– В последний раз я слышала эти слова от няни, и мне тогда было лет шесть, а сейчас мне почти двадцать пять, – усмехнулась я и тут же умолкла, поражённая внезапной догадкой.

Оставив Артёма одного, я направилась к океану, раздумывала над тем, что потерянные пять лет означают то, что мне уже давно не двадцать четыре. Скоро мне будет тридцать. Когда-то эта цифра казалась мне бесконечно далёкой, а теперь она возникла передо мной неожиданно, выскочила из забвения, как головорез из подворотни. Я посидела немного на песке, погрузив ноги в тёплую морскую воду. Волны почти не ощущались, стояла душная безветренная погода. Свободное от облаков небо открывало взгляду огромное количество ярких мигающих звёзд и незнакомых созвездий. Я снова пыталась думать над своей ситуацией, но голова была абсолютно пустой и несговорчивой. Она устала. Она больше не собиралась идти на поводу у моих страхов и сомнений, не собиралась в тысячный раз мусолить одно и то же, порождая всё новые вопросы и проблемы, она предпочла логически более правильный путь – принять новые условия и просто жить. Я встала и пошла к Артёму.

На нашем небольшом столике еле хватало места для всех заказанных блюд. Красиво нарезанные овощи, великолепные дары моря – крабы, креветки, лангустины, какие-то непонятные каракатицы. На отдельном блюде, украшенные листьями зелени, источали головокружительные ароматы яркие рыбные стейки, в плетёной корзине сложены подрумяненные на углях булочки и маленькие багеты. В середине стола ведёрко со льдом и бутылкой белого вина.

– Это всё нам? – спросила я, недоуменно рассматривая стол.

– Нам, – кивнул Артём, расправляя салфетку на коленях.

– Нам же никогда не съесть столько.

– Да, но зато мы можем себе это позволить.

– Ну нельзя же так! Столько еды пропадёт!

– Отнесись к этому как к дегустации местной кухни. К тому же здесь ничего и никогда не пропадает, не беспокойся.

– Ты про животных?

Я как раз разглядывала спешащих к нашему столику двух небольших собак. Они выбрали новые цели для своих попрошайнических практик, безошибочно определив самый богато накрытый стол.

– Про животных, да, – ухмыльнулся Артём и потянулся к бутылке. – Ну что, вина?

– Если только немного.

– Конечно.

Артём немного плеснул в мой бокал, свой наполнил почти на две трети, прочистил горло.

– У меня есть тост, – сказал он и задумался ненадолго. Поднял на меня большие карие глаза, улыбнулся. – Я счастлив, что спустя столько лет мы всё ещё вместе. Ты здесь рядом со мной, и это всё, чего я хочу. Если бы ты помнила, как начинались наши отношения, ты бы рассмеялась, потому что всё вышло именно так, как мы и планировали когда-то. Мы ведь всегда хотели этого – жить на берегу океана. Для меня не имеет значения, помнишь ли ты меня или нет, мы с тобой всегда со всем справлялись, справимся и с этим. За нас, Лу. За то, что мы храним наши клятвы, наше обещание всегда быть вместе, всегда сражаться за наше счастье и побеждать. Я люблю тебя.

– Красивый тост, – пробормотала я, поднимая свой бокал.

Неловко чокнулась с Артёмом, сделала маленький глоточек. Приятная прохлада побежала по горлу, тут же нагреваясь, плавясь и источая тепло. Я отставила свой бокал в сторону и схватилась за вилку.

– Просто умираю от голода!

– Что тебе положить, Лу?

– Хочу вот эту запечённую картошку и эту вот рыбу. Да, спасибо. Интересно, каким соусом они её полили? Такой странный на вид… М-м-м… Попробуй картошку, очень вкусно! Та-ак, а что насчёт рыбки?..

Артём наблюдал за мной с удовольствием и интересом.

– Положить тебе салат? – спросил, вдохновлённый моим аппетитом.

– Ага! Я почему-то только что поняла, как сильно оголодала.

– Ешь, Лу. Тебе нужно восстанавливать силы, посмотри на себя, кости одни!

– Это да, – хмыкнула я с набитым ртом. – В жизни не была такой тощей.

– Это тоже моя вина. Ничего, я всё исправлю, мы всё исправим. Сама жизнь научила нас, что расставаться нельзя, мы всегда должны держаться друг друга, ведь у нас больше никого нет в целом мире.

Его последние слова эхом носились внутри головы, через минуту их смысл дошёл до меня окончательно. Похоже, это правда. У меня нет никого, кроме этого чужого человека, сидящего напротив и называющего себя моим мужем. Всех своих близких родственников я похоронила, а друзья похоронили меня. Но что с его семьёй?

– У тебя есть братья или сёстры, Артём? – спросила.

– Нет.

– А твои родители, они живы?

– Отец бросил нас с матерью сразу же после того, как я родился. А мать… Недавно она умерла от рака, как раз перед нашим переездом сюда.

Вилка застыла в воздухе на полпути к моему рту. Я опустила её, дрожащую, обратно в тарелку. Посмотрела на Артёма. Отсутствующий взгляд, сконцентрированный на огоньке свечи, глаза подёрнуты дымкой ностальгии. Лицо каменное, недвижимое. Он силился скрыть свои эмоции, но из-под покрова сдержанности, как сукровица из поджившей раны, на поверхность всё же просачивалась боль. Кадык взволнованно пульсировал под покрытой испариной кожей. Мне стало неловко, стыдно. За то, что я ничего не помню и не могу разделить его боль.

– Мне очень жаль… – я взяла его за руку, тут же осознав, что дотронулась до него в первый раз.

– Да, мне тоже.

Он сжал мою руку в своей большой ладони так, словно она была единственным утешением. У меня щемило сердце, но я не знала, что сказать, и не знала, как поддержать его. Любые приходящие на ум слова казались глупыми и неуместными, а весь ужас моего положения сразу же померк на фоне его горя. Он только что потерял мать и ещё не успел оправиться. В то время, как ему самому нужна поддержка, он вынужден возиться с больной женой, по утрам принимающей его за чужака. Даже стыдно стало и как-то совсем уж неловко. Мы молчали, слушали океан, ловили тёплый морской ветер, обдувающий, успокаивающий, наши напряжённые лица. Наконец Артём вздохнул, заморгал, словно избавляясь от наваждения, посмотрел мне в лицо. В его взгляде больше не было горя и боли. Вытесненные стремлением жить дальше, они уступили место светлой печали, глаза подёрнулись дымкой ностальгии.

– Знаешь, она ведь очень тебя любила, считала тебя родной дочерью.

Теперь и я ощущала горькое чувство утраты. Я потеряла кого-то, кто меня любил. Как страшно, что у меня не осталось ни одного воспоминания о той, которой я была дорога и которая была дорога мне. Мне не привыкать терять близких людей, но…

– Так жаль, что я её не помню!

– Я знаю, любимая, знаю. У вас были очень хорошие отношения, ты называла её мамой.

– Мамой… А как её звали?

– Надя. Надежда Борисовна. Вы очень любили проводить вместе время, болтали, смеялись, ездили по магазинам, ходили в салоны. Единственное из-за чего вы спорили, – это дети.

– Дети?

– Да, наши дети. Мама говорила, что хочет внуков, а ты отвечала, что ещё не время, что мы с тобой хотим пожить для себя.

– А ты что говорил?

– Сначала я был согласен с тобой, но потом встал на сторону мамы. Я хотел детей. Очень.

– Но я была против? – спросила я осторожно.

– Ты согласилась. Мы работали над этим какое-то время, но у нас ничего не получалось. А потом ты попалась, и мы уехали сюда. Я надеюсь, что очень скоро мы возобновим наши старания.

Я дёрнулась, холодок пробежал по спине.

– Прости, – Артём снова поймал мою ладонь, – не хотел тебя напугать. Я говорю лишь о том, что надеюсь, что ты скоро вспомнишь меня и всё станет как прежде. Конечно, я не буду настаивать на чём-то, чего ты не захочешь сама.

– Ясно.

Как же всё-таки тяжело мне даются разговоры с ним! Утренние обсуждения теперь казались детским лепетом по сравнению с тем, о чём приходилось говорить сейчас. Что же ждёт меня дальше? Я высвободила свою руку, взяла приборы.

– Как это вышло?

– Что?

– Ситуация. При каких обстоятельствах я упала с лестницы?

– Мы собирались ехать по магазинам, ты расчёсывала волосы у зеркала, когда я вышел во двор. Тебя долго не было, я занервничал и пошёл обратно в дом. И нашёл тебя возле лестницы без сознания. В этом тоже я виноват, я снова оставил тебя одну.

– Перестань, Артём! Ты же не можешь контролировать каждый мой шаг.

– Могу.

– Хэлло-о-о, мадам! – протянул скрипучий голос у меня над ухом.

Первое, что я увидела, обернувшись, это широко улыбающийся рот без половины зубов, заискивающе-умоляющие глаза, потом костыль, а затем и отсутствие одной ноги. Передо мной стоял нищий калека с протянутой засаленной бейсболкой кверху дном.

– Не обращай внимания, Лу, – взял меня за руку Артём. – Их тут много таких ходит. Жертвы режима Пол Пота, подорвались на минах.

– Мы можем дать ему что-нибудь? – спросила я, с трудом отрывая взгляд от пустой штанины.

– Не стоит. Запомнят твою щедрость, потом не отвяжутся. Будут подходить каждый день и просить ещё и ещё. Просто не обращай…

– Хэлло-о-о, мадам, – калека слегка качнул своей бейсболкой перед моим носом, с трудом устояв при этом на одной ноге.

– Иди! Иди отсюда! – рыкнул на него Артём.

– Артём! Как ты можешь?! Неужели тебе не жалко инвалида?

– Раньше я подавал им, Лу. Мы подавали. Поверь, у них нет ни стыда, ни совести. Как только почувствуют слабину, встанут над душой и будут стоять. И ещё куча таких же наползёт, они знаешь, какие глазастые! Поесть спокойно не дадут!

Я проводила взглядом удаляющегося к соседнему столику калеку и повернулась к своей тарелке. Немного помедлив, ковырнула рыбу.

– Ты говоришь, их много? Подорвавшихся на минах?

– Да уж хватает. Здесь же на протяжении тридцати лет шла гражданская война. Жуткое время… Люди жили спокойно в своей стране, пока к власти не пришло чудовище и не начало рубить всех направо и налево. Пол Пот хотел создать аграрное государство, выгонял всех из городов на поля выращивать рис. Ему нужны были рабы, интеллигенция уничтожалась – врачи, учителя, работники умственного труда, все те, кто не был задействован в сельском хозяйстве. Даже если кто-то просто носил очки, его тоже убивали. Чтобы не тратить патроны, людей рубили мотыгами… В землю закопали миллионы мин и снарядов, их до сих пор не все нашли и обезвредили. Калек тут много, к ним нужно просто привыкнуть, они тысячами подрывались на минах, люди по сей день оставляют в лесах и полях свои руки и ноги.

– Артём! Здесь что, опасно ходить по улицам?

– Нет, конечно! Все города уже давно разминировали, твоим конечностям ничего не угрожает, не беспокойся. В том случае, если ты не собираешься ловить змей в джунглях или пасти скот на полях.

Я услышала странные шаркающие звуки, как будто по земле рывками волокли брезентовый мешок.

– Хэлло-о-о!

Голос доносился откуда-то снизу. Опустив голову, я увидела человека без нижней половины туловища и чуть не поперхнулась тем, что было у меня во рту.

То место, которым оканчивалось его тело, было обмотано чем-то, что я так и не смогла идентифицировать – ткань или клеёнка, грязная и ободранная, она служила калеке чем-то вроде башмака на нижнюю часть тела, ладони его между тем были продеты в старые запылившиеся сланцы. Отталкиваясь от земли руками, он подползал всё ближе и ближе ко мне.

– Хэлло-о-о-о…

Я с трудом проглотила еду, тут же почувствовала приступ тошноты и отвернулась, сделала пару глубоких вдохов. Калека оказался рядом со мной.

– Хэлло-о-о-о, мадам!

Я заставила себя улыбнуться ему, протянула тарелку с рыбными деликатесами.

– Хотите есть?

Заметила, что правая половина лица его изуродована, возможно, огнём, правого глаза не было. Калека секунду взирал на тарелку единственным глазом, затем поднял его на меня.

– Уан долла, мадам?

– Иди отсюда!

Артём спас меня, прогнав попрошайку. Я больше не могла выносить странное и страшное смятение чувств, охвативших меня при его появлении. Смесь жалости, вины и отвращения.

– Ты был прав, – опустила я глаза в тарелку, – зря мы сели здесь ужинать. Прости, я виновата.

– Виновата достаточно, чтобы начать прислушиваться ко мне?

Я поднялась к себе в спальню. Постояла, оценивая обстановку, в которой мне предстояло провести самую странную в своей жизни ночь. Решительно, чуть ли не чеканя шаг, снова спустилась вниз.

– Мне не нравится моя кровать, – заявила без каких-либо вступлений, боясь засмущаться не к месту.

– Да? – удивлённо отозвался Артём, подняв голову от ноутбука. – Почему?

– Под кроватью не должно быть щели.

– Щели? – переспросил он с выражением беспокойства на лице.

– Есть такие кровати, у которых боковинки закрытые и доходят до самого пола, чтобы между ним и матрасом не было зазора, – пыталась объяснить я, не вдаваясь в подробности насчёт монстров, которые в любой момент могут метнуть ужасное щупальце из тёмного подкроватного пространства.

– О чём ты вообще? – сморщил он лоб.

Через полчаса мы уже были в мебельном магазине, ещё через два часа мастер, собравший мне новую кровать, отряхивал руки и раскланивался, уходя. Поразительно, на что способны деньги, даже вновь открыть закрывшийся на ночь магазин!

– Теперь всё в порядке? – спросил Артём с лёгкой иронией на дне серьёзных глаз.

– Теперь да. Приятных снов.

– Ну, приятных, – ответил он, стоя в дверях.

Какая-то смертельная усталость навалилась вдруг на меня, не терпелось поскорее остаться одной, чтобы… нет, конечно, я не усну, просто так о многом нужно подумать.

– Что-нибудь ещё? – спросила я его, рассеянно переминающегося с ноги на ногу.

– Нет, просто…

– Просто?

– Спокойной ночи, – он наконец вышел в коридор, и я смогла закрыть за ним дверь, но сразу распахнула вновь.

– Я разве не говорила тебе раньше про то, что кровать мне не нравится?

– Нет, – пожал он плечами, обернувшись, – не говорила.

– Странно, – пробубнила себе под нос, прикрывая дверь, но тут же решила, что зря придаю такое значение мелочам.

Едва я начинала впадать в полузабытьё, как мне тут же вспоминались слова Артёма о том, что наутро я могу себя не вспомнить. Обычно сон обладает способностью возвращать ясность мыслей, и в других обстоятельствах я бы непременно постаралась уснуть, чтобы проснуться со свежей головой, в которой уже всё расставлено по полочкам, но не теперь.

Лёжа в кондиционированной темноте, я всё никак не могла отпустить своё сознание, уговаривала себя не забывать больше. Чувствовала себя измотанной, замученной. Была уверена, что причина этому – колоссальный стресс, который я испытывала каждое утро из-за того, что мне приходилось заново осознавать себя. Заново мириться со своим положением. Очевидно, моя нервная система просто не справляется. Я должна запомнить, должна! – повторяла я про себя, как мантру…

Никак не догоню его. Иду за его спиной, но его шаги шире моих, а бежать я не могу, очень хочу, но не могу. Вокруг темно, и я не разбираю, что это – стены или деревья, вижу только его фигуру впереди, всё время впереди. Я так устала догонять, совершенно выбилась из сил, но стоит остановиться, как ступни тут же начинают вязнуть в рыхлой почве. Я измотана, я в отчаянии, пытаюсь кричать, звать его, но мой голос преодолевает пространство медленнее, чем его ноги.

Бывают такие мгновения полусна, когда ты уже вроде бы осознаешь, что сон – это всего лишь сон, но кто ты на самом деле и какое место занимаешь в реальном мире, вспомнить ещё не можешь.

Обычно я наслаждалась этими мгновениями. Они дарили мне странное чувство спокойствия и обновления, как будто бы я появлялась на свет заново. Но не этим утром. Не было сегодня этого плавного блаженного перетекания из одного мира в другой, сегодня оно было замещено чувством глубокого животного испуга. Меня будто вырвали из забвения и встряхнули что было силы. В ужасе я села на кровати, вцепилась в одеяло. Завертелась по сторонам. Мне не пришлось вспоминать, кто я и где. Я испугалась от того, что знала это. Через какое-то время я успокоилась осознаванием того, что помню вчерашний день, и снова упала на подушку.

С удивлением обнаружила, что нос заложен, а подушка вся мокрая, а когда пошла в ванную чистить зубы, увидела, что глаза красные и опухшие. Скорее всего, во сне я плакала. Чуть позже и Артём подтвердил мои догадки.

– Что случилось? – спросил он, когда я спустилась к завтраку.

– Приснился плохой сон.

– Ты ревела во сне?

– Кажется, да.

– Что именно тебе приснилось?

Я уже и сама забыла подробности. Что-то шевелилось в глубинах памяти, что-то мощное и тревожное, но не способное принять отчётливой формы, как огромная тень под водой.

– Точно не помню. Какой-то человек, я всё догоняла его, но никак не могла догнать.

– И всё? – спросил он, наливая мне кофе.

Я пожала плечами. Как можно пересказать сон? Пытаться наполнить смыслом свой рассказ так же бесполезно, как пытаться наполнить водой кувшин с отбитым донышком. Весь смысл постоянно утекает, как ни старайся.