Глава четвертая. Бремена

– О святые Небеса, как тяжело теперь снова вскидывать на плечи наши котомки и продолжать свой путь, – вздохнула Мег наутро после званого вечера, ибо каникулы уже закончились, а неделя развлечений вовсе не способствовала легкому возвращению к обязанностям, которые никогда не были ей по душе.

– Так жалко, что Рождество и Новый год бывают не каждый день! Вот было бы весело, правда? – откликнулась на это Джо, мрачно зевнув.

– Нам не следует и вполовину так весело проводить время, как мы это делаем сейчас. Но ведь это действительно кажется так приятно – устраивать легкие ужины с букетами цветов, посещать званые вечера, возвращаться домой в экипаже, читать, отдыхать и совсем не работать. Ну, знаешь, как другие люди: я всегда завидую девочкам, которые так и делают. Я ведь так люблю роскошь, – призналась Мег, пытаясь решить, какое из двух потрепанных платьев меньше всего потрепано.

– Ну, у нас этого нет, и давай не будем ворчать, а вскинем на плечи наши котомки и двинемся вперед, как это делает маменька. Могу только сказать, что тетушка Марч, как Старик-водяной^[24], уж если привяжется – ни за что не отлипнет; но я надеюсь, что, если я научусь тащить ее на спине без нытья, она либо свалится сама, либо станет такой легкой, что мне на нее и внимания обращать не придется.

Эта мысль раздразнила воображение Джо и привела ее в отличное настроение, но Мег нисколько не просветлела, ведь ее бремя – обучение четверых избалованных детей – казалось сейчас тяжелее, чем прежде. У нее даже не хватало духа прихорошиться, как обычно, надев на шею синюю бархотку, и уложить волосы так, чтобы прическа была ей особенно к лицу.

– Что толку хорошо выглядеть, когда никого не видишь, кроме этих злых недоростков, и всем безразлично, хороша я или нет? – проворчала она, резким толчком задвинув ящик комода. – Видно, мне на всю жизнь суждена работа до седьмого пота с крохами развлечений в редкие дни, и я скоро стану старой, и страшной, и сварливой. И все потому, что я бедна и не могу наслаждаться жизнью, как другие девочки. Какая жалость!

Так что Мег сошла вниз с обиженной физиономией и сидела за завтраком не в самом лучшем расположении духа. Да и все остальные, казалось, были не в настроении и то и дело принимались брюзжать.

У Бет болела голова, и она пыталась успокоить боль, улегшись на диван и взяв к себе кошку с тремя котятами. Эми пребывала в сильном беспокойстве, так как уроки ее не были выучены и она никак не могла отыскать свои ботики. Джо непрерывно насвистывала и с грохотом опрокидывала все на своем пути, готовясь к уходу.

Миссис Марч была очень занята – она поспешно заканчивала письмо, которое нужно было тотчас отправить, а Ханна пребывала не в духе, потому что поздно ложиться спать ее совсем не устраивало.

– Никогда еще не видела такого сердитого семейства! – не выдержала наконец Джо, потеряв терпение после того, как опрокинула чернильницу, порвала шнурки на обоих башмаках и уселась на собственную шляпку.

– А ты в нем – самая сердитая! – парировала Эми, собственными слезами смывая с аспидной доски неверно решенный пример^[25].

– Бет, если ты не будешь держать этих ужасных кошек внизу, в подвале, я велю их утопить! – раздраженно воскликнула Мег, пытаясь избавиться от котенка, который взобрался к ней на спину и пристал, как репей, пониже лопаток, – не достать!

Джо смеялась, Мег бранила кошек, Бет просила прощения, а Эми громко рыдала, потому что теперь она не могла вспомнить, сколько получится, если умножить двенадцать на девять.

– Девочки, девочки, утихните на минутку! Я должна отправить письмо ранней почтой, а вы отвлекаете меня вашими неприятностями, – вскричала миссис Марч, вычеркивая уже третье испорченное предложение в своем письме.

Моментально наступила полная тишина, неожиданно нарушенная Ханной, решительными шагами вошедшей в комнату. Она поставила на стол два горячих полукруглых пирога и столь же решительно зашагала прочь. Эти пироги были домашней традицией, и сестры называли их «муфточками» – ведь других муфточек у них не было, а горячие пироги приятно согревали им руки в холодные утра.

Ханна никогда не забывала испечь эти пироги, как бы ни была занята или не в духе, потому что путь девочкам предстоял долгий и по холоду. У бедняжек не бывало ланча, и они редко возвращались домой раньше двух часов дня.

– Обними покрепче своих кошек, Бетти, и справишься с головной болью. До свидания, маменька, мы сегодня утром просто шайка отпетых негодяек, но вернемся домой настоящинскими ангелочками. Ну, Мег, идем! – И Джо отправилась вон, громко топая башмаками и чувствуя, что пилигримы вышли в путь не совсем так, как им подобало.

Прежде чем завернуть за угол дома, девочки обычно оборачивались назад, так как мама всегда подходила к окну, чтобы с улыбкой кивнуть им и помахать на прощанье рукой. Казалось, им было бы невозможно благополучно пережить этот день без такого напутствия, и, каким бы ни было их настроение, ласковое мамино лицо, увиденное на прощанье, непрестанно освещало им путь, словно сияние солнца.

– Если бы маменька погрозила нам кулаком, вместо того чтобы посылать воздушный поцелуй, так нам было бы и надо, ведь более неблагодарных негодниц, чем мы все, свет еще не видывал! – воскликнула Джо, полная раскаяния и теперь считавшая заслуженным наказанием глубокий снег на дороге и холодный резкий ветер.

– Не надо употреблять такие ужасные выражения, – ответила Мег из-под густой вуали, в которую она закутала лицо, словно монахиня, испытывающая отвращение к миру сему.

– А мне нравятся хорошие крепкие слова, которые имеют смысл, – возразила ей Джо, ловя свою шляпку, совершившую подскок у нее на голове с явной готовностью улететь прочь.

– Ты можешь называть себя, как тебе угодно, но я вовсе не негодяйка и не негодница и не желаю, чтобы меня так называли.

– Ты просто испорченное создание и сегодня безумно раздражена оттого, что не можешь постоянно жить в роскоши! Бедняжечка! Ты только подожди, вот я заработаю себе состояние, тогда ты обязательно будешь наслаждаться экипажами, мороженым, и туфельками на высоких каблучках, и букетами цветов, и рыжеволосыми юношами для танцев.

– Какая же ты все-таки смешная, Джо!

Но забавная чепуха Джо рассмешила Мег, и настроение у нее, вопреки ей самой, улучшилось.

– А тебе просто повезло, что я такая, ведь, прими я сокрушенный вид да попытайся приуныть, как ты это делаешь, в хорошеньком состоянии мы бы с тобой оказались! Хвала Небесам, я всегда могу найти что-нибудь забавное, что меня поддержит. Брось хныкать и возвращайся домой к обеду веселой, будь паинькой!

И Джо ободряюще хлопнула сестру по плечу, расставаясь с нею на весь день, ведь каждая из них теперь отправлялась своей дорогой, каждая потуже затягивала вокруг шеи небольшую теплую шаль, каждая старалась быть повеселее, несмотря на зимнюю стужу, трудную работу и неудовлетворенные желания юности, так любящей удовольствия.

Когда мистер Марч потерял свое состояние, пытаясь помочь неудачливому другу, две старшие девочки умоляли родителей разрешить им делать что-то, чтобы участвовать хотя бы в содержании самих себя. Полагая, что никогда не рано начинать развитие активности, предприимчивости и самостоятельности, родители согласились, и обе сестры с великим рвением взялись за работу, что непременно, вопреки всем трудностям, в конце концов должно было привести к успеху.

Маргарет нашла себе место в качестве бонны и, получая маленькую плату, почувствовала, что разбогатела. По ее собственному признанию, она «любила роскошь» и бедность была ее главной трудностью. Она тяжелее, чем остальные сестры, переносила бедность, так как помнила, хоть и не очень многое, о том времени, когда дома у них было так красиво, а жизнь текла так легко и была полна удовольствий, ведь семья ни в чем не испытывала нужды. Мег старалась не завидовать, не чувствовать недовольства, но ведь это так естественно, что молодая девушка мечтает о красивых вещах, веселых друзьях и подругах, о таких достоинствах благовоспитанной девицы, как умение играть на фортепьяно, рисовать, хорошо танцевать, и вообще – о счастливой жизни. В семье Кинг, где она работала, она каждый день видела все, о чем мечтала сама, потому что старшие сестры ее питомцев как раз начали выходить в свет, и Мег то и дело попадались на глаза и элегантные бальные платья, и красивые букеты; она слышала оживленную болтовню о театрах, о концертах, о веселых санных прогулках и о самых разнообразных развлечениях. И конечно, видела, как на пустяковые мелочи швыряются деньги, которые были бы для нее так драгоценны. Бедняжка Мег редко жаловалась, но ощущение несправедливости порой вызывало у нее чувство раздражения к окружающим – ведь она пока еще не научилась понимать, как она богата теми благами, которые сами по себе могут сделать жизнь счастливой.

Случилось так, что Джо оказалась подходящей помощницей для тетушки Марч: та была хрома и нуждалась в живом и энергичном человеке, который мог бы ее обслуживать. Когда у семьи начались неприятности, бездетная старая дама предложила усыновить какую-нибудь из девочек^[26] и очень обиделась, когда ее предложение отклонили. Друзья говорили мистеру и миссис Марч, что они из-за этого потеряли всякую возможность быть упомянутыми в завещании их богатой родственницы, но они – эти странные люди были явно не от мира сего! – отвечали:

– Мы не откажемся от наших девочек и за дюжину состояний. В богатстве ли, в бедности, мы останемся вместе и будем счастливы, радуясь друг другу.

Некоторое время старая дама не разговаривала ни с кем из семейства Марч. Но как-то раз она случайно встретилась с Джо в доме друзей, и смешная физиономия девочки и ее грубоватые манеры поразили воображение старой тетушки так, что она предложила взять ее в компаньонки. Джо это вовсе не устраивало, но поскольку не представилось ничего лучшего, она предложение приняла и, к всеобщему удивлению, прекрасно уживалась со своей раздражительной родственницей. Время от времени разражалась буря, а однажды Джо даже весьма решительно зашагала домой, заявив, что не может все это долее выносить, однако настроение тетушки Марч, точно небо после бури, всегда быстро «прояснялось», и она посылала за Джо, прося ее возвратиться, да так настоятельно, что девочка не могла тетушке отказать, ведь в глубине души ей нравилась эта колючая старая дама.

Подозреваю, что главным из того, что привлекало Джо в доме тетушки Марч, была большая библиотека, полная прекрасных книг, но остававшаяся во власти пыли и паучьих сетей с тех пор, как умер дядюшка Марч. Джо помнила доброго старого джентльмена, который, бывало, позволял ей строить железные дороги и мосты из словарей, рассказывал интересные истории про картинки в написанных на латыни книгах и покупал ей имбирную коврижку, когда им случалось встретиться на улице. Тускло освещенная, пыльная комната с бюстами, пристально глядящими вниз с высоких книжных шкафов, удобные кресла, глобусы и – самое лучшее – никем не тревожимый мир книг, в котором она могла бродить, где и как ей вздумается, – все это превращало для нее библиотеку в пространство райского блаженства.

Стоило только тетушке Марч вздремнуть, или в тот момент, как к ней являлись гости, Джо спешила в эту тихую комнату и, свернувшись калачиком в глубоком кресле, буквально пожирала книги стихов, романы, исторические произведения, книги о путешествиях и о картинах, точно настоящий книжный червь. Но, как всякое счастье, это длилось недолго, ибо непременно, лишь только она добиралась до самой сути читаемого, до сладчайшего стиха или строки песни, до самого гибельного приключения своего героя-путешественника, громкий клич «Джози-фина! Джози-фи-и-на!» призывал ее назад, и ей приходилось покидать свой рай, чтобы мотать пряжу, купать пуделя или часами читать «Очерки» Белшама^[27].

Джо мечтала совершить что-то грандиозное. Пока еще она не представляла себе, что именно, но оставляла самому времени возможность подсказать ей это, а между тем она считала своей главной бедой невозможность читать, бегать и ездить верхом столько, сколько ей хочется. Горячность ее натуры, острый язычок и неуемный дух постоянно заводили ее в различные переделки, так что жизнь девочки превращалась в череду взлетов и падений, столь же смешных, сколь и грустных. Однако выучка, полученная ею у тетушки Марч, явилась как раз тем, что было ей необходимо, а мысль, что она делает нечто нужное для участия в собственном содержании, радовала ее, несмотря на вечно повторяющийся клич «Джози-фи-и-на!».

Бет была слишком застенчива, чтобы учиться в школе. Попытались было этого добиться, но девочка так страдала, что родителям пришлось отказаться от всяких попыток, и она стала делать школьные уроки дома под руководством отца. Даже когда отец уехал в армию, а мать была призвана посвятить свой опыт и энергию Обществу помощи воинам^[28], Бет упорно продолжала заниматься самостоятельно и старалась изо всех сил. Эта крошка была маленькой домашней хозяйкой: она помогала Ханне содержать дом в чистоте и уюте, столь необходимом для работающих членов семьи, никогда не задумываясь о какой-либо иной награде, кроме любви близких. Она проводила долгие тихие дни, не ощущая одиночества, не бывая праздной, ибо ее маленький мир полнился воображаемыми друзьями, а по натуре своей она была трудолюбивой пчелкой.

У Бет было шесть кукол. Каждое утро их приходилось поднимать с постели и одевать, так как Бет все еще оставалась ребенком и не утратила всегдашней привязанности к своим любимицам. А ведь среди них – ни одной совершенно целой или особенно красивой: все они были «изгоями», пока Бет не приняла их под свое крыло, ибо когда ее сестры перерастали своих идолов, те переходили в руки Бет, ведь Эми не желала иметь ничего уродливого или старого. А Бет любила их всех тем более нежно как раз по этой самой причине и устроила больничку для кукол-инвалидов. Никогда никакие булавки не втыкались в их тряпичные тела^[29], они никогда не слышали ни одного резкого слова, не получили ни одного шлепка; никогда небрежение не омрачило души ни одной из них, даже самой не располагающей к себе персоны. Все они бывали накормлены и одеты, со всеми нянчились и всех ласкали с неиссякающей нежностью. Один из жалких отбросов кукольного общества, принадлежавший ранее Джо и явно проведший бурную жизнь, стал совершенной развалиной и попал в мешок с тряпками. Из этой богадельни он был спасен сердобольной Бет и взят в ее приют. У него отсутствовала верхняя часть головы, поэтому Бет привязала на искалеченную голову аккуратную маленькую кепку, а отсутствие ног и рук скрыла, завернув беднягу в одеяльце и отдав этому неизлечимому инвалиду самую лучшую кроватку. Если бы кто-нибудь знал, сколько нежной заботы изливалось на этого куклёнка, я думаю, такой человек был бы растроган до глубины души, даже если бы это казалось ему смешным. Она приносила ему цветы из букетов, читала вслух, выносила на свежий воздух подышать, спрятав у себя под пальто, пела ему колыбельные, никогда не укладывалась спать, не поцеловав на ночь его запачканную физиономию и не прошептав ласково: «Надеюсь, ты будешь хорошо спать в эту ночь, мой милый бедняжка!»