– У меня слишком мало опыта и я вряд ли смогу управлять целым гаремом. Вы, должно быть, шутите, Ваше Величество. – Я наклонилась к императору и прошептала: – Неужели вы думаете, что я забочусь о вас меньше, чем о своих служанках? – Я снова села прямо и, скрывая истинные чувства, вымученно улыбнулась. – Семья наложницы Хуа очень вам помогает, поэтому будет правильно, если вы станете проводить с ней больше времени.

– Мне бы хотелось чаще бывать с тобой, а не с ней, но это сложно. Да, мы начали побеждать, но нам предстоит сделать еще очень многое. Боюсь, что в ближайшие дни я буду безвылазно работать в кабинете.

Я почувствовала облегчение, когда узнала, что в скором времени он будет очень занят.

– Вы так тяжело трудитесь во благо государства. Пожалуйста, не забывайте о своем здоровье и берегите себя.

Этот завтрак давался мне крайне сложно. Когда я положила в рот кусочек гусиной печени, я не почувствовала никакого вкуса, лишь неприятную горечь. Но перед Сюаньлином мне стоило сохранять невозмутимое лицо, иначе весь мой план пошел бы насмарку. Я обязана была на время забыть о злости и обиде, чтобы из-за глупых эмоций не потерять все, чего я добилась. Я изображала радушную хозяйку, накладывала угощения в его тарелку и смеялась над его шутками. В тот день я поняла, как тяжело оставаться добродетельной женщиной, живя во дворце. Если хочешь сохранить образ хорошей жены, ни в коем случае нельзя показывать, как тебе больно, нельзя говорить вслух о том, как ты страдаешь. Я не могла не восхищаться нашей императрицей и ее выдержкой. Ей постоянно приходилось бороться с наложницей Хуа, но вне зависимости от того, побеждала она или проигрывала, она никогда не показывала своих эмоций и сохраняла абсолютно невозмутимое выражение лица. Но сколько же горечи и страданий скрывалось под маской спокойствия? Как она могла с таким достоинством нести тяжкий груз одиноких лунных ночей?

Мои мысли прервал император, который положил в мою тарелку жареные побеги годжи.

– Попробуй. Это очень вкусно, – сказал он и ласково улыбнулся.

Я поблагодарила его и посмотрела на лежащую на тарелке зелень. В этот момент у меня резко похолодело в груди и сжалось сердце. Меня обуревало столько чувств, что было крайне тяжело оставаться на месте. Мне казалось, что я очень похожа на ростки годжи, которые кинули на раскаленную сковороду с маслом, потом посолили, много раз перемешали, чтобы они пропитались ароматом, а потом аккуратно выложили на красивую фарфоровую тарелку, украшенную цветочками и животными.

Когда стол наконец опустел, в зал вошел Ли Чан и доложил, что министры собрались в зале Июаньдянь и ожидают императора. Сюаньлин поспешно ушел, а я удалилась во внутренние покои.

Цзиньси догадалась, что сейчас у меня дурное настроение, поэтому отослала всех служанок и сама принесла мне чашку чая.

– Госпожа, попейте чаю, вам станет легче… – сказала она шепотом.

Я сжала зубы от злости. Мне неимоверно сильно хотелось бросить чашку на пол, чтобы она разбилась на десятки белых кусков, но я сдержалась. Я поставила ее на стол, да так, что чай расплескался по всей столешнице.

– Отлично! Просто замечательно! Все вокруг считают меня полной дурой! – сердито воскликнула я.

– Я понимаю, почему вы злитесь, госпожа. После отравления принцессы Вэньи прошло совсем мало времени, а император уже хочет вернуть госпожу Хуа на должность помощницы императрицы и дать ей власть над гаремом. Любой бы на вашем месте почувствовал разочарование.

Я глубоко вздохнула. В моей душе смешались горькая обида, страх и злость, но в то же время я яснее ясного понимала, что такова жизнь при дворе и император мне ничего не должен.

Задумавшись, я начала водить по столу острыми золотыми наперстками, надетыми на безымянный палец и на мизинец правой руки. Шкряб, шкряб. Там, где заостренные металлические концы касались дерева, оставались белые царапины. Бум! Я ударила кулаком по столу и сказала:

– Нет смысла жаловаться или разочаровываться из-за того, как именно император решил этот вопрос. У фэй Хуа могущественная семья, прославившаяся боевыми подвигами. Нельзя их недооценивать. Сегодня мне удалось помешать ей вновь обрести власть над гаремом, но пройдет время и император снова задумается об этом. – Во мне бурлили злость и негодование. – Если она уже посмела обвинить меня в отравлении принцессы, то что же будет, когда она станет второй главой гарема? Боюсь, что я умру и мое тело сбросят в общую могилу.

Цзиньси опасалась встречаться со мной взглядом, пока я была в таком настроении. Она опустила глаза и стала рассматривать свои туфли.

– Наши войска бьются на юго-западе и одерживают победу за победой. Если так пойдет и дальше, то ситуация станет еще сложнее, – негромко сказала Цзиньси. – Рано или поздно госпожа Хуа вернется на свое место, и было бы хорошо, если бы вы успели подготовиться. Как говорится, предупрежден – значит вооружен. – Цзиньси помолчала немного, а потом добавила: – Вы же сами сегодня упомянули, что император велел госпоже Мэйчжуан обучаться управлению гаремом, когда благоволил ей. Но потом вмешалась госпожа Хуа, которой не понравилась эта идея. И вскоре с госпожой Мэйчжуан приключилась беда, поэтому она так и не стала помощницей императрицы.

Я слушала ее, крепко сжав губы. Когда Цзиньси замолчала, я начала размышлять вслух:

– Из тех, кто вошел во дворец в одно время с нами, Мэйчжуан раньше всех добилась благосклонности императора, поэтому для него она была особенной. Как же я жалею, что слишком поздно увиделась с Его Величеством! Если бы я его не избегала, то меня не считали бы наложницей, у которой мало опыта. На Линжун можно даже не рассчитывать, потому что у нее слишком низкое происхождение. А что касается Мэйчжуан… Ты сама слышала, каким тоном говорил о ней император. Он даже не думает выпускать ее из заточения.

Старшая служанка молча обдумывала мои слова, а потом вдруг сказала:

– Можно защититься от воров с улицы, но не убережешься, если вор живет в доме. Госпожа, вы можете сказать, что это не мое дело, но мне показалось, что Хуаньби вела себя слишком дерзко во время завтрака.

Я бросила на служанку недовольный взгляд:

– Ты тоже это заметила?

Цзиньси кивнула и спросила:

– Может, я зря так беспокоюсь?

Я растерялась, не зная что ответить. Чтобы выиграть время, я взяла чашку с остывшим чаем и сделала пару глотков.

– Не то чтобы зря… Ты очень проницательная. Другие наверняка вообще ничего не поняли.

Когда я вспомнила о том, как вела себя Хуаньби, во мне вспыхнул гнев, который я с трудом подавила. Я мрачно усмехнулась и посмотрела на окно. Сквозь тонкие занавески в комнату проникали лучи жаркого солнца, но они совсем меня не грели. По телу распространялся неприятный холодок. Я от нее этого не ожидала, даже подумать не могла, что в голове Хуаньби может зародиться такой план. Я всегда была добра к ней и относилась как к родной сестре. А она в ответ обошлась со мной вот так!

– Вот мерзавка… – произнесла я и тут же замолчала.

Цзиньси немного подождала, давая мне время, чтобы я успокоилась, а потом осторожно спросила:

– Вы все еще хотите пожаловать ей отрез бирюзового шелка?

Я только что кипела от злости, но, услышав вопрос, расхохоталась на всю комнату.

– Конечно! Ее же надо наградить. Возьми-ка со столика жемчужное ожерелье и отнеси ей. Мне чертовски любопытно, что эта мерзавка придумает после того, как император ясно дал понять, что она ему совсем не приглянулась.

– Будет исполнено. – Цзиньси вежливо поклонилась.

– Я подозреваю, что тогда в Тайпине, когда Цао Циньмо пыталась поссорить меня с императором, она воспользовалась слухами, которые разнесла эта неблагодарная. А еще я почти уверена, что она замешана в отравлении принцессы Вэньи. Никто ведь ей не приказывал взять на кухне маниоковую муку, она сама ее попросила.

Цзиньси огорченно склонила голову и вздохнула:

– Воистину чужая душа – потемки. Вы так хорошо относились к барышне Хуаньби. Она ведь приехала с вами из родительского дома. Вы с детства были вместе. Никто и подумать не мог, что она станет такой. Осталось только выяснить, кому она тайком служит: матушке Хуа или цзеюй Цао.

Я не спеша поглаживала края чашки, раздумывая над вопросом Цзиньси.

– Не думаю, что фэй Хуа стала бы разговаривать с ней напрямую. Скорее всего, приказы передавались через цзеюй Цао, ведь мы с ней еще не враждуем в открытую. – Я взглянула на темно-голубое небо, виднеющееся в проеме окна. Оно было таким же голубым и безоблачным, как в тот день, когда я впервые ступила на территорию дворца. Я могла даже разглядеть пятнышки пролетающих вдалеке диких гусей. Все было точно так же, как тогда. Я устало вздохнула. – Эта девчонка… давно на меня обижена. Вот только она возжелала больше, чем может себе позволить. Она обманула мое доверие, а ведь я хотела обеспечить ей лучшую жизнь. – Я замолчала ненадолго, а потом посмотрела на Цзиньси: – Постарайся не попасться, когда будешь это относить. Нам надо действовать незаметно.

– Я поняла. Но я беспокоюсь, госпожа, что вам теперь будет очень сложно находиться рядом с Хуаньби и притворяться, что вы не ведаете о ее предательстве после того, как узнали об ее истинной сущности.

Я посмотрела на солнечные лучи, проникающие сквозь оконную сетку.

– Сложно? Боюсь, что в будущем мне будет куда тяжелее.

Солнечный свет был таким ярким, что у меня заслезились глаза и вскоре по щекам побежали два соленых ручейка. Только что я смеялась и притворялась счастливой в компании Сюаньлина и вместе с завтраком глотала горькую обиду, но теперь мое терпение рассеялось точно так же, как дымок от сандалового дерева.

Ранней осенью солнце было таким же теплым, как и летом. Его яркие лучи проникали через оконные сетки и, отражаясь на всех блестящих предметах, создавали необычные узоры из теней и пятен света. Все вокруг блестело и сверкало: и гладкие ткани, и женские драгоценности, и домашняя утварь, украшенная самоцветами. Не сверкали только мои глаза, в которых внимательный наблюдатель заметил бы тяжелые переживания, тяготящие душу. Перед моим внутренним взором проносились воспоминания о прошлом. Я предчувствовала, что вскоре мне предстоит жестокая битва, но сейчас из моей памяти почему-то вынырнуло лицо принца Сюаньцина. Он спокойно улыбался и спрашивал у меня, указывая на скромный белый сиянь: «Ты разве не знаешь, что это за цветок?» Я хранила это воспоминание в глубине своего сердца, и вот оно всплыло, оставило рябь на спокойной глади моей души и тут же погрузилось обратно. Той праздничной летней ночью под светом тысячи звезд принц стал свидетелем моих душевных терзаний. Он видел своими глазами то, что я скрывала ото всех. Один лишь он знал, что меня мучает тоска и чувство одиночества.

Сюаньлин, как он и говорил, в последующие дни был очень занят. Война на юго-западе стала основной его заботой. По его распоряжению все пропитание и фураж, которые заготавливали для армии, направлялись в район боев. Если мне удавалось его увидеть, я замечала, что, несмотря на огромную усталость, в его глазах сверкают искорки радости.

Когда я в очередной раз отправилась в Июаньдянь, чтобы увидеться с Сюаньлином, перед дворцом меня встретила хмурая наложница Тянь. Заметив меня, она вежливо присела, а потом заглянула мне за спину. Там стояла Лючжу с коробом для еды. Гуйжэнь Тянь кисло улыбнулась и сказала:

– Сестрица цзеюй, ты такая заботливая! Так жаль, что твои старания окажутся напрасными, потому что император очень занят и никого не принимает.

– Правда? – равнодушно спросила я и вежливо улыбнулась. – Спасибо, сестренка, что предупредила.

Я слегка приподняла юбку и бодрым шагом прошла в Июаньдянь, оставив позади себя пораженную моим поведением наложницу Тянь.

Навстречу мне вышел сам Ли Чан.

– Приветствую вас, госпожа. Император вас уже ждет.

Я догадывалась, как на меня сейчас смотрит наложница Тянь, но у меня не было никакого желания оборачиваться и проверять это. У всех есть чувства, но я не могу заботиться о чувствах каждого. В первую очередь я должна позаботиться о себе.

Я не стала отвлекать императора от дел, взяла кусочек его любимой амбры и положила в курительницу. Вскоре над ней начал подыматься белесый ароматный дымок. Его запах был сдержанным и ненавязчивым. Сюаньлин любил заниматься государственными делами в спокойной обстановке и в тишине, а мне нравилось за ним наблюдать. И я могла делать это, когда захочу, потому что Сюаньлин позволил заходить в его кабинет в любое время.

Узнав о том, что император предоставил мне такую привилегию, многие наложницы стали смотреть на меня с большим уважением.

После полудня солнце грело уже не так сильно, потому что время от времени его закрывали бегущие по небу тонкие белые облака. Я перенесла курительницу поближе к рабочему столу императора. Он сосредоточенно изучал очередное письмо, но, почувствовав запах, поднял глаза и посмотрел на меня. Увидев, что это была я, а никто иной, он улыбнулся и снова склонился над письмом.

Честно говоря, в глубине души я все еще была на него обижена. Рана, которую он нанес, объявив о том, что возвращает наложницу Хуа на прежнее место, болела и не давала покоя. Но в его присутствии я заставляла себя улыбаться. Я не хотела, да и не должна была показывать ему свои истинные чувства. Сидя напротив стола, я невинно улыбалась, отчего на моих щеках появились небольшие ямочки. Именно такую меня больше всего любил Сюаньлин.

Я планировала использовать свой кроткий образ и временное затишье в гареме, чтобы хладнокровно устроить новую бурю и заставить своих врагов подчиняться и дрожать от страха.

В это время Сюаньлин разглаживал мастерски нарисованную карту государства. Здесь были и горы, и долины рек Янцзы и Хуанхэ, и неизведанные территории. Взгляд императора остановился на юго-западной части страны. Он навис над картой, как коршун над своей добычей.

– Хуаньхуань, скоро юго-запад снова станет нашим. – Его голос звучал абсолютно спокойно, но глаза были наполнены гордостью. – Эти территории были потеряны еще при деде, и вот наконец-то я смогу их вернуть.

На моих губах подобно ярким весенним цветам расцвела счастливая улыбка:

– Сылан, я очень за вас рада!

Сюаньлин взял меня за руку. Крепко сжимая мою ладонь, он торжественно заявил:

– Опасность таится не только на юго-западе. Многие соседи алчно взирают на наши земли и строят коварные планы вторжения. Они как незаживающая, смертельно опасная язва. Я готов отдать жизнь, чтобы расправиться с этой заразой. Я хочу, чтобы мои потомки жили в мире и чтобы им никогда не пришлось браться за оружие.

Я невольно вздрогнула, ведь никогда не видела Сюаньлина таким. Его страсть впечатлила меня. Я сжала его руку в ответ и сказала:

– Я надеюсь, что смогу быть рядом с вами и помогать Сылану вести страну к миру и процветанию.

Сюаньлин испытующе заглянул мне в глаза, а потом резко кивнул. Судя по решительному взгляду, он нашел ответ, который искал.

– Хуаньхуань, я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной, и я тебе обещаю, что так и будет. Я не представляю мой мир спокойствия и процветания без тебя.

В его глазах бушевал шквал эмоций. Я даже немного испугалась и отвела взгляд, но его слова тронули меня. Когда я решилась снова посмотреть на Сюаньлина, его глаза были наполнены печалью, но уже спустя мгновение она исчезла, уступив место привычному спокойствию.

А может, мне показалось? Откуда взялась грусть, ведь только что он с таким восторгом говорил о своих мечтах? Я пыталась найти разумное объяснение, но так его и не обнаружила. Наверное, я просто неправильно поняла.

Наступила тишина. Мы оба молчали. И именно в этот момент я ощутила на душе неприятный узел, сплетенный из радости и растерянности.

Солнечные лучи, проникающие через резные деревянные ставни, падали на лицо императора и создавали на нем замысловатый рисунок. На его щеках и лбу олень и журавль стояли в окружении пышных цветов.

Император смотрел на меня, и его нахмуренные брови расслабились, а суровый блеск глаз сменился на взгляд, полный нежности.

– Ваше Величество, вы уже давно читаете докладные записки. Почему бы вам не отдохнуть? – спросила я как можно мягче и начала выкладывать на большую плоскую тарелку закуски, которые принесла с собой: печенье в виде лилии, пирожки с глицинией, цукаты из вишни и груши. Взяв щепотку сушеного османтуса, я положила его в чашку, которую наполнила чаем. Так получился радующий душу и освежающий разум напиток.

Сюаньлин обнял меня и наклонился к уху. Его дыхание щекотало мою кожу, когда он спросил:

– Ты останешься сегодня со мной?

– Если я останусь, то не придется вызывать повозку Фэнлуань ^[49]. Как вы все великолепно продумали, Ваше Величество! – Я позволяла себе шутливо поддразнивать императора только потому, что знала: он меня любит и жалеет. Все, что я делала или говорила, вызывало в нем умиление.

Я уткнулась носом в его грудь и наконец смогла убрать с лица фальшивую улыбку. Если бы кто-то посмотрел на меня со стороны, то увидел бы в моих глазах полное безразличие.

Как же тяжело избавиться от навязчивых мыслей!