Поскольку детский сад был особенный, то всех родителей он полностью устраивал – а родители являлись людьми непростыми. Директором этого заведения работал вышедший на пенсию директор начальной школы, а воспитателями – исключительно выпускницы средней школы высшей ступени, которые соответствовали определенным критериям.

В детском саду ко мне проявляли повышенную заботу. Такую особую заботу директор и воспитатели проявляли к детям секретаря парткома и начальника уезда, но обо мне заботились ничуть не меньше.

У каждой семьи имелась няня, которая приводила детей в сад, а потом уводила их домой.

В то время никто в Юйсяне не возил детей на машинах – кроме принадлежавших парткому и уездной управе пары-тройки машин марки «Шанхай» да военного джипа с брезентовым верхом в городе не имелось ни одного личного автомобиля. Без джипа городу было никуда, ведь руководству приходилось ездить по горным деревням, джип с большим дорожным просветом в этом смысле вещь незаменимая, никакой легковушке с ним не сравниться.

Ну а няни доставляли ребятишек кто как: кто – на закорках, кто – в охапке, кто – на велосипеде, кто – в коляске. В любом случае расстояния у нас были небольшие, так что добраться куда-либо не составляло труда.

Каждый день, когда наступала пора забирать детей, перед воротами детского сада выстраивался целый ряд колясок, которые одним своим видом создавали весьма привлекательный пейзаж. Коляску, на которой меня возила бабушка Юй, по просьбе папы нам привезли из Шанхая, она отличалась чудесной расцветкой и необычной формой – по крайней мере, по дизайну и красоте в те годы ей не было равных.

И покуда я восседала в своей коляске, бабушка Юй неторопливо катила ее перед собой, попутно делая какие-то покупки, и где бы она ни проходила, повсюду привлекала к себе внимание. И надо сказать, это обстоятельство бабушку Юй весьма радовало.

Дом, в котором я росла, совершенно справедливо подходил под описание усадьбы. Он располагался в тихом переулке и являлся собственностью семейства Фан, во время «культурной революции» его конфисковали, но после ее окончания вернули моей матери.

Мой дом занимал площадь более половины му^[19], высокие и узкие двустворчатые деревянные ворота, которые прекрасно сохранили крепость, открывали вход во двор, и пусть украшавшие их медные уголки свой блеск уже потеряли, два медных кольца-колотушки, за которые хватались входящие, сияли как новенькие. Петли на воротах неоднократно меняли, поэтому они никогда не скрипели. Никакой стены-экрана на пути к дому не стояло, так что за воротами сразу открывался вид на главную комнату. Она представляла собой гостиную размером около тридцати квадратов, где стояли ротанговые и деревянные стулья, – за беседой здесь могли разместиться человек восемь. К гостиной примыкала другая комната размером около четырнадцати квадратов, то был общий кабинет родителей. В правом флигеле находилась их спальня с отдельным санузлом, туда я практически никогда не заходила. В левом флигеле располагалось сразу три маленькие комнатки – в одной из них в детстве жила я с бабушкой Юй; в другую я переместилась, когда пошла в школу, а еще в одной размещалась кухня. По обе стороны от ворот находились туалет и кладовка для всякой всячины. Все помещения в нашем доме, включая кладовку и туалет, были выложены из кирпича и дерева; до уровня окон шел серый кирпич, а выше подоконников дерево отменного качества; а вот крышу покрывала традиционная черепица. Она не только радует взор, но еще и выгодна с экономической точки зрения – в случае ремонта достаточно поменять всего одну или несколько плиточек, что не требует больших затрат.

Вокруг дома располагался большой сад – по крайней мере, в детстве он казался мне именно таким, – где росли османтусы, яблони, бунгенвиллеи. Перед окнами главной комнаты и примыкающих флигелей красными или желтыми цветами распускались канны. Поскольку здесь имелся сад, я считала, что нашему жилью отлично подходит слово «усадьба».

По правде говоря, дома с садами редкостью не считались – думаю, ими владела примерно треть горожан. Единственное, что отличало одну усадьбу от другой, – это размер и степень ухоженности. Полы во всех домах, включая наш, были кирпичными. В Юйсяне достаточно высокая влажность, поэтому деревянные полы здесь быстро портятся. Дома простых людей здесь в основном тоже из дерева и кирпича; единственное, в целях экономии нижнюю часть дома иногда выкладывают из камня.

В те годы все здания с канализацией концентрировались в двух переулках. Переулок, в котором стоял мой дом, назывался Цяньсян. В народе эти места именовали цивильными переулками, а проживающих там горожан – цивильными людьми. Говорят, такие выражения появились еще в период Республики^[20], в основном так сложилось из-за того, что там проживало много молодых людей, которые, отучившись в главных университетах Китая или даже за границей, получили прозвание культурных людей новой формации. Однако к жителям цивильных переулков простой народ испытывал сугубо зависть, а не ревность – в конечном счете, разница между ними была обусловлена историей, и память об этом передавалась уже несколько поколений подряд. Жители цивильных переулков, оставшиеся в своих домах после образования КНР, вне зависимости от возраста, вели себя крайне осмотрительно и старались ничем не выделяться. Кто иногда и выделялся, так это, наверное, моя мама-директор. Если она начинала на чем-то настаивать, то перед ней робело даже руководство уезда. Однако в таких случаях она всегда радела за интересы общества и народа и при этом, если дело касалось сугубо ее лично, никогда не скандалила.

В детстве от людей, которые впервые приходили к нам в гости, я часто слышала самые лестные отзывы как о нашем доме, так и о цветущем саде. Особого значения я этому не придавала, тогда мне еще не доводилось видеть, как живут другие, я думала, что все дома точно такие же, как наш. К тому же для ребенка, который еще не ходил в школу, вопросы благополучия, размера и убранства дома, наличия сада и того, как он выглядит, практически не имели значения; самым важным было то, что меня безгранично любили папа, мама и бабушка Юй. Кроме того, меня волновало, насколько уважительно к ним относятся другие. Не знаю почему, но этот пунктик имелся у меня с самого детства. В общем, как и для большинства детей, которые никогда не бывали в гостях у других, дом для меня являлся тем местом, где прежде всего царила теплая атмосфера.

Совершенно естественно, что я пошла в самую лучшую начальную школу уезда.

Мне очень хорошо запомнилось, как, став ученицей, я любила на все лады расхваливать свою маму-директора перед одноклассниками.

В итоге мама об этом узнала.

Как-то раз она мне сказала:

– Ничего плохого в твоих словах нет, но при других лучше так не говорить. Лучше расскажи про это папе или бабушке Юй, вот этим ты меня очень порадуешь. В общем, такие разговоры можно вести только дома. И хорошенько запомни, доченька, категорически нельзя расхваливать перед кем-то своего папу – заместителя мэра – ка-те-го-ри-чес-ки! Запомнила?

Напуганная серьезным тоном мамы, я смотрела на нее, широко раскрыв глаза и забыв, что следует как-то отреагировать.

– Что, выросла и не желаешь слушаться? – строго спросила она.

Опомнившись, я закивала, готовая вот-вот разрыдаться.

– Так и скажи, что запомнила. На вопросы взрослых следует отвечать.

Мама, видимо, намеревалась дождаться от меня четкого ответа.

– Запомнила, – сказала я, и в тот же миг из моих глаз, словно жемчужинки с оборванной нитки, покатились слезы.

– И не будь такой обидчивой. Нехорошо плакать, когда с тобой разговаривают взрослые. И тем более нехорошо хвастаться родителями. Это отвратительно, такие дети противны, поняла?

– Поняла.

Поцеловав меня, мама вышла из комнаты, при этом дав знак стоявшей за дверью бабушке Юй, чтобы та не смела меня успокаивать.

Я чувствовала себя обиженной.

Мне, второклашке, было трудно понять, что же такого плохого в том, что ребенок гордится своей мамой и хочет рассказать про нее другим. Наверное, это требовало слишком сложных объяснений, поэтому мама решила донести свою мысль в такой категоричной форме.

С того дня я больше никогда в присутствии других не употребляла выражение «мама-директор», даже при папе и бабушке Юй. Хоть мама и разрешила говорить так дома, для меня эти слова обретали значение лишь в разговоре с посторонними людьми, что толку произносить их перед папой или бабушкой Юй? Ну разве не глупо говорить о том, что не имеет значения? Поэтому я уже ни перед кем так не высказывалась.

Когда я начала учиться в средних классах, то всё уже понимала с полуслова. До меня быстро дошло: те ученики, которые хвастают высоким положением родителей, на самом деле вызывают у окружающих лишь неприязнь.

До меня дошло это благодаря возрасту и жизненному опыту. Поэтому во мне проснулась благодарность маме за предостережения, которые она сделала мне-второклашке.

Для детей большое счастье, когда родители способны своевременно привить знания о том, чем они могут раздражать окружающих.

Как бы то ни было, а учителя младшей школы практически все относились ко мне с особым вниманием – самой молоденькой учительнице моя мама когда-то помогла родиться на свет.

Что касается одноклассников, то едва они где-то замечали мою маму, как тут же приветствовали ее словами «здравствуйте, тетя-директор». Практически у каждого из них среди родственников имелся хоть один человек, кому мой дедушка, или моя бабушка, или их ученики помогли явиться на свет. Из-за этого они просто права не имели относиться ко мне плохо.

Моя мама совершенно точно была самым известным человеком нашего города, в Юйсяне ее знали намного лучше, чем папу. Естественно, имея такую известную маму, ребенок тоже греется в лучах ее славы. Но где есть свет, там наблюдается и тень, другими словами, можно сказать, что я выросла в тени знаменитости.

В третьем классе я проявляла лучшие успехи по языку и литературе. И знаменитость мамы тут была совершенно ни при чем. Я умела грамотно излагать мысли, поэтому учитель часто зачитывал мои сочинения перед всем классом. Конечно же, за такое стоило благодарить мою семью, ведь у нас имелось много книг – не только взрослых, но и детских, их насчитывалось больше сотни, этого бы вполне хватило, чтобы открыть магазин детской литературы. Одним из увлечений моего папы было коллекционирование детских книжек, а еще по меркам того времени он очень много читал. Папа окончил исторический факультет и при этом просто обожал читать художественную и философскую литературу, потому-то наши разговоры – в отличие от обычной пустой болтовни – незаметно и тонко влияли на мое образование и воспитание.

Пойдя в школу, я начала понемногу привязываться к папе. Всякий раз, когда он приезжал домой, я приставала к нему со всякими вопросами. Меня притягивало все, что он рассказывал, все казалось интересным и увлекательным. Он знал наизусть много древних стихов, а чтобы я могла прочувствовать всю их прелесть, рисовал картинки. К примеру, я помню такую строчку: «Вершину пагоды сокрыли облака, / Мост под дождем поперек разрезал лодку». Тогда в моей голове никак не укладывалось, каким же образом мост мог разрезать лодку? Но сами строки казались мне красивыми, они будто сами ложились на язык. Из разговоров с папой я узнала много чего удивительного: например, что Солнце, Луну и еще пять планет – Меркурий, Венеру, Марс, Юпитер и Сатурн – древние китайцы объединили в словосочетание «семь светил»; что небо, земля и человек именуются тремя началами; что слово «вихрь» состоит из иероглифов, буквально означающих «бараний рог»; что молния образно называется «кнут Грома»; что Бога-громовержца зовут Люйлин, а богиню, которая правит его колесницей, – Асян…

Больше всего мне нравилось, как папа учил меня стихотворному ритму, – «где туча, там дождь, где снег, там ветер, закат всегда дружит с рассветом», «гуси прилетают, ласточки улетают, птицы спят, насекомые трещат», «длинный меч супротив тяжелого лука, горы на севере, реки на востоке», «утром в путь-дорогу гость в летах спешит, под моросью в плаще старик в тиши удит»; последние две строчки папа просто обожал – читая их нараспев, он всегда восклицал: «Здорово, здорово!»

Иногда мне хотелось, чтобы к нашим занятиям присоединилась и мама, но она лишь смеялась: «Не думай, что папа такой одаренный, он просто жульничает, зная, что тебя легко провести».

Позже я узнала, что у нас дома сохранилось несколько детских книжек в старинном переплете. Обнаружив этот клад, папа сперва «готовился к уроку», а потом уж приходил поболтать со мной.

Мне захотелось почитать эти книжки самой.

Но мама объяснила:

– Все самое интересное папа тебе уже рассказал. Современным детям такие книжки не подходят. Если уж очень хочется, лучше прочесть их, когда пойдешь в школу.

Маме тоже нравилось читать что-нибудь развлекательное, она любила китайские и иностранные рассказы. Но поскольку она очень ценила время, то основные силы отдавала чтению медицинской литературы.

Позже, когда я стала бывать в гостях у одноклассников, я поняла, что далеко не у всех имеется такой прекрасный дом, некоторые жили в столь стесненных условиях, что я и не знала, как поступить – ведь мне тоже хотелось приглашать к себе ребят.

Я спросила об этом маму.

– Если я никого ни разу не позову к себе домой, то никаких отношений у меня с ребятами не сложится.

Маму эта проблема тоже поставила в тупик.

Она долго думала и наконец предложила такой вариант:

– И правда нехорошо, если ты ни разу никого не примешь в гостях. Давай сделаем так: выбери какое-нибудь воскресенье и скажи мне заранее, сколько придет человек. Сперва я проведу медосмотр, а потом ты предложишь ребятам посмотреть книжки с картинками, тогда они не будут особо разглядывать наш дом. А еще ты должна будешь заранее им сказать, что часть наших комнат принадлежит сестринской школе, поэтому мы в них не живем.

Разве это не ложь? У меня появились сомнения, но возражать я не стала.

В одно из воскресений, когда ко мне пришли одноклассники, папа тоже находился дома. Как и мама, он облачился в белый халат и выступил в роли ее помощника.

У каждого из ребят мама проверила зрение, зубы, уши, горло, нос, у каждого с помощью стетоскопа прослушала сердце, а нескольким даже выдала лекарства.

Закончив с медосмотром, она провела урок по личной гигиене.

Потом она вместе с папой куда-то ушла, поручив дальнейший прием гостей бабушке Юй.

Незадолго до этого у кошки, которую подобрала на улице бабушка Юй, родился целый выводок, так что все внимание одноклассников заняли котята.

Вдруг один мальчик помимо своей воли выпалил:

– Какой у вас замечательный дом! Вот бы и мне такой.

Несколько ребят тут же повернулись ко мне, ожидая реакции, по которой можно было бы судить, свой я человек или нет. Позже, наблюдая подобную сцену в фильмах, я вспоминала слова этого мальчика, и у меня тут же начинало щемить сердце. Хотя здесь я говорю про себя как про взрослую, на самом-то деле тогда я была третьеклашкой, и ребята относились ко мне превосходно. Думаю, такое стало возможным благодаря трагедии, и трагедия эта касалась не только моих одноклассников, но и меня, поскольку впервые в жизни я солгала.

Причем солгала еще ужаснее, чем предлагала мама, можно сказать, что это было «вранье до небес», а еще для таких случаев подходит выражение «несусветная чушь».

А сказала я буквально следующее:

– Нам временно разрешила здесь пожить сестринская школа, а так у нашей семьи своего дома пока нет!

– Да-да, пока нет. Как бы хорошо тут ни было, а дом-то ведь не наш, очень жаль, – помогла мне выкрутиться бабушка Юй.

В это время одна девочка перевела разговор на другую тему:

– Нехорошо сравнивать, кто как живет, пусть лучше Ваньчжи покажет нам книжки с картинками!

Я тотчас вытащила коробку с детскими книжками, и внимание ребят переключилось. Угощаясь принесенными бабушкой Юй фруктами и сладостями, все с головой ушли в книжки. В комнате воцарилась полная тишина.

Когда родители вернулись домой, гости уже ушли.

Я рассказала, как все прошло, и тут папа, неодобрительно глядя на маму, строго произнес:

– Разве хорошо учить дочь лгать?

Мама посерьезнела и беспомощно спросила:

– А у вас, товарищ мэр, есть соображения получше?

Папа только открыл рот, но так ничего и не сказал.

Повзрослев, я много чего испытала – не только увидела, насколько тяжело живется людям, но и ощутила всю тяжесть всякого рода личной ответственности, иной раз это просто удручало! Реальный мир колет глаза категоричной правдой; прекрасно понимая, что некоторые вещи делать нельзя, мы все же их делаем. А все потому, что другого, правильного, выхода из ситуации попросту не существует! Тем более простительно, когда человек обманывает, потому что не хочет кому-то навредить; и я предпочту держаться на почтительном расстоянии от тех, кто принципиален в своей правоте.

Мне даже кажется, что, если бы людям довелось прожить в этом мире всего лишь день, они бы и тогда столкнулись с разного рода сложным выбором.

Когда я окончила пятый класс и настала пора летних каникул, маме потребовалось ехать в горную деревню и вести там прием больных. Мне еще ни разу в жизни не доводилось бывать в горах, и, преисполненная любопытства, я снова и снова умоляла маму взять меня с собой. Сначала она была категорически против, но потом почему-то согласилась.

Шел 1993 год. К тому времени в горах уже проложили бетонную дорогу, необходимость в велосипеде отпала, и нас с мамой доставили в горную деревню на городском джипе.

Для меня это путешествие оказалось очень волнительным, и на протяжении всего пути я читала стихи и распевала песни.

И вот мы с мамой прибыли в Шэньсяньдин. Благодаря маме эта деревушка уже обзавелась небольшим медпунктом, в котором имелись лекарства первой необходимости. Теперь если кому-то из крестьян нездоровилось или кто-то получал легкую травму, необходимость ехать в село уже отпадала, приобрести лекарства или перебинтоваться можно было прямо на месте. Медпунктом заведовали в основном девушки, прошедшие профподготовку в городе, – этим они напоминали некогда популярных «босоногих врачей»^[21]; мама часто курировала их работу.

Мы поселились прямо в медпункте – в небольшой комнатушке имелась кровать с постельными принадлежностями и москитной сеткой, мы с мамой ютились на одной кровати.