Боб снял единственный спасательный круг, находившийся на судне, и молча протянул его незнакомцу. Тот смутился, однако принял круг, надежду на спасение.

Питт больше не оглядывался, махнув рукой на товарищей. Он прыгнул в воду и поплыл. Некрепко привязанный мул последовал его примеру, вместе со своей ношей бросился в реку и поплыл вниз по течению. Боб и индеец в драгоценном ожерелье отвязали коней. Они хотели свести их с палубы в воду, но те начали поскальзываться, вырываться, становиться на дыбы, брыкаться и лягаться от страха. Понка, который все это время стоял в стороне, одним прыжком подскочил к ним. Взмахом руки приказав хорошо одетому индейцу позаботиться о седом господине, сам он вместе с Бобом занялся спасением коней. Седовласый со своим спутником-индейцем одновременно бросились в реку. Понка, задержавшийся на палубе тонущего судна вместе с Бобом, в полной мере показал свою силу и умение обращаться с лошадьми. Не прошло и минуты, как все три коня погрузились в воду. Сам Джек соскользнул в грязно-желтые волны и держался на воде поблизости от коней. Он не посчитал нужным снять с себя одежду, не сбросил даже пончо, которое мешало плыть.

Вместе с Бобом корабль покинули подростки, служившие, соответственно, машинистом и кочегаром.

Сам паромщик по-прежнему стоял у бесполезного штурвала; вода тем временем все прибывала и доходила ему уже до бедер. Он не выпускал из рук руль. На восточном берегу, от которого отплыл паром, росла толпа, зеваки жестикулировали и подавали ему знаки. Вероятно, эти люди еще что-то кричали, но на широкой реке голоса их были почти неразличимы. Водовороты закружились еще сильнее, поглотив корабль и капитана. Борющиеся с волнами не могли ему помочь, они едва спасались сами.

Питт первым доплыл до западного берега. Весь промокший, выбрался он на землю и огляделся в поисках остальных. Они были рассеяны по волнам Миссури. Джек держался возле коней. Незнакомцы плыли рядом, стараясь не расставаться. Казалось, индеец в драгоценном ожерелье и Боб поддерживают седовласого, чтобы его не увлекло течением. Подростки быстро догнали эту, последнюю, группу.

Питт бросился к тому месту, где подплывали к берегу кони. Ждать ему пришлось недолго, и вот уже испуганные лошади выбрались из воды и взбежали вверх по склону. Питту сразу удалось схватить под уздцы своего гнедого. Понка, еще не выйдя из воды, проворно вскочил на пегого, принадлежавшего незнакомому индейцу. Серого в яблоках он теперь схватил под уздцы. Ниже по течению Питт и Джек заметили мула, который, не потеряв поклажи, выбрался на берег и галопом поскакал на юг. Питт бросился за ним вдогонку.

Седой бледнолицый, его спутник-индеец и Боб тоже смогли спастись. Они выбрались из воды вместе с двумя подростками. Промокшие до костей, стуча зубами от холода, стали они взбираться вверх по склону. Мальчики кинулись к шалашу из коры, стоящему на высоком, крутом берегу. В это жилище, вероятно служившее паромщику временным пристанищем на случай непогоды, направились также оба незнакомца.

Понка и Боб остались вдвоем под открытым небом. Они собрали хворост, разожгли костер и разделись, чтобы обсохнуть и высушить одежду и оружие на ветру и у огня. Однако понка и теперь не снял хлопчатобумажной рубахи; он решил высушить ее прямо на теле.

Бобби оглянулся на шалаш и лошадей. Незнакомый индеец снова вышел и принялся досуха вытирать пегого и серого в яблоках, которые страдали от холода не меньше людей. Питт вернулся с охоты за вьючным мулом несолоно хлебавши. В тот самый миг, когда, казалось, он вот-вот схватит его, хитрое животное вновь бросилось в воду. Питт привязал своего гнедого к колышку и, промокший до нитки, скрылся в шалаше. Вскоре он вышел оттуда в сухой одежде. Явно присвоив рабочий костюм утонувшего паромщика, он размеренным шагом, не спеша, подошел к Бобу и остановился рядом с ним.

– Хорошенькое дельце! – Питт, широко расставив ноги, бесцеремонно стал рядом с приятелем. – Все промокло! Сейчас ни единого выстрела бы сделать не удалось! Но письма я спас. Они лежали в водонепроницаемом защитном конверте! Бобби, послушай, ты и вправду все пропил? Если нет, заплати тем мальчишкам сколько-нибудь за костюм, что сейчас на мне! Паромщик был их отцом. Господин с бумажником потерял все до гроша. Все его деньги остались в кармане куртки, которая сейчас плывет по Миссури. Поклажа и оружие пропали вместе с мулом! Только в Найобрэре или в форте Рэндалл этот мистер Моррис снова сможет связаться с банком! Теперь добраться туда нам будет легче, чем вернуться назад в Янктон через трижды проклятую Миссури!

– Заплати сам сиротам за все, что у них забрал! – возразил Боб.

– Да у меня больше ничего нет! Вечно у меня пустые карманы! На это злился еще мой старик, из-за этого я и на Дикий Запад подался. Ты что, хочешь научить меня экономить? Это маленькому человеку без пользы.

– Мерзавец же ты!

– Так могу я послать этих мальчишек к тебе, Боб, или нет?

– Посмотрим. Пусть приходят.

– Хорошо. Рад это слышать!

Питт ушел передать эту весть мальчикам.

Вскоре они явились к Бобу. Они были рослые, худощавые, мускулистые. Даже загорелая, обветренная кожа не скрывала их бледности.

– Ваш отец погиб, – сказал Боб. – Он сам выбрал свою судьбу. А где ваша мать?

– На том берегу, в Янктоне.

– У вас есть какой-нибудь другой корабль?

Подростки молча покачали головами.

– А у вашей матери есть работа?

– Она прачка.

– Сколько вам лет?

– Мне тринадцать, брату двенадцать.

– И что вы теперь будете делать?

– Поживем в шалаше, пока вода не спадет.

– А еда-то до тех пор у вас какая-нибудь есть?

Подростки молча покачали головами.

Боб обернулся к понка:

– Ну, что нам делать с этими бедолагами? Что им есть, пока они не вернутся к матери?

Джек не отвечал. По-видимому, он полагал, что такие вопросы двенадцати-тринадцатилетние подростки должны решать сами. Но Бобби не оставляла тревога.

– Эй, ребята! – крикнул он подросткам. – Далеко ли отсюда ближайшая деревня?

– В часе езды верхом.

– Такое расстояние вы и пешком сможете пройти. Я заплачу вам за костюм вашего отца, который сейчас на Питте, и еще кое-что добавлю. Купите себе поесть и найдете работу в деревне. А что не проедите, отдайте матери.

У младшего медленно скатилось по щекам несколько слезинок.

Боб открыл свой поясной кошель. Оказалось, что он не пропил ни пенни. Он дал мальчикам доллар. Они посмотрели на банкноту как на чудо. На эти деньги они могли прожить недели две, а если экономить да еще прирабатывать, то и дольше. Они не в силах были понять, как это ниггер без куртки мог быть таким богатым и щедрым.

– Ты тоже можешь посидеть в шалаше! – предложил старший.

– Под открытым небом мне уютнее. Вот какой у нас костер, на славу! Садитесь, погрейтесь с нами!

Подростки приняли его приглашение.

Из шалаша донесся странный звук, словно кто-то рыдал.

– Это богач, который потерял деньги, – сказал Боб.

– Он знает, что корабль не затонул бы, а паромщик бы не погиб, если бы не эти деньги, – откликнулся понка, который до сих пор, кажется, не произнес ни слова.

– Да, это правда. Никто не станет отрицать, что он виноват. Своими деньгами он лишил детей отца.

Боб погрустнел и стал ворошить костер, чтобы занять себя хоть чем-то.

– На дне Миссури покоятся уже сотни затонувших кораблей, – тихо сказал младший мальчик.

Боб кивнул.

– Да, это река злая, необузданная.

Он обернулся к Джеку. До того он неизменно говорил с понка по-английски, но теперь произнес на индейском языке, которым не владели и которого не понимали братья:

– Ты тоже узнал обоих незнакомцев? Это же Далеко Летающая Птица, Желтая Борода, Священный Жезл, который умеет писать картины, и его краснокожий брат Длинное Копье шайенн, которого он выкупил из резервации.

Понка кивнул.

– Боюсь, что Длинное Копье тебя узнал, – совсем тихо добавил Боб на языке дакота.

– Узнал по шрамам на голове, которые остались у меня с детства, после борьбы с орлом, – ответил Джек. – Но он будет молчать.

Они прервали разговор, потому что из шалаша снова вышел Питт и направился к ним.

– Ну, что мы решили? Трогаемся? Моему коню нужно пробежаться, а то он еще простудится после такого купания.

Боб и Джек молча поднялись на ноги.

– Художник сидит в шалаше и ревет из-за корабля, – сказал Питт. – Лучше всего будет, если он поедет вместе с нами в Рэндалл!

– Отдай ему сухой костюм, – посоветовал Боб, – тогда он сможет отправиться с нами!

– А я как же?

– А ты и в мокрых штанах потерпишь. В форте Рэндалл у него снова появятся деньги, и он тебя наградит!

– Недурная мысль! Согласен!

Так и случилось, что все спасшиеся вскоре тронулись в путь. Мальчики пошли на юг, в ближайшую деревню. Питт вскочил на своего гнедого, шайенн Длинное Копье – на пегого. Боб держал наготове серого в яблоках для художника, который последним вышел из шалаша.

Кони побежали галопом, оба скорохода широкими шагами кинулись во весь опор с ними вместе и не сбавляли темпа. Они больше не чувствовали холода.

Когда Питт, Боб, Джек и оба незнакомца добрались до форта Рэндалл, они сами, их одежда, кони и оружие давным-давно успели высохнуть. Только по бедному костюму паромщика, в который облачился художник, можно было предположить, что с ними произошло что-то непредвиденное.

Маленький отряд подскакал к воротам. Часовой сомневался, стоит ли впускать художника и его спутника-индейца, и потребовал у них назваться.

– Дэн Моррис и Длинное Копье шайенн.

Один вольный всадник по просьбе курьера Питта отправился к коменданту и спешно вернулся, сообщив, что Моррису и его спутнику рады в форте и что их тотчас же примут. Поэтому их обоих вместе с Питтом впустили в форт.

– И вы тоже идите со мной! – покровительственным тоном пригласил Питт обоих скороходов, Боба и Джека. – Вы же служили у нас, значит можете переночевать в конюшне.

Боб Курчавые Волосы вопросительно посмотрел на Джека-понка. Тот, казалось, не возражал, и оба приняли приглашение Питта. Прибывшие разделились. Питт проводил Морриса к коменданту. Длинное Копье с помощью скороходов отвел животных в конюшню. Индейцы и негр не обменялись ни единым словом. Когда лошадей разместили в стойлах, Длинное Копье удалился. Боб и Джек отыскали чистую солому и зарылись в нее в углу конюшни. Оба они сильно устали.

Это происходило еще ранним утром. Около полудня в конюшню снова явился шайенн Длинное Копье, посмотрел, отдохнули ли кони, и подошел к Джеку и Бобу.

– Далеко Летающая Птица, Желтая Борода, Священный Жезл хотел бы нарисовать Джека-понка.

– Бумагу и краски мул сейчас таскает на спине где-то на берегу Миссури, – ответил Джек. – Художник Моррис Желтая Борода желает, чтобы я вернулся и поймал мула?

Длинное Копье опустил глаза.

– Ты идешь или нет? – только и спросил он.

Понка, недолго думая, отвечал:

– Иду.

Быстрым движением он встал с пола и последовал за шайенном.

Длинное Копье провел понка через двор к деревянной башне, а потом на второй этаж. Когда он распахнул дверь, взгляду предстала светлая комната, которая могла служить караульней, но сейчас была отдана в распоряжение художника. Моррис сидел за столом. На нем была одежда с чужого плеча, сидящая скверно, однако сшитая из дорогой ткани. Он читал какие-то бумаги, лежащие перед ним на столе.

Он поднялся, чтобы, как полагается, поприветствовать своего гостя понка, пригласил сесть, а когда тот занял предложенное место, Моррис и Длинное Копье тоже сели за стол. Моррис предложил индейцам табак. Понка и шайенн набили трубки. Когда они затянулись трубками, а художник закурил хорошую сигару, наверняка подарок коменданта, они не тотчас же приступили к беседе. Из окна комнаты открывался вид на всю территорию форта и далее, на холмистые окрестности. Все трое посмотрели в окно, а потом сдержанно, украдкой, поглядели друг на друга.

Художник взял маленький лист бумаги, написал на нем что-то и подтолкнул его понка.

Тот прочитал: «Харри Токей Ито». Он смял лист, высек огнивом искру и сжег записку.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил он художника.

– Мы никому ничего не скажем.

– Знаю. Иначе вы бы сейчас еще плавали в Миссури.

– Я просил тебя прийти.

Художник явно подыскивал слова, способные вызвать доверие у гостя, раскрашенное лицо которого скрывало любые чувства.

– Впервые мы встретились тринадцать лет тому назад. Тогда ты был мальчиком в вигваме своего отца Маттотаупы, прекрасного человека, с которым я познакомился у вас, дакота. Мы виделись еще раз или два. Твой отец был изгнан из племени; бледнолицые погубили его своим бренди, а ты, девятнадцатилетний, пошел к нам служить разведчиком. Теперь тебе двадцать четыре, и ты вождь своего племени. А что сталось с твоим отцом?

– Бледнолицый по имени Джим, этот лис, который называет себя также Фредом Кларком, убил моего отца и снял с него скальп. Мертвого он скормил рыбам.

Художник содрогнулся.

– Так вот как он встретил смерть.

Они вновь замолчали.

Художник передвигал туда-сюда один из листов, лежавших перед ним на столе. По-видимому, Моррис еще раз перечитал его.

– Может быть, это не имеет отношения к делу, – наконец, по-прежнему нерешительно, произнес Моррис, – но тебе стоит это прочитать. Ты что-нибудь знаешь о племени шехептин?

– Маленькое племя с северо-запада.

Индеец вновь раскурил погасшую было трубку.

– Мужественное маленькое племя. Они хотели уйти за границу, в Канаду, чтобы их не загнали в резервацию у нас, в Штатах. Посреди зимы они отправились в путь, по льду, сквозь метель, с женщинами и детьми шли они по горам. Когда они уже почти достигли границы, столь многие замерзли или бесследно исчезли, заблудившись, что вожди с оставшимися в живых беглецами решили сдаться. Здесь изложена речь вождя, которую тот произнес при капитуляции.

Художник подвинул индейцу лист.

Тот прочитал, медленно, затем еще раз, словно хотел выучить эту речь наизусть. Возвращая лист художнику, он сказал:

– Великий Отец бледнолицых в Вашингтоне и множество маленьких отцов, которые помогают ему править, – странные люди. Они напоминают всадников, которые осаживают коней, натягивая поводья, и тут же награждают их ударами плети. Ценой огромных усилий они удерживают краснокожих и мучают в резервациях.

– Ты знаешь, что уже месяц тому назад дакота должны были переселиться в новые резервации?

– Хау. Посреди зимы.

Казалось, Моррис думает, надо ли задавать еще один, явно волновавший его вопрос. Наконец он решился его задать:

– И как поступят дакота?

– Об этом тебе лучше спросить верховных вождей и Верховное собрание совета этого племени.

– Может быть, у тебя есть какой-нибудь вопрос к нам, Джек?

– Нет. Вот разве что вы объясните, по какому праву бледнолицые нарушают все договоры, которые торжественно клялись соблюдать?

Художник опустил глаза.

– Ты знаешь, – запинаясь, выдавил из себя он, – что я владею тотемом Тачунки-Витко, вашего верховного вождя, и что я никогда не убью и не предам ни одного дакота. Не знаю, намерены ли вы сражаться с нашей армией. Но если да, то вы потерпите поражение. Я не знаю…

– Но может быть, – спросил Джек-понка, которого и вправду звали Токей Ито и который принадлежал к племени дакота, – может быть, ты, Далеко Летающая Птица, знаешь, почему бледнолицые, сражавшиеся за освобождение негров из рабства, теперь изо всех сил стараются загнать дакота в большую тюрьму, которую они именуют резервацией? Может быть, ты знаешь, почему в резервациях они намерены обращаться с ними, как с умалишенными в сумасшедшем доме, не признавая за ними ни прав, ни свобод?

Художник воззрился на индейца.

– Хотя негры теперь и свободны, они все равно продолжают работать на наших фермеров и предпринимателей. Дакота хотят основать свое собственное государство и жить согласно принципам, от которых мало пользы хозяйству Соединенных Штатов.

– Выходит, люди должны жить ради вашей пользы или не жить вовсе?

– Джек, победители в Гражданской войне преисполнились жажды наживы и гордыни. Сегодня нами тоже правят железной рукой республиканцы, и гнет их почти невыносим. Может быть, когда-нибудь это изменится. Но вы до того не доживете.

– Далеко Летающая Птица, ты что-нибудь слышал о дакота из Миннесоты, которые четырнадцать лет тому назад ушли в Канаду?

– Они до сих пор живут на реке Сурис.

Индеец поднялся.

– Ты никогда не напишешь мой портрет, Далеко Летающая Птица. Я ухожу.

– Мы еще увидимся когда-нибудь?

– Не думаю.

Когда индеец уже взялся за ручку двери, художник еще раз его остановил.

– Джек, помнишь Генри Генри, инженера, молодого друга Джо Брауна, великого пионера «Юнион-Пасифик»? Вы наверняка встречались, когда ты служил у нас разведчиком.

– Припоминаю.

– Он здесь.

Индеец не выказал беспокойства.

– Генри едет на пограничный пост в верховьях Найобрэры. Он пропил свои деньги, карьера его пошла под гору, и теперь он хочет немного подзаработать. Через Черные холмы собираются проложить железнодорожные ветки «Юнион-Пасифик». Генри…

– Для Генри лучше было бы вернуться в восточные города.

– Ты его не пощадишь?

Индеец сделал вид, будто не расслышал этого вопроса. Он ушел, тихо затворив за собой дверь.

Художник Моррис сидел в светлой комнате, однако ему казалось, что вокруг него сгустилась тьма.

– Длинное Копье?

– Да?

– Я теряю друзей, которых ценю. Они готовы безжалостно убивать друг друга…

Тут художник испугался и умолк, услышав, как к двери приближаются по лестнице тяжелые шаги. Индеец уже успел уйти тихой поступью, совершенно бесшумно.

В дверь постучали, и тотчас вошел человек лет тридцати. Он с грохотом захлопнул за собой дверь.

– Моррис, у коменданта мы только и успели, что поздороваться! Какая встреча после стольких лет, это надо отметить! Вот смотри, я принес бутылку превосходного виски!

– Генри, не надо бы тебе снова привыкать к выпивке. Ты себя погубишь!

– Только сегодня, всего один раз! Только сегодня! На прощанье. Завтра я поскачу на погранпост Смита на Найобрэру. Для меня снова начнется жизнь на Диком Западе! Мой старый покровитель и учитель Джо Браун строит Норзерн-Пасифик, а я проложу железную дорогу к золотым приискам Черных холмов. Давай, составь мне компанию!

Моррис отпил маленький глоток. Длинное Копье отодвинул наполненный стакан.

– С кем ты поедешь в Найобрэру? – принялся обеспокоенно допытываться художник.

– С письмом полковника Джекмана и с двумя отменными скаутами, Бобом и Джеком. Питту надоели вечные скитания, он пока не торопится снова попасть в лапы к дакота.

– Лучше бы ты тоже не ввязывался в это дело. Брось, Генри, ради бога, брось!

– Да что с тобой, Моррис? Боишься нашего бывшего скаута Харри, который, по слухам, сейчас под именем Токей Ито во главе Медвежьего племени наводит страх на окрестности Найобрэры?

– Честно признаться, я боюсь за тебя, не скрою.

Художник испытал некоторое облегчение, оттого что с чистой совестью смог сказать хотя бы часть той правды, которую знал.

– Если бы здесь сейчас оказался твой старый друг Джо Браун, он стал бы предостерегать тебя точно так же, как я!

Генри опрокинул стакан.

– Каких только удивительных историй не рассказывают про нашего бывшего скаута Харри! На самом-то деле ничего особенного в этом юнце нет; я же его неплохо знал. Достаточно зарядить револьвер – и вот уже индейский вождь уткнулся носом в траву!

Моррис содрогнулся.

– Моррис, тонко чувствующий художник, если тебя посреди форта Рэндалл при одной мысли о Харри уже охватывает озноб, то отправляйся-ка лучше назад, прямиком домой! Ведь этим летом в прериях наверняка еще будет пожарче, чем сейчас!

– Хватит шутить, Генри! И ради всего святого, не езди в Найобрэру с двумя разведчиками, которых почти не знаешь! Подожди! Через две недели в форт Смита отправится отряд кавалерии, обоз с оружием и ополчение. Поезжай лучше с ними!

– Я же не младенец! Именно о прибытии этого обоза с оружием я должен известить пограничный пост на Найобрэре письмом, которое туда повезу.