вот среди разных профессоров легко затеряться, и сколько времени еще можно вводить в заблуждение доверчивых граждан, одному только богу известно.
Но пока тот самый бог был к нашему герою благосклонен, и его аферы как-то все или почти все проходили без сучка и задоринки. В том смысле, что его ни разу не ловили за руку, а если и разоблачали, то задним числом, так, что он успевал сменить имидж, род занятий, а то и всю свою бурную, а часто и буйную биографию переписывал на новый лад. И от прежнего не оставалось и следа. Он умудрялся даже потерять и сменить паспорт.
В отделениях милиции выдавали ему новый, без всяких лишних штампов и сведений, и был он снова не женат, бездетен, правда, моложе не становился, год рождения неизменно оставался прежним, а вот имена и фамилии менялись одни на другие. И начинал он жизнь с чистого листа и с нового паспорта. Вадим давал себе неизменно обещание, что теперь она станет другим, от прежней жизни и следа не останется. Уверял, что все у него будет хорошо, да так хорошо, как никогда прежде не бывало. Но исполнялись эти обещания неизменно после дождичка в четверг. Кстати, теперь по последнему паспорту его звали Андреем, но мы с вами будем как и раньше называть Вадимом, чтобы окончательно не запутаться.
№№№№№№№№
Так вот наш Вадим назвал себя профессором, и вел прием по каким-то таинственным делам, то ли с магией все было связанно, то ли с попсой. Он называл себя и продюсером, и алхимиком, и кем только не называл, всего и не упомнишь.
А как известно в начале 21 века магия и попса были одинаково пусты, тупы и считались настоящей аферой, столько профессоров и академиков хотели поймать рыбку в этой мутной воде, убедить доверчивый народ в том, что именно они спасут нас от всех бед и напастей, да что там, помнится, и мертвых воскрешали и не раз, да на глазах у всего мира, особенно один товарищ с фамилией Гробовой.
Вадим был птицей помельче, этого нельзя отрицать, на такое не замахивался, хотя звезды с неба тоже пытался схватить. А его афера с воскрешением провалилась, как и все другие аферы. О ней никто не вспоминал больше.
К нему порой приходили какие-то люди, да тайными путями, чаще всего по наводке знакомых, уже якобы у него излечившихся от всего на свете, но то, что значительно легче стали их бумажники от таких визитов, никто не сомневался, наш профессор вовсе не был похож на мать Терезу, а скорее наоборот. Удивительно то, что деньги ему несли. Но тут вера нашего народа во всех чертей и проходимцев неистребима, вернее, ее никто никогда не истребит, в том нет сомнения.
Люди эти были по меньшей мере странными, потому что Мишель, страховой консультант из соседнего офиса, взглянув на парочку таких посетителей таинственного профессора в довольно поздний час, упорно предлагал им застраховать свои жизни, а они только смотрели на него испуганными глазами и шарахались в разные стороны. Пришлось Мишелю невольно припомнить знакомое по школьной программе, но давно забытое:
– Ну, Фамусов, умел гостей назвать,
Уроды с того света.
И этот самый Мишень даже не подозревал о том, насколько он был недалек от истины.
№№№№№№№
Случается такое, что на нас снисходит какое-то озарение, о чем-то мы вдруг догадываемся, впрочем, и к гадалке не надо было ходить, чтобы понять, что за посетители бывали у нашего профессора.
Ну не все, конечно, некоторые туда попадали случайно, он знакомился с ними в маршрутках, просто на улице, в каких-то компаниях, куда его изредка еще пускали по простоте душевной, они его слушали и отвечали на настойчивые приглашения, приходили, просто легковерными и доверчивыми оказались.
И что еще удивительнее – некоторые из них задерживались у профессора на определенные срок. Что-то узнавали, от чего лечились эти граждане, и неизменно выкладывали круглую сумму дензнаков за такие странные приемы. У нас ведь всегда так, нам всегда жаль денег на что-то ценное и добротное, а вот за какую-нибудь дрянь, которая вовсе не нужна, никогда не пригодится, мы не привыкли скупиться.
Еще поэт, помнится, утверждал, что он легко обходится без необходимого, но никак не может прожить без лишнего. В этом смысле мы с вами все немного поэты, чем наш Вадим без всякого зазрения совести и пользовался. С совестью у него были особенные проблемы, ее не было совсем.
Впрочем, надо быть честным, не все из посетителей были так уж и наивны. А особенно казавшиеся наивными вдруг сдирали маску и тогда начинались разоблачения бурной, а порой и буйной деятельности, но профессору все время удавалось выйти сухим из воды.
Как это получалось, сказать очень трудно. Ведь еще моя бабушка утверждала, что сколько ниточке не виться, а конец все равно будет. А в его деятельности не было до сих пор ни конца, ни края.
О проекте
О подписке