6 глава

Макс перебирал нехитрые аккорды, зажимая струны дрожащими пальцами, знакомый мотив проникал в сознание, наполнял его, отпуская мысли. Воздух пах фруктовым дымом, Макс зажимал ребристые струны, шагая пальцами от одной к другой, гитара почему-то непривычно легкая, а струны теперь не ребристые, а мягкие, похожие на нитки из шерсти овец.

Что происходит?

Он посмотрел на руки, гитары в них нет, это сон, ему снилась мелодия, и бренчание струн, и запах фруктового дыма. Странно, он был и сейчас.

Макс открыл глаза, а потом еще раз открыл, чтобы убедиться, что все правильно: да, он не спит, просто темень вокруг. Смотри не смотри – смысла нет. Повернулся на кровати и замер – кровать была не его. Она скрипела сцепленными пружинами, гамаком прогибаясь под ним. Матрас тоже не первой свежести, от него чем-то пахло, потом или прокисшей едой. Макс нащупал ногами пол, холодный, с какой-то тряпкой вместо ковролина, облокотясь на локоть, он сел. В плече отдавало болью, костяшки пальцев зудели и жутко чесались, он потрогал – подбиты.

Что за ерунда?..

Встав с кровати, схватился за ребра, попробовал покашлять – больно, но терпимо, видимо, просто ушиб. Обойдя кровать, держась за пошарпанную металлическую спинку, он дотянулся до стены, вот она, такая же бетонная, как и пол. Прошаривая стену, будто мим, Макс ступал медленным коротким шагом. Где-то должен быть выключатель. Это как искать черного кота в черной комнате, хотя нет, с котом, наверное, проще. Пройдя еще пару шагов, он напоролся на что-то острое и твердое – сумка под его ногами зазвенела тяжелым и металлическим. Да и руки еще чем-то пахли. Переступив то ли сумку, то ли рюкзак, он и дальше обыскивал стену, не упуская ни дюйма. Макс ощупывал стену, пока что-то холодное не скользнуло под его ладонями – точно, похоже на зеркало. И в нем тоже пустота. Сделав шаг, ударился обо что-то бедром и пальцем ноги, боль от мизинца отдалась во всем теле. Умывальник. Макс нашел кран и открыл, холодная вода с примесью песка зажурчала под дрожащими пальцами, он жадно пил, песок скрежетал на зубах. Умывшись, Макс нашел полотенце, а под ним выключатель. Недолго думая, включил.

Желтый треск наполнил комнату. Макс смотрел в раковину, ржавая вода смывала кровь с его рук. Он нехотя поднял взгляд и посмотрел на себя. Все лицо в ссадинах, как и руки, он задрал рубашку, как и живот. Кровь запеклась у висков.

Что же было вчера? Или вчера он тоже был здесь, что он помнил последним? Голова затрещала. Макс осмотрелся по сторонам. Бетонные стены, кровать, окон нет. Какое-то непонятное логово. Куда меня занесло?

Если бы он оказался в тюрьме, то не было бы здесь никакой сумки с инструментами. Он подошел к двери, дернул – заперто. Инструменты. Должно же быть что-то, чем можно выломать замок. Наклонился над спортивной сумкой: нож, консервы, веревка, скотч, бутылка с водой, открыл, понюхал, жутко хотелось пить. Пока вода бурлила в желудке, Макс вспоминал. Ничего. Ни малейшей зацепки. Он еще раз посмотрел на руки, следов крови не было. Чья это кровь? Его? Да, конечно, его, видимо, он попал в серьезную переделку, в очень серьезную, судя по его лицу, он еще раз подошел к зеркалу, вся правая сторона исцарапана, фингал под левым глазом. Тот еще видок. Но что-то все-таки не сходилось. Грязные руки, лицо в крови, живот в кровоподтеках, наверное, ему хорошо двинули, да не наверное, а точно, судя по боли в ребрах, из него последний дух выбивали. Но его одежда… Он наконец заметил, в чем был. Джинсы и футболка с принтом, кеды из стокового магазина, он купил их полгода назад, шнурки на них теперь казались непривычно белыми, кажется, они такими и не были никогда, футболка и джинсы были как новые, если он с кем-то и дрался, то точно не в этой одежде. Что-то здесь не так. Если только он не переоделся, но в чем он был? В чем и когда? Любые попытки вспомнить вызывали страх и неприязнь. Он сел на кровать и закрыл лицо руками. Последнее, что он помнил, – вечер пятницы. Он тусовался в одном из клубов, все, у кого этот режим в печенках сидел, все там тусовались. Клубы закрывали, проводили облавы, но люди собирались снова, меняли места, создавали пароли, делали все, чтобы чувствовать себя людьми. В этих местах не было камер, это был обязательный принцип.

«Устал от слежки – приходи к нам». В камерах не было никакого толку: даже если бы они что-то засняли, то за этой светомузыкой, уродующей лица, мало что можно было разобрать.

Макс заходил с черного входа, его провожал знакомый бармен. Садился за один из дальних столиков, скрытых от всеобщего глаза, брал себе водку со льдом и никогда не допивал, он смотрел на гремящие в стакане кубики, они обтирались друг о друга, постепенно тая, портя и без того дурацкий вкус. Водку здесь всегда разбавляли, как и любой из крепких напитков. Продажа спиртного была незаконна, подпольным образом осуществляли закупку, а потом экономили как могли. Бар без спиртного не походил на настоящий, и люди довольствовались даже этим. Макс следил за танцующей сценой, за девушками на барной стойке, он и не заметил, как одна из подобных подсела к нему. Она отпила из его стакана и улыбнулась ровной улыбкой, такой улыбкой, что оголяет лишь зубы. Макс только кивнул, мол, привет, но лучше будет тебе свалить. Он не любил случайные связи.

Незнакомка придвинулась ближе, положила руку на его колено и что-то сказала, он не расслышал что.

– Хочешь хорошей водки, а не этого дерьма? – крикнула она уже ему в ухо.

Макс кивнул. Девушка вышла и вернулась с рюмкой. Такого спиртного он давно не пил.

– Сколько я должен?

– Пойдем, – сказала она и повела его на танцпол.

Макс не мог разглядеть ее лица, оно было за волосами.

Они танцевали, он пил и смеялся, девушка лезла ему в штаны. После она ушла за добавкой, потом они сняли номер в мотеле на одной из безлюдных парковок, там частенько ночуют водители фур. С девушкой Макс кувыркался всю ночь. Они ржали как кони, падали на пол, чуть не сломали кровать.

Воспоминания приходили урывками и уходили внезапно. Макс все так же сидел в этой каменной комнате, на полу сумка с инструментами, в ржавый умывальник капает вода. С потолка свисает, покачиваясь, лампочка, то погасая, то загораясь опять.

Макс закрыл глаза. Он опять в номере мотеля, рядом, уткнувшись в подушку, спит та же девушка. Кто-то барабанит в дверь. Стены шатаются, пол неровный, Макс убирает с себя ее руку, встает с кровати, пытаясь идти. У двери протирает глаза, прислонившись лбом к косяку. Может, и не к нему стучат. Слушает. Стук повторился. Дверь трясется, отражая удары.

– Кто?

В дверь продолжают стучать.

– Кто это? – Макс постепенно трезвеет.

– Есть закурить?

– Нет.

Стучат.

– Проваливай!

Дверь вышибают ногой. Влетает мужик. Волосатый, огромный. Бьет Макса под ребра. Подходит к кровати, стаскивает девчонку, та, как мешок, падает на пол, бьется головой о тумбу, визжит.

– Вставай, шлюха! – орет ей в лицо.

Та закрывает уши.

– Вставай, кому говорю, – пинает под зад.

Максу, должно быть, все равно, он и не знает, как ее зовут, это просто девка, угостившая его сначала водкой, потом своим телом. Она для Макса просто тело, но он не может смотреть, как кого-то бьют.

– Эй, полегче, – говорит он, – полегче, парень.

Девушка скрюченная лежит на полу, откашливая кровь. В крови весь подбородок и кофта, с ее зубов падают красные капли на старый мотельный ковролин.

– Че ты сказал? – поднимается мужик и в два прыжка подлетает к нему, одним ударом отправляя в нокаут.

Голова трещит, Макс отлетает к стене. Тот возвращается к девушке и продолжает бить. Макс поднимается с пола, пол пляшет, шатаются стены, кажется, он целую вечность идет, на тумбе пустая бутылка, Макс хватает ее, заносит над собой и махом разбивает о голову мужика.

Осколки по полу. Тот падает навзничь, и вот он уже не такой и огромный. Макс садится верхом и бьет со всей дури, расквашивает его мягкую морду, превращая всю рожу в кисель. Тот теряет сознание, Макс сжимает в кулак его длинные сальные волосы и бьет головою об пол, смотрит на девушку, той почему-то уже нет на полу, смотрит на мужика и понимает, что бьет не его, а ее. Он держит девчонку за волосы и бьет головою об пол. Макс смотрит на дверь – никто не входил.

7 глава

Нина помогла мне подняться.

– Что это было? – Я отряхивал брюки. – Что пищало у него на руке?

– Это браслет для условно-досрочных, – объясняла Нина, убирая с меня приставшую пыль. – Браслет пищит, когда повышается уровень норадреналина в крови.

– Норадреналина?

– Да, это гормон ярости, – уточнила она. – После освобождения на многих надевают такие браслеты. Как только человек чувствует злость или ярость, браслет пищит, и сигнал, как по тревожной кнопке, поступает в полицию. Нам это значительно облегчает жизнь.

– А я и не знал.

– Неудивительно…

Она посмотрела на меня как на ребенка. Или как на лунатика. Мне стало обидно. Рядом с девушками я всегда хотел казаться более мужественным, и всегда получалось наоборот.

Вообще, я много чего не знал. И чем дольше я здесь находился, тем четче понимал это. Я не знал, что у нас все же есть преступность, что люди работают на грязной работе, после которой пьют эти помои, и про браслеты, измерявшие ярость, я тоже не знал.

– Теперь ему точно несдобровать, – ворчал бармен, расставляя стулья.

Нина потрогала мою щеку. Я отпрянул от боли. Со страху я и не заметил, как разодрал лицо. Отличное начало дня.

– Пройдемте в подсобку, – предложила она, – у нас там аптечка.

– Нет-нет, мне надо идти.

Куда тебе надо, болван? Иди в подсобку!

– Хотя почему бы и нет, – опомнился я и похромал за Ниной.

В подсобке чем-то пахло, как и на кухне, какой-то тухлятиной. Да кого я обманываю, так пахло везде. Нина усадила меня на ящик из-под бутылок и стала обрабатывать ссадину. Она была прехорошенькая, нет, правда, я и не подумал бы, что ей за тридцать и у нее есть ребенок. Вдруг запахло ягодами или цветами. Это пахли ее волосы – удивительно, как они не пропитались запахами кухонного марева.

– Ужасное место, – сказал я, – вы не думаете?

Нина вздохнула.

– Я и не знал, что такие места существуют.

Она молчала, клеила пластырь.

– Я и таких людей никогда не видел. Кто они?

– Это портовые грузчики, – заговорила она, убирая жгучий раствор и пластырь в аптечку. – Ночью они грузят брикеты с мусором на огромные корабли, которые перевозят их на один из островов, там их складируют, а потом и сжигают. Работают они по ночам, после работы приходят в кафе, а потом и домой – высыпаться.

Вот почему я их раньше не видел…

– А вы что здесь забыли? – спросила она.

– Я? Я случайно забрел.

– Понятно, такие парни, как вы, могут только случайно зайти, – она склонила голову.

Я закусил щеку, я и правда не понимал, за что ей выпал такой билет. Проработать здесь всю жизнь, в этой протухшей жаровне, думаю, в аду было б комфортнее.

Она, видимо, уловила мой взгляд и быстро протерла руки полотенцем.

– Не всем так везет, – окинула она меня взглядом, собирая поднос. – Кем вы работаете, менеджером?

– Им самым, – обрадовался я ее отличному предположению.

– Я так и подумала, – сказала Нина.

– Разрешите мне вас проводить?

– Куда?

– Домой.

– Так мне еще четыре часа работать.

– Тогда я за вами заеду?

Она молчала.

– Через четыре часа, – настаивал я.

Нина улыбнулась и вышла.

Так быстро я еще ниоткуда не уезжал.

Следующим пунктом был медколледж. Четырехэтажное неброское здание из белого кирпича.

Я и не думал, что меня пустят. Но стоило показать удостоверение сотрудника министерства, как вертушку сразу открыли.

– Какая-то проверка? – спросил охранник.

– Нет, все в порядке, по личным делам.

Охранник выдохнул и присел.

Была бы у них проверка, этот нервный завалил бы всю контору.

Я поднялся в деканат, узнал, на каком курсе учится Лиззи и что в данный момент она в медкабинете на практике.

Лучше бы я остался в забегаловке.

Я ничего не имел против практики, наверное, потому, что не знал еще, что это. Мне указали на кабинет, в котором шел забор крови. Я открыл дверь и захлопнул ее почти сразу же. Толпа студентов в белых халатах даже не успела заметить меня. Не знаю, сколько минут я простоял, прислонившись к закрытой двери, вдыхая и выдыхая, успокаивая позывы.

Так я узнал, что от запаха крови мне еще хуже, чем от запаха тухлятины в забегаловке.

Слабый ты какой-то…

По-моему, мой внутренний голос был голосом матери. Но это неточно.

Я закрыл дверь кабинета по забору крови так же быстро, как и открыл. Пока приходил в себя, не заметил, что возле двери на подоконнике сидит девушка с платком в руке.

Это и была Лиззи, я запомнил ее по фотографии, и как хорошо, что именно она была здесь.

– Вы не зайдете? – спросил я, указывая на дверь.

Она покачала головой, облокотилась на оконную раму, закрыла лицо руками и заплакала.

– Что случилось? – подошел я к ней.

– Я опять не попала в вену, – вытирала она глаза, – у меня ничего не получается. Ничего! Ничего! Ничего…

Бинго! Никогда я еще не радовался женским слезам, но это, черт возьми, в яблочко, мне сразу все стало понятно: она хочет уйти из колледжа, потому что боится крови, у нее не получается ни-че-го.

Великолепно! Мы все выяснили, иди докладывай.

Пытаясь угомонить свою радость и убрать идиотскую улыбку с лица, я подошел ближе.

– У многих врачей сначала ничего не получалось, – сказал я и присел рядом.

– Да? У кого? – шмыгала она.

Да, у кого?

Откуда мне знать!

– Ну, у профессора Гилберта, например, сейчас он хирург, – соврал я, не зная никакого профессора.

– А еще? – положила она платок в карман халата.

– Еще? – задумался я. – Еще много у кого такое было.

Лиззи скептически посмотрела на меня и улыбнулась.

– Не стоит бросать дело жизни только потому, что что-то не получилось, – а я мог успокаивать людей. – Вы выбрали хорошую профессию, – утвердительно покачал я головой. Из меня вышел бы отличный психолог.

– Я не выбирала…

– Вам выбрали хорошую профессию, – исправился я, – вы спасаете жизни.

– Я оставляю только синяки.

– Не страшно.

– Профессор сказал, что отправит меня в морг.

– И это не страшно, – от мыслей о морге у меня коленки подкосились, – с трупами как-то спокойнее.

Тебе уж точно, ссыкун.

– Вы знаете, здесь психиатры есть?

– А зачем вам? – удивилась она.

– У меня есть хороший знакомый, у него есть внутренний голос, и он мечтает его заткнуть.

– Психиатров здесь нет, они в университете психологии.

– Очень жаль… Так вы хотите бросить учебу?

Она подняла на меня заплаканные глаза.

– Что вы… это же уголовно наказуемо.

– Верно, – согласился я. Вот ведь дрянство! Так этого она хочет или нет? Может, уже сомневается? Может, это я отговорил ее?

– Буду бирочки к трупам привязывать, – ухмыльнулась Лиззи.

– Тоже верно… То есть я хотел сказать, не думайте об этом, настройтесь на лучшее.

– Спасибо.

– Значит, уйти вы не хотите?

– А почему вы спрашиваете?

– Я? У меня сестра школу оканчивает, и вот ее сюда же направят. Я пришел разведать, так сказать, обстановку.

– Здесь хорошо, – она высморкалась, – мне все нравится, просто получается не все.

– Я надеюсь, все у вас будет хорошо, вы будете отличным врачом.

– Спасибо, – улыбнулась она, – я пойду.

Она вернулась в кабинет, из которого опять повеяло запахом крови.