Глава 15
Всего один раз

Беатрис пришла в кафе на пять минут раньше. Она стояла посреди помещения, ожидая, пока освободится столик, который она приметила: он находился в углу, откуда был хорошо виден вход. Его занимали две девушки, их кофе уже давно закончился. Она заказала эспрессо и была вынуждена довольствоваться вторым из выбранных столиков: в углу, но наискосок, так что ей пришлось поворачивать голову, чтобы следить за дверью. Она не увидела его, пока он не оказался рядом, покрасневший и блестящий от пота. Одна штанина на брюках завернулась, обнажив рождественский носок. Он наклонился, чтобы расцеловать ее в обе щеки. Его потная щека скользнула по ее щеке, и ей стало противно, но затем она почувствовала трепет губ на коже под мочкой и тревожный толчок внизу живота. Она отстранилась. Нет. Нет. Нет. Она не для этого позвала его на кофе. Все, что ей нужно, – это обсудить произошедшее, чтобы убедиться, что их версии сходятся и они двигаются дальше. Фрэнк все еще улыбался. Она велела ему сесть, а она возьмет ему кофе. Когда она вернулась, он проигнорировал ее столик и расположился в ближайшем кресле. Румянец на его лице стал слабее, и он, казалось, был невероятно доволен тем, что она подает ему кофе. Ей это не понравилось.

– Мы разговаривали с Лиззи. – Ее слова привлекли его внимание. – Хочешь знать, о чем мы говорили? – спросила Беатрис.

– О пицце в субботу?

– Ладно, да, и об этом тоже. – Он слишком пристально смотрел на нее, все еще улыбаясь. Беатрис поймала себя на том, что ерзает на месте. – Она хотела знать, чем именно мы занимались.

Фрэнк замер:

– Ты ей рассказала?

– Да. – Она наблюдала, как он раздумывает. Казалось, он решил, что это не важно.

– Ну. Хорошо.

Он выглядел таким самодовольным.

– Часто такое бывает? – спросила она.

– Раз в год. День рождения – хороший повод для минета.

– Ты ничего не принимаешь всерьез?

– А это серьезный вопрос?

– Да, – сказала Беатрис.

– Все серьезно, и ничего не серьезно. Кроме смерти, а смерть – данность. Так что и ее не стоит воспринимать всерьез. – Он улыбался, провоцируя Беатрис на реакцию.

Ей захотелось дать ему пощечину.

– Я подумала, у тебя сердечный приступ. Ты тоже так подумал. Ты посинел, Фрэнк. Мне было страшно.

Впервые стали видны его истинные чувства. Казалось, он в шоке. Похоже, он не помнил момента, когда они оба испугались, что он сейчас умрет.

– Я кричала, чтобы кто-нибудь нам помог, но ветер был очень сильный. Я хотела побежать за помощью, но ты не отпускал мою руку.

– Господи! – Она его напугала.

– Но потом ты встал и засмеялся.

Фрэнк слегка всхрапнул.

– Это было не смешно, – сказала Беатрис. Она наблюдала, как он осматривает помещение, прежде чем вернуться взглядом к ней.

– Мне очень жаль, Беа. Честно говоря, я ничего не помню. – Он положил руку ей на колено. – Я не хотел тебя напугать. Мы могли бы попробовать еще раз, посмотреть, что получится, может, это освежит мою память? – он подмигнул.

Ей захотелось рассмеяться, но если бы она это сделала, то, возможно, никогда бы не остановилась.

– Фрэнк, ты такой ужасный. У тебя был шанс. Всего один.

Фрэнк долго и медленно вздохнул, как будто она сообщила ему о смерти его щенка.

– Я обещала Лиззи, – сказала Беатрис.

– Жаль, – он допил кофе и встал. – Спасибо за кофе.

Она поборола искушение повернуть голову и посмотреть ему вслед. А он на нее смотрел. Она видела его отражение в окнах кафе, он обернулся.

Глава 16
Вход для коммивояжеров

У Конора с Беатрис эта суббота выдалась идеальной: сухая и светлая, с хрустящими кучами осенних листьев, по которым Фиа топтался по пути на рынок. Они неспешно вернулись домой с сумкой, полной завернутых в бумагу сокровищ: оливок, сыра, острого миндаля, шоколада и клубники – на сегодняшний вечер.

Одеваясь, Беатрис беспокоилась о том, где им есть: на кухне или в столовой наверху. Совет Конора был быстро и пренебрежительно отклонен, и он задался вопросом, зачем она его вообще спрашивала. Его все еще смущали прошлые выходные: если бы она его спросила, он, возможно, отказался бы от вечера с пиццей – не время для этого. Но поступить так означало бы, что он допустил какую-то ошибку, что что-то не в порядке. Он растянулся на кровати, ожидая, пока Беатрис закончит свои дела в ванной, и теперь ему не хотелось вставать. Она бродила по их спальне, выбирая по одному предмету одежды и надевая его. Ему нравилось, как выгибалась ее спина и округлялся живот, когда она застегивала лифчик, и как она поднимала и укладывала грудь в чашках. Прежде чем сесть за макияж, она надела узкие джинсы и струящийся вишнево-розовый топ.

Между двумя раздвижными окнами, выходящими на улицу, стоял небольшой стеклянный столик с ящиком и тонкими медными ножками. Они нашли его в антикварном магазине в Порту: доставка обошлась дороже, чем сам столик. По обе стороны трехстворчатого зеркала стояло несколько флаконов с кремами, духами и маслами. Беатрис не планировала стареть. Он не осмеливался произнести это вслух, но Беатрис так гналась за совершенством тела и сознания, что его достижение становилось невозможным. Она спрашивала, любил бы он ее по-прежнему, даже если бы она была толстой, морщинистой и с мешками под глазами. Он говорил: «Да, всегда». И она обвиняла его во лжи. Она говорила, что знает его лучше, чем он знает ее. Это было возможно – он часто думал, что совсем ее не знает.

– Перестань за мной следить, – сказала она зеркалу. Он увидел свою уменьшенную копию в перспективе, бледную и серую на бледно-сером белье.

– Повтори еще раз, почему все собираются у нас? – спросил он.

– Потому что сейчас наша очередь, – она улыбнулась ему, прежде чем снова повернуться к зеркалу.

– А мы будем обсуждать выходные? – спросил Конор.

– А ты хочешь? Подожди, ты имеешь в виду всех или только нас? – она нахмурилась, осознавая важность его вопроса.

– И то и другое?

– Со всеми? Нет. Ни в коем случае. Ты знаешь, что они скажут. Что напились и обезумели.

– А ты нет?

Беатрис пожала плечами:

– Возможно, немного обезумела. Но ту таблетку я выплюнула, пока никто не видел. Никто же не знал, что в ней, и это безумнее всего.

Неудивительно, что в воскресенье она была такая нормальная.

– Мне дороже мой сон, – она подошла к нему босиком. – Что ты хочешь знать?

Он притянул ее на кровать и уложил на себя. Она оперлась на руки – ее волосы рассыпались по его шее – и поцеловала его.

– У нас осталось не так много времени, – сказала она. Он снял с нее топ. Расстегнул лифчик. Помог вылезти из джинсов и трусиков. Оглядел ее, словно желая убедиться, что под одеждой была его Беатрис. Она приняла его в себя, отвечая ему так же, как и всегда. Он подождал, пока она кончит, прежде чем кончить самому. – Я люблю тебя.

Она прошептала ему на ухо: «Du bist mein Ein und Alles^[7]», и он ей поверил.

Беатрис снова умылась, поправила макияж, привела в порядок волосы.

– Ты поговорил со своим отцом?

Он не хотел ей верить, когда она рассказала, что Дермот грубо обращается с его мамой, но знал, что было бы еще более удивительно, если бы Дермот никогда не выходил из себя. Он сделал несколько звонков, но его мать находилась в самом конце очереди на получение недостаточно финансируемых и пользующихся избыточным спросом услуг сиделок.

– Это твоя мать, Конор. Ты должен поступить так, как для нее будет лучше. И для твоего отца.

– Скажи, а когда у меня был шанс с ним поговорить?

Он посвятил своей семье субботу, свой единственный выходной на этой неделе, так как завтра ему предстояло писать отчеты и направления.

– Ой, Конор! Шансы нужно создавать самому.

Конор поднялся с кровати и направился в ванную. Воздух в ней был липким от пара и лимонного мыла.

– Не уходи, – сказала Беатрис.

Он прокрутил в голове несколько резких реплик, но отбросил их как оправдания или откровенную ложь. У раковины он приготовился побриться: протер зеркало и намылил щеки пеной. Но она была права, как обычно.

– Съезжу к ним завтра. Если удастся найти кого-нибудь присмотреть за Фи, ты поедешь со мной?

Ответа не последовало. Он высунул голову из-за двери и обнаружил, что остался в одиночестве.

Ева выбрала простое темно-синее шифоновое платье. Черные замшевые ботильоны. Она раздумывала насчет колготок, сможет ли обойтись без них – не слишком ли бледные у нее ноги, не слишком ли холодно, – когда вошел Шэй с девочками, одетыми в пальто и готовыми идти. Слишком поздно.

– Вино взял? – спросила она.

– А смысл? Они все равно никогда не открывают вино, которое мы приносим.

Это была правда.

– Не важно, мы не можем приехать с пустыми руками. Возьми две бутылки.

Он вернулся на кухню. Близнецы подошли к ней и погладили платье.

– Хорошо выглядишь, мамочка. – Элла потерлась щекой о ткань.

– Ты такая красивая, – добавила Кейт. Два маленьких лица улыбались ей.

– Вы обе такие красивые – мне кажется, я сейчас ослепну. – Ева закрыла глаза и погладила их по лицам, ущипнув за носики и подбородки. – Ах, какой нос! Какие очаровательные подбородки! – Они увернулись от ее щекочущих пальцев, визжа от восторга.

Шэй вернулся с двумя позвякивающими бутылками в пластиковом пакете и позвал их на выход. Девчонки бесстрашно унеслись вперед, в темную и морозную ночь. Ева взяла Шэя за руку. Рука у него была большая и сухая, мозолистая от работы. Рука Конора оказалась на удивление мягкой.

– Как думаешь, Фрэнк будет вести себя прилично сегодня вечером? – спросил Шэй.

– Если не будет, нам следует придумать сигнал, чтобы можно было быстро сбежать. – Ева шутила лишь отчасти.

Шэй вздохнул:

– Это был бы зрелый поступок…

– Тебе лучше вести себя прилично, – сказала Ева.

– Тебе не о чем беспокоиться. Я никому не нужен, даже собственной жене. Но я буду присматривать за тобой.

Ева почувствовала, как ее сердце подпрыгнуло. Он ухмылялся, как обычно. Она пробормотала слова утешения. Он сжал ее руку.

Лиззи и Фрэнк прибыли к дому Конора и Беатрис вместе с Джорджией и Джимми. Майе это было неинтересно, а у Джека имелись другие планы: по крайней мере, он так сказал. Фрэнк был рад оставить его в покое, но Лиззи утверждала, что Джек должен подчиняться тем же правилам дома, что и Майя. Ответа «по делам» на вопрос «куда ты идешь» было недостаточно. Лишь вопрос времени, когда Майя потребует таких же свобод, и что им тогда делать? Фрэнку не хотелось ругаться с парнем, у него и так происходило много всякого дерьма. «Джеку нужна свобода», – сказал он. Лиззи заявила, что он сексист. У дома Конора и Беатрис Фрэнк пошел по ступенькам вверх к парадной двери, а Лиззи спустилась к цокольной.

– Фрэнк! – позвала она. – Они будут на кухне.

Фрэнк нажал кнопку звонка у входной двери.

– Это вход для коммивояжеров.

– Ты смешон, – сказала Лиззи. Джимми и Джорджия проскользнули мимо нее и постучали в цокольную дверь.

– Отлично, – сказала Лиззи, – теперь они не будут знать, какую дверь открывать.

Беатрис подошла к парадной двери, ведущей в холл. Лиззи заметила, что она ошеломлена, обнаружив Фрэнка на ступеньках в одиночестве. Беатрис поприветствовала его как обычно – расцеловала в каждую щеку, – прежде чем заметила Лиззи, наблюдающую за ними снизу вверх. Облегчение Беатрис прорвалось наружу.

– Вот и они все! Не хотите подняться или мне спуститься? – спросила она.

Дверь подвала со скрипом распахнулась. Прорвавшись внутрь, дети навалились на Фиа, как щенки. Лиззи двинулась за ними, но боялась оставлять Беатрис с Фрэнком наедине. Глядя на них, стоящих рядом у входной двери, она поняла, что они такая же невероятная пара, как Марлен Дитрих и Чарли Чаплин. Синий костюм Фрэнка из секонд-хенда был помят, сидел мешковато. Он не брился по несколько дней и слишком редко причесывался, Господь ему судья. На своих каблуках Беатрис возвышалась над ним, сдержанная и неприступная, как политик на встрече с избирателями.

Фрэнк вошел в парадный холл. Беатрис закрыла за ним входную дверь и спустилась по ступенькам в подвал, чтобы обнять Лиззи. Она пахла лимоном. Наверное, духами «Джо Малон».

– У нас все в порядке? – спросила Беатрис.

– Почти, – сказала Лиззи, передавая ей пластиковый пакет с чипсами, мороженым и газировкой. Беатрис взглянула на пакет, но не поблагодарила.

– Не нужно было ничего приносить. У меня есть еда для детей.

Лиззи уже много раз наблюдала, как исчезали ее подношения: вероятно, в мусорном ведре. Раньше она делала вид, что ей все равно, но это было грубо. Беатрис это больше не сойдет с рук.

– Дети сами это выбрали. Они будут ждать мороженого. Если хочешь, можем сделать так, чтобы Фиа не досталось. – Лиззи улыбнулась, зная, что никто, даже Беатрис, не стал бы так мучить ребенка.

– Конечно, – сказала Беатрис. – Проходи. – Она повела Лиззи в подвал, мимо гостевой спальни, ванной и игровой комнаты, описывая программу вечера. Сначала дети поедят, потом в игровой комнате посмотрят фильм «Астерикс на Олимпийских играх», последний фаворит Фиа, – пока взрослые будут есть. Она объявила, что никто не хочет засиживаться до поздней ночи. Лиззи задалась вопросом, что это за «никто», поскольку ее мнения не спрашивали.

Каждый раз, когда Лиззи выходила из темного коридора в пристройку открытой планировки в задней части дома, служившую кухней-гостиной, она чувствовала зависть. Комнаты наверху, с их высокими потолками, большими подъемными окнами, панелями медового цвета и толстыми персидскими коврами, были светлыми, но и тут, внизу, подвал с крупной белой плиткой и стеной из черных складывающихся стеклянных дверей, ведущих в сад, был светлым и современным. Дополнительной высоты потолка удалось достичь, углубив пол. Огромные размеры этого пространства всегда заставляли Лиззи чувствовать себя ребенком. «Это холодный дом», – говорила она себе. Дети могут поскользнуться и пораниться о плитку: все, что ударялось об этот пол, разбивалось на миллион кусочков.