Может, я даже найду работающий домашний телефон и попробую снова связаться с родителями; когда треклятый вирус начал распространяться, нас разделяли тысячи километров. Они уехали в другой город по работе, оставив нас с братом за главных, и с тех пор я не могла выйти с ними на связь. Я потратила последние проценты зарядки мобильника на звонки и смс-ки, но так и не получила ответа. Возможно, родители оказались где-то в эпицентре, когда зараженные начали бросаться друг на друга – офисные блоки, где они обычно и работали, не оставляли пространства для маневренности, ровно как и шансов на выживание среди обезумевших монстров. Я не питала особых надежд, но исправно пыталась созвониться с ними пару раз в месяц. Не все населенные пункты были обесточены, и зарядить свой телефон, либо воспользоваться чужим домашним, вломившись в чью-то квартиру, было возможно: с другой стороны, такие места представляли особую опасность, рассадник таких же выживающих, которым ток нужен был по своим личным причинам. И делиться найденным они обычно не были расположены.

Город, который ожидал нас впереди, был достаточно внушительных размеров. За все время зомбиапокалипсиса я крайне редко останавливалась в таких, а еще реже эти вылазки заканчивались чем-то хорошим. Надо убедиться в состоянии моего оружия, но это чуть позже. Я медленно обвела пальцем название города в кружок думая. Месяцы выживания убедили меня в том, что возможность встретить кого-то, кто не будет первым же делом тебя грабить или палить из огнестрела, стремится к нулю. Если предполагать, что новообретенный знакомый не только занят спасением собственной задницы, но ещё и знает о том, где можно присоединиться к команде добровольцев, то метка, показывающая ту же самую вероятность, вообще упадёт в знак «минус». Нужен другой подход.

В голову ничего не лезло. Я поднялась со стула и пообещала себе придумать что-нибудь позже, а сейчас нужно завести брата внутрь. Он, конечно, смердит ужасно, но привлекать внимание ожившим трупом у дома не хотелось ещё больше.

– Ничего, – утешающе пробормотала я, снова затыкая Эду рот. Зубы клацнули в сантиметре от моей ладони, но тряпка быстро нашла свою цель. – Мы тебя вылечим, слышишь? Ты поправишься. И всё будет как раньше.

Как раньше, правда, уже ничего не будет.

* * *

Деревянная дверь заскрипела, плавно закрываясь: я держала в руках охапку ягод, а грибы лежали в моем рюкзаке аккуратными горстями. Такой перекус не вызывал особого энтузиазма, но все долговечные продукты, припасенные мною же, я строго решила не трогать до поры до времени. Пока лес предлагает, я беру у него.

Время после завтрака пролетело незаметно. Я наконец заштопала куртку, которая теперь стала лучше защищать меня от ветров, свободно гуляющих снаружи, а грязи в комнате немного поубавилось.

«Раньше я жадничала, – вспомнила я, промывая грибы под холодной сточной водой, – хватала все ягоды подряд, пытаясь хоть чем-то набить желудок. Наивно предполагала, что если не черные, то сразу съедобные».

Так и напоролась на волчьи ягоды, которые сначала приняла за незнакомый мне сорт смородины. Помню, как обрадовалась, как срывала большие горсти с кустарника, любуясь ярко-красным цветом и щупая плотную кожуру. А потом бегала к местному ручью, припадала к ледяной воде и пыталась унять жжение во рту; затем следовала пара адских часов, когда меня рвало так, что желудок выворачивало наизнанку. На этом агрессивные плоды не унялись – ядовитые не только внутри, но и снаружи, они еще и оставили после себя волдыри и ожоги на моей коже. Веселый денек был.

Чуть позже наструганные на скорую руку грибы зажурчали на плите, а я принялась рыться по шкафам в поисках гарнира. Макароны! Если упаковки сохранили герметичность и их содержимое не отсырело, то мой обед спасен. Не то чтобы апокалипсис оставил за мной привередливость в еде, но иногда хотелось чего-нибудь пожирнее да покалорийнее.

После сытного обеда предстояла работа: рутинная, медленная, не самая интересная, но зато дающая какую-то уверенность в будущем. Я забрала Энн с ее места на кресле и принялась осматривать на повреждения.

Замок? Знакомый щелчок успешно зафиксировал тетиву арбалета во взведенном состоянии. Есть. Ложа? Я легко подкинула оружие в воздух и поймала, взвесила на руке. В порядке. Колодка? Высокопрочная сталь, которой понятие износа в принципе не знакомо, уверенно выдержала серию выстрелов арбалетными болтами. Тетива… Пока что сойдет, но в обозримом будущем стоит обзавестись новой нитью. Прицелы – оптический и диоптрический – тоже в замене не нуждались.

Свои боеприпасы я всегда старалась забирать с тех, на кого навела перекрестье и спустила курок, поэтому болтов мне хватало. Конечно, ситуации бывают самые разные: то наконечник треснет и придет в негодность, то мне не хватит времени выковыривать их из чьих-то мозгов, потому что пора делать ноги, то еще что, поэтому их запас все-таки постепенно истощался. Можно наделать кривеньких самодельных, хотя бы на крайний случай, а там уж заглянуть в пару оружейных магазинов и обзавестись чем-то понадежнее.

Проблема в том, что последний раз, когда я пыталась самостоятельно сделать стрелы, закончился тем, что я рубанула себе по нескольким пальцам, кое-где лишившись ногтя, а где-то и небольшого куска кожи; затем выструганный моими страданиями болт даже не лег в отводимое ему место. Я не сдавалась еще где-то час, пока одно сломанное древко за другим ложилось мне под ноги. Щепки тонким слоем покрыли пол, и вскоре было невозможно передвигаться без характерного хруста под башмаками. В итоге из крафта я преуспела только в строении трехэтажных матов, и болты остались в точно таком же количестве, как и были.

Повторять этот опыт не хотелось. Обойдусь тем, что есть, и сделаю упор на оружие ближнего боя – оно-то перезарядки не требует. Моей любимицей среди таких была бита. Против нее еще ни один зомби не устоял! Так и ложились штабелями. Буквально. Возможно, дело в модификации: как только я нашла мою девочку, сразу решила вбить в нее с десяток гвоздей. Не стоит недооценивать потенциал самых простых, но при этом крайне эффективных вещей: торчащие со всех сторон железные шапочки и острые концы гарантировали увеличение повреждений на сорок процентов, и это не раз помогало мне расправиться с зомби, жаждущими мной полакомиться.

Я неспешно оттирала биту от засохшей крови. Темные брызги и потекшие мозги, конечно, добавляют антуража и служат своего рода предупреждением всем остальным, но иметь дело со ржавчиной на гвоздях не хотелось совсем. Да и мне нужно посмотреть, не треснула ли где бита, чтобы она внезапно не рассыпалась у меня в руках посередине боя.

Махать ею и представлять себя персонажем из одноименных комиксов было весело (не хватало только двух хвостиков, но я стриглась ржавыми ножницами из кармана моего рюкзака раз в месяц, сохраняя волосы в короткой прическе), но отчаянные времена требовали более отчаянных мер: я оставила в покое биту и пошла к столу, где так небрежно оставила пистолет, когда только пришла сюда. Обычно он занимал место под курткой, располагаясь в кожаной кобуре, заткнутой за пояс. Я с опаской повертела в руках невзрачное, но от этого не менее смертоносное оружие. Разобраться с принципом его действия получилось только наугад, и теперь я могу его перезаряжать – в рюкзаке лежит пачка патронов калибра 9 мм – и, собственно, стрелять. Дергаясь от отдачи, чуть не роняя пистолет, непроизвольно сжимаясь всем телом в ожидании грохота в ушах, но все же стрелять. Достаточно неумело, ведь я пользовалась огнестрельным оружием в САМЫХ крайних случаях, обычно предпочитая ему побег или что-то бесшумное, но от этого не менее убийственное.

Я проверила, не заклинивает ли затвор, переложила патроны в карман, чтобы до них было легко дотянуться и убрала пистолет обратно в кобуру. Заскрипела зубами и, проиграв спор с самой собой, снова достала: стала тренироваться быстро выхватывать оружие из кобуры и наставлять на цель. Простор за дверью представлял собой идеальное поле для обучения, и, преодолевая ненависть к холодному куску металла у меня в руках, я целилась то из положения стоя, то лежа, то с колена, уходя ногами в мокрый снег. Знала, что в реальной ситуации всё будет иначе: дыхание собьется, прицел начнет покачиваться, руки предательски задрожат, и из пяти выстрелов максимум два поразят мишень. Но я продолжала, хотя бы ради вселения в саму себя какого-то жалкого подобия уверенности. Натренировавшись до такого состояния, что мои руки начали гудеть, я поставила пистолет на предохранитель и вернула его в дом, а сама приготовилась к ежедневной тренировке.

Мои регулярные физические нагрузки были довольно простыми: пробежаться кругом, минут так двадцать вытаптывая тропинку, наблюдая за природой и думая о чем-то своем, стараясь не зацикливаться на происходящем. Эдакий аналог медитации. Шаги стучали метрономом и мысли о рутине (приготовить поесть на пару дней вперед, починить ботинки, сходить в лес за топливом) – наиболее безопасные, не вызывающие приступов тревожности или панических атак – эхом повторяли их ритм, ровной очередью проходя в моем мозгу, словно тот был конвейером огромных размеров. Снег то чавкал под ногами, то хлюпал; после каждой пробежки приходилось исправно сушить ботинки и носки, хотя сильного их намокания я никогда не допускала.

Другим строгим требованием зомбиапокалипсиса была мобильность. Сначала мы с еще-живым-на-тот-момент братом отважно взваливали на себя баулы, пытаясь обеспечить себе безбедное существование, но идея быстро отвалилась: и, к счастью, быстрее, чем отвалились наши руки и ноги, стянутые множеством веревок и ремней. Передвигаться было неудобно, шумно, вовремя среагировать на опасность было всё равно что невозможно, и тюки вещей медленно стали опустошаться. Мы подавили голоса, нашептывающие, что без всего сразу нам не справиться; когда обстоятельства заставляли нас менять укрытие, в котором мы жили и держали все необходимое, мы обходились рюкзаками, и только в крайнем случае занимали одну руку прочным пакетом или вешали средних размеров сумку через плечо. Привычка сохранилась: один-единственный нож, лежащий сейчас в моем рюкзаке, заменял мне множество других хозяйственных вещей. Им я открывала консервные банки – иногда неудачно, проливая часть содержимого или норовя рубануть по многострадальным пальцам – срезала кору с деревьев, если есть было совсем нечего, ломала деревянные вещи, чтобы разжиться топливом, и многое другое.

Точильного камня нигде не наблюдалось, а носить его с собой я привычки не имела, поэтому, аккуратно проверив лезвие ножа пальцем, убрала его обратно в чехол, более-менее удовлетворившись состоянием острия. Если бы оно совсем затупилось, пришлось бы искать кирпич как альтернативу – этот метод затачивания меня никогда не подводил, но конкретно в этом доме я не видела ничего даже отдаленно похожего на кирпич.

Мои небольшие приготовления подошли к концу, и я, отбросив все вещи подальше, растянулась на кровати в мыслях. За окном еще было светло так, как может быть светло в ненастный весенний день, когда Зима уже должна передать правление следующему сезону, но тянет, не хочет расставаться с короной. Добродушная, всегда жизнерадостная девчонка-Весна и не спорит: играет ручейками в лесу, ласково будит животных, по одному отправляя их гулять, разговаривает с Солнышком, убеждая его вставать пораньше, и деликатно ждет, пока холода, наконец, уступят.

Тучи уже не затягивали небо серым полотном; редкие облака, похожие на клочки ваты, медленно плыли на фоне серо-голубых и белых красок. Палитра была тусклой, соответствующей привычному состоянию этих краев – в такое время года не стоит рассчитывать на богатство цветов. Позже всё изменится до неузнаваемости, но этой красоты нужно дождаться, перебороть зимнюю апатию. Оно того стоило, конечно, но иногда ожидание слишком затягивалось.

Я зевнула. Хотелось спать. Или валяться без дела. Обычно неприятное на ощупь постельное белье стало заманчиво мягким, подушка – воздушной, словно облачко, а в кровати будто никогда и не прогнивали доски, из-за которых мое тело нещадно проваливалось вниз во время сна. Я задумчиво постучала ножкой по полу. Если вздремну пару часиков, апокалипсиса не случится (потому что он уже случился, ха-ха). Поддаваясь сиюминутному желанию, я вскочила, проверила замок, пожелала добрых снов брату, который, впрочем, спать не собирался, и легла обратно. Солнце не было активным, но из-за того, что только минул полдень, освещение всё равно не располагало ко сну. Я задернула занавеску на единственном окне в этом доме, которое находилось как раз рядом с кроватью. На моей ладони остался толстый слой пыли, и я быстро сдула его.

Я натянула одеяло до самого подбородка и заерзала, устраиваясь удобнее на спине. Внезапно стало неуютно. Сквозь неплотную зеленую штору пробивался блеклый свет и отчаянно лез в глаза, постельное белье слишком давно не видело хозяйственного мыла и воды, а тишина дома резала уши. «Хотя бы есть крыша над головой», – успокоила я себя, вспоминая случаи похуже. Но что-то не давало мне покоя, и я совсем не могла понять, что. К интуиции я обычно прислушивалась, но сейчас предчувствие было слишком… размытым. Непонятно, чего я ждала и откуда, понапрасну терзая саму себя. Я ругнулась, поднялась и на всякий случай переложила Энн под кровать, поближе к себе, предварительно извинившись перед ней за то, что кладу ее в такое темное и загрязненное место.

Решив, что я просто нахожусь в состоянии постоянного ожидания какой-то беды, я постаралась скорее провалиться в забытье.

Пришедший сон был тяжелым и беспокойным. Он не имел определенного сюжета, действий, лиц… И это пугало больше всего. Он давил морально, мне казалось, что сейчас пространственно-временной континуум схлопнется, раздавит мою черепную коробку. Меня окружала тьма, но не та, в которой можно свободно дышать и передвигаться, словно ты просто вышел за водой ночью в собственной квартире; нет, она нагнетала, мне становилось тяжело дышать – воздух будто стал осязаемым, начал лезть в уши, нос… Я блуждала по бесконечным черным коридорам, шестое чувство, пульсирующее где-то внутри, подсказывало, что нельзя останавливаться, что нужно продолжать идти, но мои ноги будто окаменели, и я с трудом передвигала их. Стояла безмолвная тишина, только подошва моих ботинок иногда шаркала о поверхность… чего бы там ни было под ногами. Звук становился то хлюпающим, будто я ходила по сырому фаршу, то утихал и словно уносился куда-то вдаль, только эхом доносясь до моего воспаленного разума, то становился громким и отчетливым, будто я ходила по обычному полу, да так, что моя походка скорее напоминала марш, хотя двигалась я всё это время одинаково.

К моим шагам добавились чьи-то еще. Я резко остановилась и вслепую замахала руками, пытаясь предугадать, откуда ко мне подойдут. Иногда я боязливо прижимала их к своему телу, прекрасно понимая, что порой лучше оставаться в сладком неведении.

Шаги остановились в паре метров от меня, и я инстинктивно попятилась в противоположную сторону. Уперлась спиной во что-то мягкое. Я не успела даже пошевелиться, как пол внезапно затрещал под моими ногами: звук был резкий и неприятный, будто… Будто треснуло огромное стекло.

Я с визгом полетела вниз.

Глава 3

Налетевший порыв ветра ударил в окно и распахнул его настежь, из-за чего створки с грохотом встретились со стеной; я подскочила на кровати, мгновенно проснувшись. Короткие прядки, превратившиеся в полнейший беспорядок после беспокойного сна, лезли в лицо, загораживали обзор, и я яростно замотала головой, смахивая их.

Коротким, выверенным движением я выхватила нож и, держа его наготове, осмотрелась. В комнате было пусто. Штору трепетал вечерний холодный ветер, который быстро добрался и до меня, и я зябко завернулась обратно в одеяло, уже спокойнее убирая оружие в ножны за ремнем. От сна оставалось липкое, тягостное ощущение, ползающее где-то по спине и пробирающее до мурашек. Больше спать не хотелось.

Совсем рядом стрекотали сверчки. Не было слышно уханья сов, нахохлившихся на ветках и выжидающих грызунов, которых можно было бы схватить в когти и унести к себе, так что я предположила, что ночь еще не полностью вступила в свои права – на округу темно-синим куполом с россыпью звезд опустился поздний вечер. Я встала коленками на кровать и выглянула в окно. Небесные светила медленно мерцали, и я прищурилась, пытаясь найти созвездия. Вон те изящные линии, кажется, образуют Рака… Обычно его не видно, но благодаря улучшившейся погоде и ясному небу, я точно различила треугольник с цепочкой звезд у вершины.

Эдвард, притихший к наступлению темноты, смотрел в одну точку, неестественно выгнув голову. В этом сгорбленном силуэте с трудом можно было узнать близкого мне человека, и я с болью в сердце всматривалась в него, пока брат резко не повернулся к двери и рыкнул, из-за чего я дернулась от неожиданности.

– Ты чего? – удивилась я, на всякий случай ловко перевешиваясь вниз и доставая арбалет с болтами.

Брат продолжал слабо рычать сквозь тряпку и неохотно, через силу дергаться на стуле. Ремни жалобно затрещали. Я решила не игнорировать странное поведение Эда и пошла к рюкзаку за прицелом для арбалета, ступая медленно, с осторожностью, готовясь в любую секунду поздороваться с гостями.

В рюкзаке что-то зазвенело, перекатилось, звякнуло, и наконец я нащупала оптический прицел, завернутый в какую-то одежду. Диоптрика, конечно, покомпактнее будет, но в сумерках от нее толку мало.

Крепежный механизм с тихим звуком прокрутился до упора, установив устройство на месте. Я быстро распахнула дверь и вскинула оружие: если кто-то и стоит рядом с моим домом, то получит сразу же. Я не была отменным стрелком, но практики хватало с головой, да и с расстояния в метр-два любому будет сложно промахнуться.

Никого. Я решила тут же воспользоваться прицелом, не отойдя от порога и на пару шагов: щека встретилась с приятной прохладой приклада, и я стала напряженно всматриваться в перекрестье, стараясь дышать аккуратнее, чтобы угол обзора менялся плавно, а не «прыгал» туда-сюда. Мышцы всего моего тела напряглись, и я почувствовала, как по лбу стекает капелька пота. Если неприятель подкрадется слишком близко, не попавшись в прицел, в крайнем случае можно пожертвовать целостностью арбалета и вломить прочным деревянным прикладом. Главное – не упустить момент, иначе в честной рукопашной схватке я проиграю сразу же.

В линзе проплывали деревья, прячущиеся под покровом темноты, пустошь окраины леса, далекий-далекий горизонт. Торжествовало безмятежное спокойствие природы.